Женская палата в хирургии была одна и на десять мест. Кровати в два ряда делил широкий проход, куда легко заезжала каталка. Соседкой Кашины слева и ближе от входа оказалась цирковая артистка Света Самущенко. Девушка работала гимнасткой на канате и травму получила во время выступления. Тоненькая, компактная и чернявая, как цыганка, она минуты не лежала спокойно. Рассказывая Ире про травму, Света отвернулась и свесилась к тумбочке, выставив на показ попу в ажурных прозрачных трусиках. В палате было жарко натоплено. Солнце заглядывало в огромные окна с Садового кольца, на которое выходила эта сторона здания.
– Напарник натянул канат не в ту сторону, в какую я скрутилась, и я сразу услышала такой сильный треск, что поняла – ноге трындец.
Света распрямилась и села в кровати. Её оперированное колено уже освободили от тугой повязки. Отводя взгляд от кожи, перехваченной хирургическими нитями сверху и под коленом, как на гусе, что решили запекать на Новый год, Кашина откинулась на подушку и подставила лицо солнцу. Сразу после того, как её нарядили в больничные рубашку и халат, Ире сделали обезболивающий укол и предложили ждать лечащего врача. Бессонная ночь, тревожный перелёт, боль и переживания сморили Кашину, едва она дошла до кровати. Проснувшись, Ира увидела на тумбочке поднос с обедом и даже с полдником. Не взглянув на едва тёплые суп и котлету, девушка взяла булку и стала запивать её компотом. В палате они со Светой были вдвоём, остальные ушли в столовую и на прогулку. Самущенко только начала вставать в туалет.
– Самое позорное – писать в утку. А придётся, – заверила она Кашину, набившую рот. – Так что готовься.
– У меня ахилл, – прошамкала Ира с полным ртом и с грустью оглянулась на костыли, что стояли у стены за кроватью. Очень не хотелось вылёживать даже те два дня, что полагались после операции.