5 октября 1981 года МОГИФК – Московский областной государственный институт физической культуры в посёлке Малаховка проснулся рано. Со дня на день ждали возвращения студентов и преподавателей из колхоза, а плановый ремонт завершён был не везде. Влево от самого входа на территорию института и до четырёхэтажного здания общежития растянулась на пятьсот метров глубокая канава. Рабочие перекладывали электропроводку для плит в столовой. Старшая повариха Екатерина Егоровна, пока кухня обесточена, с семи утра принялась за учёт инвентаря. Любая нехватка вилок или ножей обернётся проблемой в часы пик, когда за два часа обеда нужно накормить порядка пятисот человек. Когда даже при полном комплекте столовых приборов не хватает потому, что машины не успевают их мыть. Когда… Впрочем, первых двух «когда» хватало и для вечного недовольства студентов, и для замечаний от проректора по хозчасти Блинова.
Пересчитав дважды, повариха выдохнула: посуды было в достатке. Битую за прошлый год списали ещё в июне. Тогда же пополнили резервы. Так что всё стояло ровными рядами, лежало в ящиках горой, бездействуя и навевая тоску. Поправив ряды стаканов в шкафах, женщина решила их уже не пересчитывать. Надоела ей эта никому не нужная возня. Кто бы тут вздумал стаканы воровать? Студенты у них хорошие. Если и возьмут какую тарелку в комнату, то сначала спросят, а на следующий же день принесут. Нет, бывает, конечно, что и потеряют или разобьют, не без этого. Но вообще-то Екатерина Егоровна ребятишкам спуску не даёт. Ох, не даёт. За то побаиваются её некоторые, это факт. Но оттого и порядок всегда и в столовой, и на кухне.
Тыкаясь толстыми бёдрами о мармиты и столы, женщина пошла за термосом с чаем. На кухне она была одна. Помощницы Люба и Марина уехали в колхоз ещё в сентябре. С той поры еду в столовой старшая повариха готовила только для совсем немногих коллег, освобождённых от сельхозработ, да и то лишь в обед. Потом шла домой, спала, ела, полнела, скучала по коллективу. «При молодёжи крутишься целый день, как белка в колесе, зато часов не замечаешь. Дома упадёшь замертво, ноги вытянешь, они гудят, жилы на них рвёт до слёз, а ты лежишь и думаешь про скорую пенсию. И зудишь на усталость, и ругаешь непонятно кого за то, что работы немерено. Но прошёл месяц без дела, и тебе во сто раз хуже. Мало того, что словом за день перекинуться не с кем, так ещё время тянется, как прилипшая к обуви смола. Стрелку на часах как намагнитили, никак не переползает с часу на час, – вздыхала Екатерина Егоровна, присматривая за рабочими, шмыгавшими, по её мнению, слишком часто между полками с консервами. Закрыв тетрадку с отчётами по инвентаризации, повариха закончила с чаем и пошла посмотреть, что делается в холле общежития. Там до дурноты пахло краской и повсюду лежали в беспорядке инструменты маляров.
Работы шли не только в общежитии. На огромной территории в пятнадцать гектаров, прилегающей к институту, как в лесу среди деревьев стояли, помимо общежития, дом в два этажа, окрашенный в зелёный цвет. В нём проживали ректор института и несколько преподавателей. Рядом, очерченные коридорами деревьев, улыбались деревянной кладкой, одинаковые как близнецы, кафедры Лыжного спорта и Легкой атлетики. Чуть поодаль можно было увидеть сквозь голые ветви берёз и осин одноэтажный дом с редкими окнами, где разместилась кафедра Зимних видов спорта. Рядом с ней были с одной стороны стадион, с другой двухэтажное строение кафедры Гимнастики и акробатики. Тут же были прачечная, самое старое здание из построек начала века, отдельно стояла котельная. С тех пор как в посёлок провели центральное отопление, она служила складом. Баню при ней забросили ещё раньше, и она давно уже прогнила и завалилась наружным углом. И уж совсем в глубине территории, там, там за елями, за домиками, за стадионом, спрятался Главный корпус, серый, бетонный, пятиэтажный, типичной советской планировки – парадное крыльцо, стеклянные двери, большие витрины холла, последовательные ряды окон классных комнат.
Комплекс МОГИФКа утопал в лиственных и хвойных деревьях. Живые коридоры дорожек на английский лад напоминали дворцовый парк. От центрального входа они убегали к зданиям лучами циферблата. Деревья регулярно обстригали, забор, отделявший институт от посёлка, латали, каменную изгородь, что граничила с зоной отдыха вокруг Малаховского озера, красили белилами. А ещё проверяли крышки канализационных люков, электрическую проводку, лампочки в огромных фонарях, разбросанных в изобилии по всей территории. Не забывали чинить немногочисленные деревянные лавки, вставлять в бортики дорожек целые кирпичи, вместо сломанных, менять мусорные корзины, раскорячившиеся на тяжёлых свинцовых ножках. Изуродованные петардами, они до лета напоминали о развлечениях студентов во время новогодних каникул.
Этот год исключением для хозяйственников МОГИФКа не стал. По приказу проректора Блинова во всех туалетных комнатах Главного корпуса поменяли старые раковины и унитазы, проверили и застеклили окна. Отдельным делом стала помывка снаружи и изнутри прозрачной стены амфитеатра. Пристройка к учебному корпусу соединялась с ним коридором. Этот «аквариум», как звали его студенты, сиял теперь на солнце сотнями фрамуг от пола до потолка. На стадионе, впервые за всю историю существования института, вспахали футбольное поле для высадки газона в зиму. Семена для него выбила через Обком партии декан спортивного факультета Горобова. Перекопали и заполнили песком яму для прыжков в длину, покрасили столбы футбольных ворот.
Весь контроль за работами лёг на плечи завхоза Мирона. Его на сельхоз работы не взяли из-за старости. Щуплый и ссохшийся, помощник проректора по хозчасти везде поспевал, повсюду шумел и охотно гонял рабочих, «лентяев» и «душегубов». По возрасту Мирон уже давным-давно должен был уйти на пенсию. Однако в первые же её дни завхоз затосковал по коллективу и уговорил ректора Орлова остаться при Блинове помощником. Так как дел в институте было невпроворот, ректор согласился. Мирон, всю жизнь проработавший в МОГИФКе, был крайне расторопен, чрезвычайно хваток и не раз выручал начальство в хозяйских делах. Житель Малаховки, он повсюду имел связи: от служб по спасению до заведующих хозяйственными складами. Вот и трактор, чтобы вспахать футбольное поле, тоже выбил Мирон. Знал, что порадует этим Блинова, когда Сергей Сергеевич вернётся из колхоза.
Этим утром 5 октября Мирон пришёл в институт тоже к семи утра. Через час должны были привезти новые пластиковые столы вместо старых, громоздких и похожих на учебные парты. Открыв нужные классы, старик стал деловито прохаживаться по большому бетонному крыльцу перед главным входом. Машины с новой мебелью задерживались, и завхоз уже сейчас размышлял хватит ли времени, чтобы уладить дела до обеда. Пропустить три стопки «горькой» и соснуть после еды было делом святым. Столько же старик выпивал для аппетита и вечером. Жена, привыкшая к возлияниям супруга за долгую совместную жизнь, ежедневно и несмотря на мораторий по супружескому долгу, закупала в продмаге чекушку «Коленвала» и заботливо ставила её в холодильник. Самую дешёвую водку по три рубля шестьдесят две копейки так звали в народе за кардиограммную надпись на этикетке, напоминавшую форму элемента двигателя.
Поёжившись в тени крыльца, так как солнце, не в пример людям, вставать ленилось и застряло где-то за низкими облаками, завхоз полез в карман широких штанов за часами.
– Да язви ж вас в душу! – выругал он перевозчиков. Завтра приедут работники ателье замерять размеры классных окон. Шторы должны обязательно быть в тон покрытиям столов, которые ещё нужно будет освободить от транспортной упаковки, занести на этажи и расставить по комнатам. Старую мебель Мирон за пару ящиков водки пообещал на топливо на местный механостроительный завод, и это тоже потребует времени. День ото дня могут нагрянуть «колхозники», и Блинову точно не понравятся недоделки. Только кому есть дело до забот старика? Засеменив по узкой асфальтированной дорожке к углу амфитеатра, за которым начиналась центральная аллея, что вела к выходу, Мирон чуть не вписался в ректора.
– Тьфу ты! – осел Орлов от неожиданности. – Чего ты, Мирон, выскакиваешь, как чёрт из табакерки?
Старик, не обижаясь, тут же стал громко жаловаться на свои беды со столами и нерадивыми перевозчиками.
– Там они стоят, у проходной. Уже полчаса как приехали и ждут твоего величества, – указал Иван Иванович в сторону ворот.
– Бараны, – только и смог позволить себе завхоз. Уже отбежав, он вернулся и окликнул Орлова, тяжело поднимающегося по ступенькам:
– Ван Ваныч, а Вы тут чё в такую рань-то? Случилось ась что?
– Иди уже! – махнул ректор, не оборачиваясь, и скрылся за большой дверью основного здания.
– Господи, не приведи, – обложил Мирон себя крестом и, по-стариковски сильно наклонившись вперёд и раскатисто ругаясь, засеменил мелкими шагами к главным воротам.