А еще любила Люська школу. Была у них в селе восьмилетка, деревянное здание которой утопало весной в яблоневом саду, кипящем от цветов словно в пене. Когда бабушка впервые привела немного испуганную Люську в первый класс, девочка и подумать не могла, что очень скоро станет школа для неё вторым домом.
Люська всегда приходила в школу раньше всех, на что истопник, Пётр Кузьмич, выговаривал ей:
– Ты что опять так рано, пигалица? Классы еще не протоплены, холодно! Давай-ка, посиди пока вот тут у меня, я тебе чаю налью! И не приходи больше так рано, нет еще никого в школе, даже учителя еще не пришли! Обещаешь?
Люська кивала, потом усаживалась на старый деревянный табурет в маленькой коморке Петра Кузьмича и обжигаясь пила чай из старой жестяной кружки. Пару дней обещание своё держала, и не шла в школу рано, а после снова не удерживалась… Всё равно вставала она рано, когда мать собиралась на работу, а бабушка варила ей на завтрак пару картошек. У Люськи же была своя обязанность – недавно завели кроликов, обустроив им клетки в старом сарае, и теперь каждое утро Люська наливала им воду в плошки и подкладывала свежее сено, а вечером её задачей было вычистить клетки.
Пушистые, весёлые кролики Люське нравились, хотя иногда и кусались даже, особенно крольчихи, когда в глубине клетки Люська видела гнездо и понимала, что там мама-крольчиха вывела крольчат. Потом и плакала Люська горькими слезами, пока мать не видит, когда пустела одна из клеток, а по дому разносился сводящий с ума, аппетитный дух мясных щей.
– Чего опять глаза красные? – сердито спрашивала матушка, глядя, как Люська давится над тарелкой супа, – Хватит нюни разводить, для того их и ро́стим, чтоб самим ноги не протянуть! Ешь давай!
Люська давилась и ела, стараясь, чтобы мать не увидала, что большие капли слёз капают в Люськину тарелку. Только бабушка понимала детскую девчоночью боль и поздно вечером, когда Таисия засыпала, добравшись после работы до кровати, обнимала внучку и говорила:
– Не плачь, внученька… Жалко, знаю, но ведь мама права – ты вон синяя вся, кушать нужно, чтобы ты росла и могла учиться. А вот я тебе рукавички какие связала, пуховые! Будут тебя согревать, ты о кроликах заботишься, вот и они о тебе тоже. Не плачь…
Во втором классе Люська узнала, что в школе снова открылась библиотека, закрытая до этого по случаю ремонта. Теперь после уроков она поскорее складывала в портфель все принадлежности, прибирала на парте и спешила в старое школьное крыло, где и располагалась теперь библиотека.
Библиотекарь Наденька, совсем еще молоденькая девушка, кутаясь в шаль, подкладывала в побеленную недавно печку несколько поленьев, чтоб не мёрзли дети, сидящие за старыми скрипучими столами и листающие книги. Люську же она приметила потому, что девочка была меньше всех ростом, но читала уже бегло, да и к книгам относилась настолько бережно, что Наденька изумлялась.
Подойдя к полке, на которой стояли книги для чтения в библиотеке, Люська сначала оглядывала её всю, словно бы стараясь разглядеть, что же тут изменилось со вчерашнего дня. Потом аккуратно, пальчиками она вытягивала экземпляр, рассматривала его со всех сторон, поглаживая обложку. И уже после этого шла за стол. Там она внимательно осматривала стол, чтобы не было на нём ничего, что могло бы повредить книге, потом доставала из своего портфеля свёрнутую газету, подкладывала её под книгу и только потом бережно открывала её.
В библиотеке у неё было своё любимое место – у окна, и если там было занято, Люська старалась расположиться поближе и ждала, пока место освободится. Здесь, недалеко от горячей печки было не так холодно, но в то же время был виден яблоневый сад, окружавший школу. Одетый в осенний наряд, или уже укрытый снежною шалью, Люська находила его красивым во всех обличиях.
– Что ты читаешь? – спросила как-то Наденька, подойдя к девочке, сидящей у окна и мечтательно смотрящей куда-то в тёмное окно.
Люська вздрогнула, покраснела и как-то вся сжалась, будто её застали за чем-то, что делать было не велено. Хотя, конечно, это и было отчасти правдой – Люськина мать не любила, чтобы дочь «просиживала без дела», и считала, что проводить время за книгой нужно ровно столько, чтоб хватило на выполнение домашнего задания. А остальное время нужно посвящать работе по дому. Именно поэтому Люська никогда не брала книги из библиотеки домой. И не позволяла себе долго засиживаться за чтением и в школе.
– Сказки, – ответила испуганная Люська на вопрос учительницы и встала рядом со своим стулом, как и положено было, когда к тебе обращается учитель.
– Можно, я присяду здесь, с тобой ненадолго? – вежливо спросила Наденька, – Ребята все уже разошлись, и мне немного скучно одной… Да и здесь, рядом с печкой, теплее.
Люська не знала, что и ответить, это было впервые в её жизни, чтобы взрослый человек, учитель, спрашивал её разрешения. Она просто кивнула в ответ и усевшись на стул, смущённо уткнулась в книгу.
– Знаешь, Люся, эти сказки были и моими любимыми в детстве. Да и сейчас я их иногда перечитываю, пока никто не видит, – Наденька доверительно понизила голос, – Слушай, а давай чаю попьём вместе? Ты, наверное, проголодалась, у меня есть пряники, да и я согреюсь. Разбирала старые газеты на макулатуру, там озябла.
– Мне домой пора, мама рассердится, – Люська торопливо засобиралась, сложив в портфель свою газету.
Наденька разочарованно вздохнула, не смогла она, напугала девочку… Нужно было быть осторожнее, думала она, глядя как Люська бережно поставила книгу на полку и торопливо вышла за дверь.
Эта девочка нравилась Надежде, она чем-то напоминала её саму в детстве, такая же маленькая и худая, с глазами в пол лица, и такая же необщительная…
А дома Люське всё равно попало, не в тот день, немногим позже, когда она снова зачиталась в библиотеке. Таисия в этот день сама приболела и потому шла домой пораньше, встретив по дороге Дашу и Веру, одноклассниц Люськи. Спросив у подруг, не видели ли они Люську, Таисия с удивлением услышала в ответ, что Люська после уроков идёт читать в библиотеку… Прут в тот день прошёлся нещадно по Люськиной спине, но в тот день она впервые сносила его молча…
Как-то обречённо понурив голову, Люська молчанием встречала каждый удар, даже не вздрагивала, и от того Таисия вдруг почувствовала себя как-то неловко… Будто бьёт она бездушное, безжизненное тело, которому всё равно, что вообще с ним происходит.
– Иди отсюда, чтобы я тебя не видела, бесстыжие твои глаза! – прикрикнула Таисия на дочь, опустив прут, – Книжечки она почитывает! А дома у тебя видать служанки есть, чтобы за тебя всё делать?
Люська молча поплелась во двор, прибирать в сарае и курятнике, чему она была и рада, хотелось побыть одной. Пока она обувалась под дверью, услышала, как бабушка говорит матери:
– Тася, сколько можно? Как у тебя рука поднимается её колотить? У неё ведь и так в чём только душа держится, а ты еще и бьёшь её… Самой неужели не жалко?
– А вы, мама, своих не пороли? – ответила Таисия, – Меня мать тоже охаживала за любую вину, и отец уму-разуму учил, да послушанию! Не бить, так что с неё вырастет?!
– Ни на одного руки я не подняла, – ответила Клавдия Захаровна, – От отца, бывало, получали сынки наши за проказы. Но и то уж когда что серьёзное было… раз чуть хлев не подожгли, вот тогда попало.
– А я у Люськи сама и за отца, и за мать! – резко ответила Таисия, – Мне за неё после ответ держать, и ежели я теперь её не научу, то когда? Вы её жалеете, балуете…. Думаете, я не знаю, что вы сахар вымениваете для неё за пряжу… А надо ли оно, вырастет балованная, кто замуж возьмёт такую!
Дальше Люська слушать не стала, пошла в сарай, и там, скоренько управляя всё, что мать наказала, она вдруг решила, что раз уж всё равно прутом ей попадает, тогда перед сном, когда уже все дела будут переделаны, она достанет книжку и станет читать! А если матушка заругает, то скажет ей, будто это задали на уроке.
Вечером, когда бабушка вскипятила чай и позвала вечо́рять, Таисия неловко, будто смущаясь, достала из буфета мятный пряник и положила на блюдце возле Люськиной чашки.
– На вот тебе…. Учительницу твою видела давеча, хвалит она тебя, – сказала Таисия и отвернулась, нахмурившись.
– Спасибо, мама, – ответила Люська и с такой теплотой посмотрела на мать, что лицо у той стало от чего-то пунцовым.
Вечером, когда Таисия заглянула к Люське за шторку, то увидела дочь сидящей на кровати возле лампы, с книгой в руках.
Люська испуганно вздрогнула, а Таисия только тяжело вздохнула. Не стала ни кричать на дочь, ничего ей выговаривать. Просто молча подошла и потушила лампу, зная, что ослушаться и включить её снова Люська не посмеет.
После Люська долго не спала, всё прислушивалась, когда матушка заснёт, и её дыхание станет размеренным и лёгким, чтобы можно было проскользнуть в комнату к бабушке и послушать её замечательные сказки. Но вместо этого она снова услышала, как мать тихо плачет в подушку… Осторожно поднявшись, Люська на цыпочках прокралась в комнату, поёживаясь от пробравших её мурашек, пол был холодным… Присев на краешек материной кровати, Люська несмело обняла её, прижавшись к боку и закрыв глаза, будто ожидая, что вот сейчас глянет матушка строго, прикрикнет, мол, быстро в постель! Но та оторвала от подушки заплаканное лицо и обняла Люську, прижав к себе худенькое, вздрагивающее от холода тельце.