Дома Люсю никто не ругал. Бледная до синевы мама, срочно вызванная с полевых работ и не спавшая ночь, заплаканная бабушка, от которой пахло лекарствами, теперь сидели под навесом во дворе, под которым стоял стол со скамьями. За столом сидела Люська и за обе щёки уплетала кашу, запивая молоком.
Бабушка присела рядом и провела подрагивающей рукой по спутанным Люськиным волосам, в которых виднелись еловые иголки и прилипшие кусочки смолы.
– Путешественница ты наша, – бабушкин голос дрожал, – Мы ведь уж думали – всё… не найдём вас уже. Парнишки, что до болот ходили, сказали – корзинку брошенную нашли там недалеко от Стародолья… а болото там такое, зайдёшь, и поминай, как звали. Но после сказали, корзинка старая, давно там лежит, незнамо чья… Ох, Люся…
Бабушка закрыла лицо руками и заплакала, а Люська, не жуя проглотив только что откушенный кусок хлеба, бросилась скорее обнимать бабушку, утешать и уговаривать, что ничего им с подружками не грозило.
– Бабушка, ты не плачь! Мы испугаться-то не успели, знали, что недалеко где-то и бродим. Просто ягод было много, мы вдоль оврага, вдоль оврага, да и сами не заметили, как малинник нас увёл в сторону. Потом уже и смеркаться начало, а в ночь куда идти? Мы к озерцу вышли, там и заночевали, у Веры спички были, костёр разожгли, а утром дальше пошли, вот нас Миша и нашёл. Эх, жалко, малина вся пропала, крупная, да много её… сколько бы варенья наварили!
– Про варенье она думает, – всплеснула руками Таисия, – Хорошо, сами живые выбрались, да всё обошлось! Ешь давай, ягодница наша, да в баню ступай, я подтопила. И в лес больше ни ногой! А по малину… вот отработаю полевое, тогда и сходим вместе, свожу вас на Берестень. Хорошо, что Стародольский-то председатель парнишку своего послал сторожку проверить, а без того – сколько бы вы еще плутали, кто знает.
– Так это Веригина Степана сын их нашёл? – спросила бабушка, – Ну дай Бог здоровья парню, и родителям его. Я вот на будущей неделе в Стародольское собиралась в больницу, так зайду в Правление, поклонюсь, что девчонок наших спасли.
Люська с аппетитом доела кашу и побежала скорее в тёплую баню, смывать с себя пыль и смолу. Оттираясь мочалкой, она думала – всё же хорошие у неё мама и бабушка… даже ругать не стали, слова плохого не сказали. А вот Даше попало, как только они в село вошли, встретила Дашу мать с хворостиной в руке… правда, хворостина не поднялась на измученную девчонку, только отругала матушка «непутёвую» свою дочку.
Ох, как же сладко растянуться на своей-то кровати, подумала Люська, когда всё в доме стихло, только звонкий сверчок завёл свою скрипку где-то в чулане и старые часы в кухне отстукивали время. Уже задремав, Люська снова видела и лес, и старый овраг, укрытый густым малинником, и виделся ей седой старец с белою бородой, в перевязанной расшитым кушаком рубахе. Таким Люська представляла себе Лешего, по рассказам Даши. Старец усмехался, чуть укоризненно качал головой и грозил Люське пальцем, в руке у него был резной деревянный посох… Сквозь сон Люська услышала тихие шаги, кровать её скрипнула, и мамины тёплые руки обняли её. Тася улеглась на самый краешек Люськиной кровати, прижала к себе дочь, от которой пахло мылом и немного еловой хвоей…
Люська улыбнулась сквозь сон, ей не хотелось просыпаться – вдруг это тоже ей только сниться, она прижалась покрепче к тёплому маминому боку, обхватила её рукой и счастливо заснула.
Тася же долго не могла заснуть, хотя и тело её, и усталая, истерзанная беспокойными мыслями голова просили пощады, а она всё думала, что ничего нет в её жизни важнее и дороже дочки. Слёзы кипели внутри, и Тася тихо всхлипнула, боясь разбудить Люську. Тихо выплакавшись, она наконец тоже закрыла глаза… Снился ей в ночь Николай, Люськин отец – улыбался и кивал ей головой, будто одобряя её мысли и успокаивая.
Коротка летняя ночь, рассвет уже занялся, во дворах кудахтали куры, хозяйки управляли скотину в стадо, а в доме Ключниковых была тишина… Лёгкую шторку чуть шевелил летний, прохладный по утру ветерок, Клавдия Захаровна давно проснулась и увидев, что Тася и Люська сладко спят в обнимку, прикрыла дверь в дом. Пусть поспят решила она, и сама управилась с Радой, и с Люськиными пушистыми подопечными.
– Мама! Вы что же! Зачем вы сами, тяжело это, вам себя бы поберечь! – на крыльце появилась заспанная Тася, – Нужно было меня разбудить, заспалась я сегодня! А мне еще к бригадиру идти, а потом снова на полевое ехать.
– Тасенька, а тебе разве не нужно себя беречь? Вон, дочка растёт у тебя, поднимать нужно! – строго ответила Клавдия Захаровна, – Ты бы отказалась от полевых, после такого страха! Шутка ли, дочка в лесу пропала… Отдохни, выспроси у бригадира хоть два денёчка! Выспись, с Люсей побудешь, вон, в город съездите, к школе чего купите…
– Не могу я, – покачала головой Тася, – Зимой отдохну, а сейчас работать надо, дров на зиму, да сено запасать на что-то нужно. Да и в школу тоже, вон она у нас как вытянулась, совсем девушкой скоро станет.
Умывшись, Тася повязала платок, взяла из рук Клавдии Захаровны сумку с хлебом и баклагой воды, да вскоре уже не видно её было за поворотом, ушла на работу.
Люська проспала чуть не до обеда, и еще бы спала, если бы не соседская собака, которой вздумалось вдруг гонять кого-то позади огорода.
– Бабушка! Я всё проспала! А мама где? – Люська протирала заспанные глаза и огорчённо вздыхала, понимая, что мама уже давно ушла на работу.
Сон, такой приятный и волшебный, будто мама вчера так ласково гладила её по волосам, ещё теплился в счастливой Люськиной душе, и от того было еще огорчительнее, что она не знала – приснилось это ей, или было взаправду. Она уселась на крылечко, жуя горячий пирожок, только что вынутый бабушкой из печи, и смотрела, как по улице бегут ребятишки, направляясь на речку. Люська подумала, вот интересно, отпустят ли сегодня Веру купаться… И Дашу тоже, или накажут, засадят дома, как и думалось им в лесу.
– Люся! Привет! Как хорошо, ты дома! – через забор махал ей рукой радостный Макар, шлёпая босыми ногами по мягкой дорожной пыли.
– Привет, Макар! Да, мы вчера нашлись! – улыбнулась Люся, и махнула рукой другу, чтобы входил во двор.
– А мы тоже только к обеду вернулись вчера, в лесу были, – сообщил Макарка, – Вас искали с мужиками, орали на весь лес с ребятами. Все ходили, кого собрать смогли, председатель в клубе собирал. По четверо делились и кто в какую сторону идёт, до которого часу ходим и где меняемся.
– Как стыдно-то, столько народу взбаламутили, – огорчилась Люся, – От дел оторвали, с малиной своей. Не нужно было ходить нам никуда! Вот дурёхи!
– Ты не думай, вас никто словом худым не помянул, все жалели, беспокоились. Дед Ваня Рыбаков, хоть и хромой с войны пришёл, а всё равно в лес с нами напросился. Я, говорит, места эти с самого детства знаю!
Бабушка вернулась из магазина и гостю обрадовалась, пригласив остаться на чай, но Макар грустно покачал головой:
– Спасибо, Клавдия Захаровна, я не могу. Мама меня отправила по делу к Шитиковым.
– Что ж, тогда ты, Макарушка, приходи как время будет, – сказала ласково бабушка и ушла в дом.
– А я уеду скоро, Люся, – сказал Макар, покрутив в руке соломинку, – Мама сказала, что меня лечить будут…
– Куда? Куда же ты уедешь? – Люся смотрела на друга во все глаза, она и не представляла себе такого, чтобы не было в Городище Макара…
– Я не хотел, и маму просил не ездить к нему… Но она сказала – это ради меня, ради моего будущего. Понимаешь, я хочу в танковое училище пойти после школы, военным стать! А это… ну, то, что я после контузии, может мне помешать. И мама поехала к отцу, чтобы тот договорился о лечении. Я не хотел, чтобы мама его просила…
– Почему? Ведь это хорошо, если тебе отец поможет!
– Ему нет до нас дела, у него давно новая жена, новый сын… Он к нам с мамой даже в больницу тогда не приехал, и потом, когда сюда уезжали, даже не попрощался. Я не хочу его видеть… а теперь мне придётся жить у них сколько-то… Когда я сюда вернусь, я не знаю.
– Макар, всё равно, тогда ты сможешь сделать то, о чём мечтаешь, – мягко сказала Люся, – И твой отец всё же любит тебя, ведь не отказался помочь. Ты зла в душе не носи, я думаю, он не такой уж и плохой человек.
– Просто ты сама добрая! – хмуро сказал мальчик и отвёл глаза в сторону, – И бабушка у тебя добрая, и мама… Все тебя любят, потому и ты думаешь так. А мой отец… он не добрый. А еще мама сказала, что меня будет лечить доктор… он немец! Я не хочу у немца лечиться!
Люся молчала. Своей детской душой она понимала друга, ехать в семью, где все тебе чужие, и жить с человеком, который предал и тебя, и всех, кого ты любишь… Она даже представить не могла всю ту боль, что испытывал сейчас Макар. И мама его тоже, отправляясь за помощью к человеку, от которого бежала подальше, пошла на это ради сына…
– Так что, не знаю я, когда мы с тобой еще увидимся, Люся. Я…хочу тебе сказать… давно собирался, да всё как-то… Спасибо тебе. За то, что когда в классе меня ребята ещё не приняли, ты одна относилась ко мне по-хорошему. И за то, что ты поговорила с учителем, я знаю, что это ты была, потому что больше некому… Ты хороший друг, Люся, и хороший человек… Самый лучший!
Макар покраснел и смущённо протянул Люсе ладошку, мозолистую и не по-детски жёсткую, она растерянно пожала её и во все глаза смотрела на друга. Не верилось, что он уедет, и как надолго – сам не знает… И что, может быть, придёт Люся в школу в сентябре, сядет за свою четвёртую парту, и не увидит там, на первом ряду знакомого силуэта.
– Вот, я тебе на память сделал, – Макар протянул руку и быстро сунул что-то в Люсину ладонь, потом махнул ей рукой и выбежал за калитку.
Люся стояла у плетня и смотрела ему вслед. В руке она сжимала маленькую фигурку кошки, вырезанную из дерева.