У жены и у мужа – разная стать:
Муж народился, где тьма и покой,
А жена – ухваткой из тьмы отлита,
Нащупана алчной дланью мужской…
Элеонора отодвинула сильно упрощенную карту местности, бесплатно предоставленную салоном проката автомобилей, разложила на прилавке собственную – куда более подробную.
– Получается, отсюда я не смогу проехать?
Женщина за стойкой, худощавая и светловолосая, сказала:
– Увы. С южной стороны туда просто не попасть. Лава затопила одиннадцатое шоссе. – Она постучала костлявым пальцем по черной сплошной линии, очерчивающей южную оконечность острова. – Здесь, прямо за Долиной Вулканов, проехать можно.
– И далеко это отсюда? – спросила Элеонора. – Миль сорок, да?
– Ага, – ответила блондинка, вытирая пот на лбу под волосами, подстриженными под «шторки». – Но девятнадцатое шоссе, кстати, пока открыто.
– Оно, кажется, направляется к северу? Вверх по побережью, а потом до Ваймеа или Камуэлы… как правильнее? На картах встречала оба названия.
Женщина развела руками.
– Почта приходит в Камуэлу, но для здешних это Ваймеа.
– Значит, через горы – к Ваймеа, – продолжала Элеонора, следуя тропинке, которую начертила пальцем, – вниз к побережью Коала, ну а потом – на юг к Коне…
– Туда, где одиннадцатое шоссе переходит в девятнадцатое шоссе, – уточнила женщина. Жвачка, которую она жевала, пахла выветрившейся мятой.
– И оттуда уже недалеко до Мауна-Пеле, – закончила Элеонора. – Кажется, сто двадцать миль?
Блондинка пожала плечами:
– Где-то так. Уверены, что хотите ехать? Уже темнеет. Другие туристы остались на ночь в Хило, утром их заберут автобусы из отелей.
Элеонора потерла подбородок.
– Да, мне тоже предлагали. Но я решила ехать.
– Уже темнеет,– повторила женщина тоном, дающим понять, что она отнюдь не обессудит, если хоуле[7] захочет бродить по Большому острову в темноте.
– А вот эта дорога? – Палец Элеоноры уперся в извилистую линию, ведущую из Хило и пересекающую остров наискось. – Конная Тропа?
Блондинка яростно замотала головой:
– По ней ехать нельзя.
– Почему? – Элеонора оперлась на стойку. Ряд стоек различных компаний по аренде автомобилей находился снаружи, прямо напротив главного терминала. Воздух был гнетущим и влажным, наполненным соленым запахом океана и тысячей разнящихся цветочных ароматов. Независимо от того, сколько раз Элеонора уже бывала в тропических широтах, она всегда забывала о приятном шоке от жары, влажности и величия природы, который наступал, когда она сходила с самолета или покидала пределы здания аэровокзала. Аэропорт Хило был достаточно маленьким и открытым, чтобы она испытала это чувство в полной мере. Но сейчас, как и раньше, когда она только пролетала Гавайи на пути к еще более далеким и экзотическим местам, ее неприятно поразила «американизированность» островов.
– Так почему мне нельзя ехать по Конной Тропе? – повторила она вопрос. – Маршрут кажется намного короче, чем если бы я сначала поехала на север по девятнадцатому шоссе.
– Нельзя. Это нарушает договор аренды.
– Запрет на конкретные дороги прописан у вас в соглашении?
– Да, и вы его только что подписали.
– Но в чем дело? Там что, нет дорожного покрытия?
– Ну… как сказать… ездить по ней нельзя. Маршрут слишком труднопроходим. Там нет техобслуживания, вообще нет жилья. Если машина сломается, вы даже не сможете вызвать помощь.
Элеонора улыбнулась:
– Я только что арендовала джип. За семьдесят долларов в день. А теперь вы говорите, что он так легко может сломаться.
Женщина скрестила руки на груди.
– Не езжайте туда. Эта дорога даже не нанесена на нашу карту.
– Это я заметила.
– Вы нарушаете условия аренды…
– Понятно.
– Движение по этой дороге на наших автомобилях запрещено.
– Охотно верю, – сказала Элеонора. Она постучала пальцем по контракту, затем указала на мрачнеющее небо. – Можно мне ключи от джипа? Темнеет, знаете ли.
Элеоноре потребовалось почти полчаса, чтобы выяснить, где начинается вьющаяся среди пригородов Хило Конная Тропа.
Пробираясь между последними домами и пальмами в гористую местность, она то и дело поглядывала в зеркало заднего вида на стену облаков, приближавшуюся с востока. Сильный дождь шел в миле от берега, и грозовые тучи двигались в одном с ней направлении.
Она потеряла еще пятнадцать минут на осмотре джипа. Это был новый «Рэнглер» с откинутым верхом, на одометре значилось менее десяти миль, классическая коробка передач была заменена на автомат (без этого Элеонора вполне могла обойтись). При этом ни сзади, ни под сиденьем не нашлось даже простенького тента. Ей доводилось брать напрокат машины на четырех континентах, и даже в самом разбитом «Лендровере» всегда имелась какая-нибудь тряпка на случай непогоды.
– А, вы, наверное, про «автобикини», – догадалась блондинка, когда Элеонора вернулась за тентом.
– Не знаю уж, как вы тут это называете, но мне нужно чем-то закрываться от дождя.
Сотрудница проката кивнула, явно скучая.
– Мы ими давно уже не комплектуем, новые машины уж точно. Они у нас на складе, отдельно хранятся.
Элеонора попробовала посчитать про себя до десяти. Обычно это помогало в общении с идиотами.
– Почему же? – спросила она наконец – тем самым вкрадчивым тоном, который неизменно нервировал ее нерадивых учеников.
Блондинка яростно жевала жвачку.
– Их часто теряют. Не сами тенты, так крепеж к ним.
Элеонора с улыбкой склонилась к ней:
– Вы проживаете в Хило, мисс?
Пузырь резинки надулся и лопнул на губах сотрудницы; после этого процесс жевания пошел на второй круг.
– Да, живу-проживаю.
– Знаете, сколько в этой части острова выпадает осадков?
Женщина равнодушно пожала плечами.
– Я здесь не живу, но все-таки могу назвать вам примерную норму. Более трехсот восьмидесяти сантиметров. В год. Иногда до пятисот сантиметров, если углубляться вниз, в долины. – Она еще больше подалась вперед. – Ну а теперь, вы собираетесь предоставить защитные средства моей машине или мне нужно вкатить ее прямо сюда, под самую стойку, и прямо отсюда позвонить в головной офис вашей конторы?..
«Автобикини» хлопало на сулящем бурю ветру, пока Элеонора вела джип по улице Вайануэуэ и дальше по Радужному спуску к Конной Тропе, но она надеялась, что дурацкий отрез винила сможет защитить ее хотя бы от небольшого дождя, что уж говорить о реальном ливне. На закате она миновала повороты к пещерам Каумана и гольф-клубу Хило и выехала к взгорку. Дорога здесь сузилась до такой степени, что двум легковушкам едва оставалось место проехать, но дорожное покрытие радовало отсутствием ухабов, и встречных машин почти не попадалось.
Дождь настиг ее в десяти милях к западу от Хило. Дизайн компании «Крайслер» будто нарочно предусмотрел, чтобы вода с хлопающего тента лилась аккурат ей за ворот и на внутреннюю часть ветрового стекла. Скрипучие дворники старательно ходили вперед и назад, силясь очистить стекло от брызг воды с наружной стороны, но чтобы внутреннюю часть вытереть, Элеоноре пришлось рыться в сумочке в поисках салфеток. Салон джипа залило водой за считаные минуты, поэтому она подняла свою сумочку и походный баул на пассажирское сиденье, чтобы не промокли. Где-то на западе еще полыхал тропический закат в умопомрачительных красках, но от туч и дождя небо потемнело раньше времени.
Элеонора бросила последний взгляд в зеркало заднего вида на огни Хило, и дорога перевалила за гребень холма. Теперь она не видела ничего, кроме нависших с двух сторон вулканических громад и невысоких деревьев на обочине. Впереди не было никаких огней, и казалось, что она едет по бесконечному темному туннелю. Элеонора включила радио, но обнаружила только помехи и принялась напевать себе под нос, в такт скрежету дворников.
Внезапно дорога вышла на более широкую часть долины между двумя вулканами – Мауна-Ки справа от нее, Мауна-Лоа слева. Облака разошлись, и Элеонора мельком увидела закат, сияющий высоко над склонами Мауна-Ки. Что-то металлическое – возможно, купол одной из обсерваторий – посылало вспышки отраженного света во мрак долины. Еще более впечатляющим представало оранжевое зарево извержения Мауна-Лоа слева от Элеоноры. Гигантский вулкан, ранее окутанный облаками, теперь был виден в отблесках пламени, отражавшихся от низко висящего шлейфа пепла. На секунду Элеоноре показалось, будто она въезжает по коридору, отделанному широкими колоннами, в охваченный пламенем амфитеатр. На западе последние остатки огненного заката смешивались с магматическим свечением вулкана, создавая в облаках медленно распускающийся световой бутон. Слева от себя Элеонора увидела двойную радугу, сияющую совсем рядом с джипом, и, несмотря на то что она где-то читала, что законы оптики не позволяют приблизиться к семицветной арке вплотную, ей удалось проехать прямо под ней.
Потом снова пошел дождь, закат померк, и отражающийся от извержения огонь на другой стороне Мауна-Лоа потускнел.
Элеонора начала понимать, почему сотрудники автопроката питают к Конной Тропе столь сильное предубеждение. Узкая дорога петляла и прогибалась то вверх, то вниз, будто в стремлении сбросить с хребта автопаразитов. Деревья в местной долине были низкими и уродливыми, но достаточно густыми, чтобы загораживать водителю обзор; Элеоноре то и дело приходилось сбрасывать скорость на бесчисленных неожиданных поворотах. Дважды ей попадались другие машины, и каждый раз она замечала их в самый последний момент, чуть ли не перед лобовым столкновением. За пятнадцать или двадцать миль изнурительного пути Элеонора проехала только один поворот – к Национальному парку «Мауна-Ки» и к самому одноименному вулкану. Из путеводителя она знала, что эта дорога заканчивается тупиком на высоте восьми тысяч футов. Она представила, как астрономы, которые живут и работают там, каждое утро самоотверженно поднимаются в обсерваторию и коченеющими руками поворачивают телескопы, покуда кислородное голодание не уложит их в больницу. Элеоноре никогда не нравилось научное сообщество колледжа – тамошняя среда казалась ей столь же одуряющей и цепенящей… но по меньшей мере не мешала дышать.
За поворотом на Мауна-Ки шоссе превратилось в настоящее испытание. Знаки, едва заметные в оранжевом свете, запрещали останавливаться у обочины и предупреждали о неразорвавшихся снарядах. Дважды Элеонора замечала большие бронированные машины, проносившиеся через подлесок слева от нее – их тусклые фары давали водянистый свет, как газовые рожки в викторианском Лондоне. Элеоноре пришлось резко дать по тормозам, как только четверка автотяжеловесов пересекла дорогу прямо перед ней, уминая гусеницами асфальт.
Когда машины уехали, она с бьющимся от легкого испуга сердцем осторожно повела джип вперед. Только тут она разглядела на обочине заляпанный грязью знак: «Осторожно! Зона проезда военной техники». Элеонора решила, что в долине расквартирована военная база; если нет – значит, по всем признакам Штаты объявили войну Гавайям.
Она продолжала путь, снова и снова протирая ветровое стекло изнутри, ощущая, что вся спина у нее промокла. По волосам стекала вода, парусиновые эспадрильи тоже вымокли в луже двухдюймовой глубины, натекшей на пол. Взгляд ее метался взад-вперед, готовый в любую секунду увидеть очередной караван танков или даже целое стадо стегозавров – или что-нибудь еще, монструозное и пугающее, похожее на миновавшую ее мини-колонну.
Внезапно, когда она сделала крутой правый поворот и асфальт с выбоинами стал таким ухабистым, что у нее застучали зубы, впереди показалась какая-то темная масса, и Элеонора в очередной раз нажала на тормоза, чувствуя, как сердце у нее уходит в пятки. Но это оказались не танки, а большая темно-серая машина, наполовину съехавшая в кювет. Над ее левым крылом склонилась человеческая фигура. Элеонора закусила губу, сражаясь с огромным рулем – джип угрожал соскользнуть боком в подлесок на левой стороне дороги, и ей потребовалось полминуты, чтобы вернуть тяжелый автомобиль под контроль, в центр узкой просмоленной полосы. Она бросила взгляд в зеркало заднего вида, но и машина, и человеческая фигура рядом с ней уже исчезли за гребнем невысокого холма.
Чертыхнувшись, она кое-как развернулась и поехала обратно. Незнакомец не просил о помощи, но перед глазами, когда она проезжала мимо, отпечаталось явно женское платье на коренасто-крутобедром теле, насквозь промокшее от дождя.
Дорога была слишком узкой, а канавы – слишком глубокими, чтобы рисковать здесь свернуть, поэтому Элеонора включила заднюю передачу и попятилась через гребень холма назад, надеясь, что, если вдруг вспыхнут фары, ей хватит времени среагировать. Но фары не вспыхнули; она благополучно съехала с холма и остановилась рядом с машиной в канаве.
То оказалось дешевое арендованное авто эконом-класса. Его левая задняя часть была приподнята домкратом, но выглядело это все так, как будто асфальт прогнулся под узким подъемником, уведя машину еще глубже в кювет. Фигура, сидевшая на корточках у задних свесов, распрямилась.
– Жалкая колымага, – произнес хриплый голос. – Без запаски даже до ближайшей заправки не дотянула, кошка драная.
– Вам помощь нужна? – окликнула Элеонора. Теперь она понимала, что смотрит на женщину, маленькую и лунолицую, чьи растрепанные волосы прилипли ко лбу и ушам, а тонкое платье – «домашний крой», как сказала бы мать Элеоноры, – промокло насквозь и выглядело теперь так, будто было нарисовано акварелью на рельефных бедрах, маленькой крепкой груди и чуть выпирающем животе. Откинув волосы с глаз, дама, прищурившись, взглянула на Элеонору сквозь дождевую завесу.
– Спасибо, дорогуша, но это барахло – арендованное, и я собираюсь бросить корыто с шурупами здесь. Ты сама не на западное ли побережье гонишь?
– Именно туда, – сказала Элеонора. – Вас подвезти?
Она не успела и договорить, как женщина открыла заднюю дверь своего аварийного экипажа, извлекла два побитых жизнью чемодана и забросила их на заднее сиденье джипа, явно не заботясь о том, что там скопилась вода. Сама она села вперед, подхватив Элеонорин багаж на руки.
– Ничего, если я положу это назад, к моим пожиткам?
– Да, пожалуйста.
– Там все промокнет, но здесь, поверьте, тоже не так уж сухо.
Элеонора кивнула:
– Ничего страшного. – По говору попутчицы она сразу поняла, что та не с Гавайев, а, вернее всего, откуда-то со Среднего Запада. Возможно, из Иллинойса – хотя Индиану и Огайо тоже не стоит списывать со счетов.
Перейдя на автоматические передачи, Элеонора снова направила джип по хребтине холма. Ухабистая дорога продолжала петлять среди низких деревьев. Отраженное пламя Мауна-Лоа залило все вокруг жутким, потусторонним светом.
– Неужели машина вот так просто съехала с дороги? – спросила она, услышав, как в голосе прорезался собственный среднезападный диалект. Такова была привычка, которую она позволяла себе за пределами кампуса, поскольку ее родной говорок стерся в годы учебы в Колумбии и Гарварде, до возвращения в Оберлин.
Женщина подперла подбородок рукой, черной от машинных масел. От Элеоноры не укрылась непринужденность жеста – как и то, что ладони попутчицы были мозолистыми, куда больше напоминающими мужские.
– Ладно бы – просто съехала, – сказала она. – Какой-то чертов Бони Эм выкатил ни с того ни с сего из подлеска и чуть меня не протаранил. У меня съехало одно колесо в кювет, а другое спустило, но, по крайней мере, эти горе-герои «Бури в пустыне» не расплющили меня, как жабу. Засранец Бони Эм, даже не остановился!
– Гм… а что в данном случае есть Бони Эм? – спросила Элеонора, возя комком из бумажных полотенец по стеклу. Небеса, казалось, ослабили напор, и дождь мало-помалу стихал.
– Бронемобиль, БТР… как хотите, так и зовите, – отмахнулась попутчица. – Вся эта техника – из военного лагеря Похакулоа, через который мы проезжаем. Мальчишки играют там в свои крутые мужские игры…
Элеонора кивнула.
– Вы как-то связаны с армией?
– Я? – Женщина рассмеялась хриплым смехом, который тетя Бини сразу бы назвала «пропитым». – Нет, конечно, черта с два, – сказала она, отсмеявшись. – Просто двое из моих шести сыновей тянут там лямку. А с чего вы так решили?
– Ну, – смутилась Элеонора, – вы знаете армейский сленг. БТР, «Бони Эм»…
– Так разве не каждая собака сейчас его знает? – Женщина хрипло расхохоталсь. – Вы разве не смотрели всю эту сиэнэновскую чушь про войну в Заливе?
– Ну… наверное, не так внимательно, как следовало, – призналась Элеонора. Голос ее скакал вверх и вниз, вибрировал – ухабы возобновились, дорога забирала вверх.
Пассажирка уставилась на нее сквозь полумрак, а затем, похоже, пожала плечами.
– Ну, мой сынишка Гарри побывал на этой войне – так что, думаю, у меня было чуть больше причин следить за всем этим. И я признаю это, после того как я пережила Вьетнам и историю с иранскими заложниками, было не так уж плохо наблюдать, как мы надираем чьи-то задницы, кроме наших собственных. – Будто вспомнив что-то, женщина протянула руку. Пораженная, Элеонора перегнулась через сиденье, чтобы пожать ее. Мужские мозоли попутчицы царапнули внутреннюю сторону ее ладони.
– Корди Штумпф… на конце «ф»… очень приятно. Спасибо, что не бросили меня там, на обочине. Я бы там еще долго торчала – нормальные люди ездят там редко. А в чертов «Бони Эм» я бы сама ни за что не села – зачем мне туда, куда эти монстры катаются?
– Элеонора Перри, – представилась Элеонора, затем поспешно убрала руку, чтобы направить джип на еще один крутой поворот. – Вы сказали, что собираетесь на западное побережье – куда именно?
– К одному из тех фешенебельных курортных отелей, – объяснила Корди и потерла свои голые руки, будто спасаясь от мороза. Элеонора поняла, что на этой высоте, в темноте, под дождем действительно было еще как холодно, и включила обогреватель.
– Случайно не к Мауна-Пеле?
– Как раз туда, дорогуша. – Корди довольно кивнула. Элеонора окинула ее взглядом, полным любопытства. Трудно было поверить, что эта женщина в цветочном домашнем платье и со старыми потрепанными чемоданами держала дорогу в один из самых дорогих курортных отелей Гавайев. Ей самой пять лет пришлось копить на эту глупую авантюру.
– Да-да. По-моему, вы тоже летели на том самом рейсе «Юнайтед Эрлайнс», который завернули в Хило.
– Вы правы. – Элеонора не видела женщину на борту, но там было больше двухсот пассажиров. Она гордилась своей наблюдательностью, но Корди ничем не выделялась из массы – разве что простотой.
– Я летела в первом классе. – Корди как будто читала ее мысли. – Вы, надо думать, сидели сзади. – В этом предположении не читалось ни капли снобизма.
Элеонора снова кивнула:
– Я редко летаю первым классом.
Корди опять захихикала – хрипло и заразительно:
– А я вообще первый раз! Деньги на ветер. Но эти билеты были частью выигрыша.
– Выигрыша?
– «Отпуск с миллионерами». – Корди улыбнулась. – Помните, «Пипл» такой конкурс проводил?
– Нет, как-то пропустила. – Элеонора читала «Пипл» от силы раз в год, в приемной поликлиники, где проходила медкомиссию.
– Я тоже. Это мой сын Говард направил им письмо от моего имени – и выиграл. От штата Иллинойс.
– От Иллинойса? – Хоть тут она не ошиблась. Но не в Чикаго. Где-нибудь в глубинке.
– Да, идея была в том, чтобы отправить по одному счастливчику от каждого штата на неделю в Мауна-Пеле, где отдыхают одни миллионеры. Это последняя выдумка Байрона Тромбо, который построил этот курорт – ну, так писали в «Пипл». Вот я и стала чем-то вроде «Мисс Иллинойс» – хотя, я перестала быть «мисс» еще в середине шестидесятых. Но самое странное, что все выигравшие, кроме меня, отказались ехать. Они взяли выигрыш деньгами, а мне эти подонки из «Пипл» ничего не рассказали.
– Не рассказали о чем? – уточнила Элеонора, заранее догадываясь об ответе.
Корди Штумпф покачала головой:
– Вы разве не слышали, что здесь пропали шесть человек? Говорят, на самом деле их больше, но Тромбо и его люди замалчивают факты. Про это писали еще в «Инквайрере». «Туристы исчезают в самом дорогостоящем курорте, построенном на древних гавайских костях». Как-то так.
Дорога стала прямее, хотя и продолжала подниматься в гору. Долина разошлась, но по сторонам ее все еще стояли, как исполинские стражи, громады Мауна-Лоа и Мауна-Ки.
– Я тоже что-то про это читала. – Элеонора почувствовала себя лгуньей. Она собрала обстоятельную коллекцию вырезок о тех пропажах, включая и довольно-таки неуклюжую, претенциозную статью из «Нэшнл инквайрер». – Вас это беспокоит?
Корди опять рассмеялась:
– Что именно? Что курорт выстроен на старом кладбище и привидения по ночам лапают туристов? Я пересмотрела на эту тему кучу фильмов, от «Полтергейста» до какого-нибудь там кормановского «Заколдованного замка». Мои ребята вечно таскали кассеты с этой пакостью в дом.
– У вас правда шесть сыновей? – ухватилась Элеонора за новую тему. – Сколько им?
– Старшему – двадцать девять лет, – сообщила Корди. – В сентябре будет тридцать. Младшему – девятнадцать. А сколько лет вашим? – Обычно волосы на затылке Элеоноры вставали дыбом от высокомерия людей, задающих такие вопросы, считающих, что семья – дело нехитрое, чуть ли не само собой разумеющееся. Но в Корди Штумпф было нечто такое, что отваживало всякое недовольство. Она говорила так же, как действовала, – размашисто, порой грубо, но безо всяких задних мыслей.
– У меня нет детей. И мужа нет.
– И не было? – уточнила Корди.
– И не было. Я преподаватель, и работа отнимает у меня много времени. К тому же я люблю путешествия.
– Преподаватель? – Корди, казалось, чуть сдвинулась на сиденье, чтобы разглядеть Элеонору получше. Дождь кончился, и высохшие дворники неприятно скрипели. – В школе мне не очень-то везло с учителями, но я думаю, вы преподаете в колледже. История?
Элеонора кивнула, чуть вздрогнув.
– А на каком периоде вы специализируетесь? – В голосе Корди звучал неподдельный интерес, и это удивило еще больше. Обычно люди реагировали на манер коммивояжера в самолете – с равнодушием, если не с пренебрежением.
– В основном преподаю и изучаю духовную культуру Просвещения. – Элеонора повысила голос, пытаясь перекричать гудение мотора джипа. – Восемнадцатый век.
Корди Штумпф, очевидно поставившая целью ее удивить, кивнула:
– Руссо, Дидро, Вольтер – вся эта братия?
– В точку. – Элеоноре вспомнилось, как тетя Бини учила ее треть века назад: «Нельзя недооценивать людей». – Вы читали… я имею в виду, вы знаете их произведения?
Корди рассмеялась еще громче:
– Дорогуша, меня хватает только на колонку юмора, пока сижу на толчке. Увы, моя славная Элеонора, я их знаю, но, конечно же, не читала. Просто Барт, мой второй муж, чуть сдвинут на саморазвитии, вот и решил выписывать Британскую энциклопедию. Получил целую кучу других книг в подарок… серия «Великие классики», наверняка знаете такую?
– Знаю, – откликнулась Элеонора.
– Это такой набор как-бы-важных книжиц для людей, которые стыдятся того, что-де недостаточно образованны. В каждом томе «Великих классиков» есть приложение – там, на последних страницах, – где есть что-то типа временной шкалы и указателя. С Вольтером и всеми остальными. Там написано, когда они родились, когда умерли. Помню, как-то раз я даже помогала Говарду написать курсовую работу – со ссылкой на эти приложения.
Элеонора опять кивнула, вспомнив, что еще ей говорила тетя Бини треть века назад: «Переоценивать людей тоже не стоит».
Внезапно Конная Тропа резко пошла под уклон, и открылась панорама западного побережья Большого острова. На западе в сизой дымке расстилался Тихий океан. Элеоноре показалось, что на севере она видит какие-то странные сполохи – на порядочном отдалении.
Они подъехали к развилке. Указатель с надписью «Ваймеа» был обращен к северу.
– Что ж, – сказала Корди Штумпф, – нам на юг.
На побережье было намного теплее, небо над головой радовало отсутствием хмурых туч. Элеонора поняла, какой жуткий холод стоял на Конной Тропе, с ледяными пассатами и хлещущим по лицу дождем. Воздух стал гуще и теплее с тех пор, как они свернули на шоссе 19 на повороте на Вайколу и проехали вдоль прибрежной дороги мимо рассеянных огней первых домов. Здесь вернулось ощущение пребывания в тропиках: запах соли, гнили океана, духота, от которого волосы Элеоноры прилипли к голове, и слабый рокот прибоя, едва перекрывавший шорох шин и шум мотора.
Движение на дороге в этот час почти отсутствовало, но даже редкие машины после безлюдья Конной Тропы казались прелестями цивилизации. Элеонора думала, что район этот заселен куда плотнее, но, кроме огней Ваймеа в тридцати милях от них и редких домов Вайколоа, ничего иного было не видать. Прожекторы освещали границы лавовых полей, и, подъехав ближе, путешественницы начали различать надписи. Слова и целые предложения были выложены белыми коралловыми обломками на черной лаве; попадались и граффити – в основном обычные подростковые излияния: «ДОН И ЕГО ДЕТКА», «ПАУЛА ПЛЮС МАРК РАВНО ЛЮБОФЬ», «С ПРИВЕТОМ ОТ ТЕРРИ». Ни одной непристойности – как будто морской воздух дисциплинировал желающих высказаться, – зато в достатке всяких приветствий: «АЛОХА, ТАРА! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, ГЛЕН И МАРСИ!», «ДЭВИД Д. ПРИВЕТСТВУЕТ ДОНА И ПЭТТИ», «MAHALO КЛУБУ ЛЮБИТЕЛЕЙ!». Элеонора вдруг поняла, что выискивает здесь собственное имя, ожидая какого-то жеста расположения от этих тропических краев.
Сами курорты оставались вне поля зрения, со стороны шоссе давая о себе знать лишь отблесками фонарей, запертыми воротами и тропками, протоптанными к морю по залежам лавы. Углубляясь на юг, джип миновал «Hyatt Regency Waikoloa», куда направлялся агент, продающий электронные игры; затем далекие огни клуба «Royal Waikoloan», клуб «Aston Bay», десять миль пустого шоссе – и вот показался купающийся в искусственном свете поселок Кона. А вот и аэропорт Кихол напомнил о себе яркими прожекторами взлетно-посадочных полос, протянувшими снопы света к подбрюшью неба.
– Самолеты садятся, – заметила Корди Штумпф.
Элеонора, погруженная в свои мысли, начисто забыла о ее присутствии и, услышав ее голос, едва не подпрыгнула.
– Должно быть, аэропорт уже открыли, – сказала она, поглядев на звезды вверху. – Наверное, пепел отнесло к югу.
– Или в этом самолете летят пассажиры поважнее нас, – усмехнулась Корди. – Ради важных дяденек можно и поступиться правилами.
И снова Элеонора не нашлась с ответом – ей сложно было уловить настроение в тоне попутчицы и поддержать разговор в комфортном русле. В нескольких милях от аэропорта на западе открывался вид на Калуа-Кона. Въехав в мелкий городок, она нашла всего одну бензоколонку, на которой, к ее удивлению, не оказалось самообслуживания. Заспанный рабочий залил ей бак, и она еще больше изумилась, когда он сообщил ей, что уже полночь. На то, чтобы проехать восемьдесят миль от Хило, у нее ушло почти три часа.
– Далеко отсюда до Мауна-Пеле? – спросила она гавайца, почти ожидая, что в ответ он бросит что-нибудь вроде: «Держитесь подальше от тех мест» – как в старом ужастике студии «Хаммер».
Вместо этого рабочий колонки буркнул, даже не отрываясь от помпы:
– Двадцать две мили. С вас семь пятьдесят пять.
За Коной дорога стала более коварной. Скалы круто обрывались к морю, небо снова заволокли тучи.
– Иисус всемогущий, – Корди вздохнула, – до райского уголка хрен доберешься.
– Может, стоило нам остаться в Хило с остальными? – спросила Элеонора, борясь с накатывающей то и дело сонливостью. – Пускай бы они отвезли нас завтра. – Она поглядела на часы. – Ну, уже сегодня.
Корди покачала головой в темноте:
– Вот еще! Мне полагается семь дней и шесть ночей, включая сегодняшнюю, и я не собираюсь ее терять.
Элеонора невольно улыбнулась. К востоку, где в тумане угадывалась Мауна-Лоа, тянулись пологие холмы. За тучами едва просвечивало оранжевое зарево извержения. К югу от Коны, казалось, не лежало ничего, кроме скалистых отрогов и лавовых полей. Даже выложенные кораллами надписи исчезли, сделав поля ауа темнее и мрачнее.
Она проверила одометр на заправке, и через немногим менее восемнадцати миль дорога отошла от утесов и забрала на милю или две дальше вглубь суши. Если не обращать внимания на белую центральную полосу и светоотражатели на столбах у обочины, черный асфальт шоссе казался почти неотличим от черной лавы в луче фар. Ощущение попадания в окаменевшую пустыню становилось все сильнее.
– Здесь не совсем похоже на Средний Запад, не так ли? – заметила Элеонора своей пассажирке. Ей больше всего на свете хотелось снова услышать звуки голосов. От усталости и напряжения после долгой поездки голова ужасно разнылась – и теперь боль вальяжно разгуливала туда-сюда, от затылка ко лбу и обратно.
– Во всяком случае, не так, как в той части Иллинойса, которую я знаю, – согласилась Корди Штумпф. – И не так, как в Огайо. Хотя у вас в Оберлине очень мило.
– Ты была там раньше?
– У джентльмена, за которым я была замужем до покойного мистера Штумпфа, были там какие-то дела с колледжем. Когда он сбежал с одной мышью из Лас-Вегаса – Лестер то есть; мистер Штумпф был слишком уж религиозен, чтобы даже поехать в Лас-Вегас, – я взяла на себя управление его делом в Огайо. И тогда тоже пришлось вас навестить.
– А что у него было за дело? – спросила Элеонора, снова удивляясь. Она-то думала, что миссис Штумпф – простая домохозяйка.
– Вывоз отходов, – ответила Корди. – Эй, там наверху что-то есть.
«Что-то» оказалось воротами, каменной стеной и будкой в виде бамбуковой хижины, освещенной парой газовых фонарей. Большие медные буквы на каменной стене – стилистически нечто среднее между вывеской «Парка Юрского периода» и надписями из заставки «Флинтстоунов» – складывались в надпись МАУНА-ПЕЛЕ.
Элеонора поймала себя на том, что невольно вздохнула с облегчением.
– Прибыли! – Корди откинулась на сиденье и заправила спутанные волосы за уши.
Из будки, от которой к воротам тянулась толстая цепь, вышел заспанный охранник.
– Алоха, – сказал он, явно удивившись при виде двух женщин. – Чем могу служить?
– У нас заказаны места в Мауна-Пеле. – Элеонора поглядела на часы: уже перевалило за полпервого ночи.
Охранник кивнул и достал из кармана какой-то список:
– Ваши фамилии, пожалуйста.
Элеонора назвалась и представила ему Корди – со странным чувством, будто она и эта лунолицая незнакомка в промокшем легком платье в цветочек, с мозолистыми руками и уймой отпрысков являются давними подругами, путешествующими на пару. Наверное, таким вот ложным дежавю на ней сказывалось утомление последних часов. Элеонора очень любила поездки, но всегда плохо спала в ночь перед тем, как оставить дом.
– Добро пожаловать, – сказал охранник, сверившись со списком. – Мы думали, что все, кто прилетел вечером, остались в Хило. – Он снял с ворот цепь, которая с лязгом упала на асфальт. – Езжайте по этой дороге. Она не очень хорошая из-за строительных работ, но ближе к Гранд-Хале ехать станет полегче. Никуда не сворачивайте… а, впрочем, в худшем случае вы упретесь в строительную лачугу. Машину можете оставить в порт-кошере – это в двух милях отсюда. Ее отгонят на парковку.
– А что такое Гранд-Хале? – уточнила Корди, выглянув в проем между передними сиденьями.
Охранник улыбнулся:
– «Хале» означает «дом». В Мауна-Пеле двести обычных хале – это как бамбуковые хижины, только комфортабельнее, – но Гранд-Хале – это семиэтажное здание с магазинами, ресторанами и конференц-залом. Там больше трехсот комнат.
– Спасибо, – сказала Элеонора. – Mahalo.
Охранник кивнул и отошел в сторону, давая им заехать. В зеркало Элеонора увидела, как он снова отгораживает проезд цепью.
– А что за вещь этот «порт-кошер»? – задала Корди новый вопрос.
С трехлетнего возраста Элеонорой овладел преувеличенный страх, что она может задать якобы глупый вопрос; поэтому она повадилась искать сведения обо всем, что только интересует, в книгах с самых ранних лет, боясь обнажить пробелы в каких бы то ни было знаниях перед посторонними. Убийственная прямота Корди очаровала и восхитила ее.
– Это крытая секция у входа, – объяснила Элеонора. – Обычно ее размещают прямо на подъездной дорожке. В тропиках так удобнее.
Корди кивнула:
– Поняла. Как навес для машин, только через него можно насквозь проехать.
Подъездная дорога к отелю оказалась в худшем состоянии, чем даже Конная Тропа. Джип подпрыгивал на выбоинах, и Элеоноре пришлось сосредоточиться на том, чтобы не задевать лаву по обеим сторонам дороги. Впереди то и дело проскакивал то ухаб, то провал – она даже задумалась, не положили ли здесь покрытие прямо поверх лавовой породы. У отворота показались силуэты припаркованных бульдозеров, и дважды на глаза ей попались бараки рабочих, огороженные наспех сколоченными заборами и желто-черными лентами.
– Довольно паршивенькое начало – как для впечатлений от одного из самых дорогих курортных отелей в мире, – заметила Элеонора.
– А сколько они берут в день за номер – ну, то есть за хале? – спросила Корди.
– Мой стоит где-то пятьсот долларов с небольшим за ночь. Включая завтрак.
– Да за такие деньги можно вымостить хренов проезд золотом! – гневно воскликнула солдатская мать.
Через добрых полтора километра дорога стала шире и лучше. В какой-то момент она разделилась на две полосы. Живая изгородь из лиловых бугенвиллей пошла параллельно подъездному пути, тщательно озелененная клумба из тропических цветов и папоротников раскинулась посередине; газовые фонари, отстоящие один от другого на десяток ярдов, вычерчивали своим светом путь через пальмовый оазис. Элеонора заметила извилистую тропу, идущую через просторное поле для гольфа. Невидимые форсунки для полива газона зашипели на джип, пахнуло мокрой травой и землей. Электрический свет появился уже за следующим поворотом.
Толстая женщина в бутафорской юбке из лиан вышла из-под порт-кошера, чтобы поприветствовать Элеонору и ее пассажирку гирляндами цветов и проводить их в лобби. «Гранд-Хале» было выстроено в форме гигантской туземной хижины с травяной крышей и чем-то напоминал диснеевский аттракцион – с частными верандами для каждого номера и каскадами цветущих растений, свисающими с каждого балкона, как будто ландшафтные дизайнеры пытались воссоздать здесь висячие сады Семирамиды.
Элеонора выбралась из джипа еле живая; спина у нее болела, голова раскалывалась. Запах цветов наплывал откуда-то издалека, как сквозь туман. Она прошла вслед за Корди и женщиной в туземной юбке, представившейся как Калани, в просторное лобби, где вход охраняли две золоченые статуи Будды. В атриуме, в клетях высотой метров под десять каждая, спали цветастые экзотические птицы; за окнами шуршали пальмы в таинственном свете фонарей. Элеонору попросили расписаться в регистрационном журнале постояльцев, вбили в базу номер ее кредитной карты. От Корди формальностей не потребовалось – она просто выслушала поздравления с замечательным выигрышем от Калани и коротышки с напомаженными черными волосами, выскочившего из-за стойки, будто черт из табакерки. На нем были гавайская рубашка и белые брюки, и улыбался он так же широко, как Калани.
Элеонора распрощалась с Корди, которую повели к лифту – очевидно, почетные гости жили в Гранд-Хале, – после чего мужчина вывел ее на террасу. Там она увидела, что Гранд-Хале возведен на склоне холма, обращенного к морю; терраса обрывалась где-то в тридцати футах от земли. Портье свел ее вниз по лестнице к электрокару, в котором уже лежала ее сумка.
– Вы остановились в Таитянском хале, в двадцать девятом номере? – уточнил у нее мужчина. Элеонора поглядела на свой ключ, но, как оказалось, вопрос был риторическим. – Там очень хорошо. И красиво. Шум главного корпуса вас не потревожит.
Элеонора оглянулась на «Гранд-Хале», пока они катили по узкой асфальтовой дорожке между пальмами. В главном корпусе гостиничного комплекса было темно, лишь в нескольких номерах можно было углядеть бледное свечение за занавесками. Факелы, треща и бросаясь искрами, мерцали на ночном ветру. Элеонора и представить себе не могла, что сегодня вечером в отеле будет много народу – или что Гранд-Хале когда-нибудь будет занят от первого до последнего номера.
Они спустились вниз по холму, мимо тропических зарослей, от благоухания которых у нее еще больше разболелась голова, проехали по узким мостикам через лагуны – оттуда были видны океан и белые гребешки волн – и вернулись к пальмовым зарослям. Элеонора увидала среди деревьев миниатюрные хижины футов десяти высотой, тускло освещенные электрическими лампами, укрытыми в листве. Здесь факелов по какой-то причине не стояло – возможно, номера были подготовлены для встречи христианской делегации, да только та так и не прибыла.
Элеонора со странной уверенностью поняла, что в большинстве этих хале так же пусто, как и в Большом. Темень повсюду, и весь обширный комплекс, кажется, опустел, за исключением персонала и ночных рабочих там, на островке света, образованном приемным залом, атриумом и террасой. Электрокар объехал еще одну небольшую лагуну, свернул влево и встал перед укрепленным на возвышении хале, к двери которого вели несколько каменных ступенек.
– Таити, номер двадцать девять, – объявил провожатый. Подхватив ее саквояж, он поднялся по ступенькам и открыл дверь.
Элеонора вошла в хале, засыпая на ходу. В домике было довольно тесно – маленький холл вел в открытую ванную, рядом с которой разместились такие же представленные всем ветрам гостиная и спальня. Огромная кровать была покрыта ярким вышитым балдахином, по углам горели две лампы. Под высоким потолком медленно вращались лопасти аж целых двух вентиляторов. Элеонора увидела крытую веранду за плетеными дверями внутреннего дворика и услышала, как там булькает циркуляционный насос ее личной гидромассажной ванны.
– Красиво тут, – повторил ее провожатый с еле уловимой вопрошающей интонацией.
– Очень. – Она кивнула, и мужчина улыбнулся ей:
– Меня зовут Роб. Если у вас будут какие-то пожелания, скажите мне или любому из наших сотрудников. Завтрак сервируют на террасе Большого с семи утра до одиннадцати тридцати. Впрочем, здесь все написано. – Он показал на толстую стопку информационных брошюр на прикроватном столике Элеоноры. – У нас нет значков «Не беспокоить», но в случае чего можете выставить на крыльцо вот этот кокосовый орех, и никто к вам не войдет. – Он показал ей кокос с вулканической эмблемой Мауна-Пеле. – Алоха!
«Чаевые», – подумала сонно Элеонора, протягивая руку к сумочке; нашла там только мятую десятку, но, едва только повернулась, Роба уже и след простыл. Снаружи донеслось гудение уезжающего электрокара, но вскоре растворилось и оно. Она недолго изучала холл, включая и выключая свет в разных местах, затем убедилась, что складные двери в задней части хижины и единственная парадная дверь спереди заперты; после всего – присела на краешек кровати, слишком уставшая, чтобы распаковать вещи или раздеться.
Элеонора еще сидела там, в полудреме вспоминая Конную Тропу и продирающихся сквозь заросли бронированных «бони-эмов», когда что-то или кто-то аккурат за ее окном вдруг разразилось оглушительным криком.