Когда я вновь пришла в себя, то первыми увидела пару глаз – насыщенного шоколадного цвета с изогнутыми ресницами – и родинку у нижнего века. Мне хотелось ткнуть в эти глаза, но руки не двигались. Я даже пальцем шевельнуть не могла. Тело казалось ужасно большим.
И тяжелым.
И медлительным.
И теплым.
Губы парня зашевелились, но я ничего не расслышала. В ушах гудело, а мозг отказывался работать.
Кажется, парень положил что-то мне на лицо. Я почти уверена, что он натянул одеяло до моего подбородка. Потом запел – хит из «Звуков музыки». У него что, белые лыжные перчатки на руках?
Я моргнула – или на какое-то время прикрыла глаза? – потому что когда вновь открыла веки, парень оказался ближе. Я чувствовала, как его дыхание обдает мою щеку.
Он что-то держал – чью-то руку. Не сразу я поняла, что именно мою – но да, на ней было мое кольцо из стерлингового серебра, моя родинка в форме листа клевера и мой недельный французский маникюр.
Уголки рта парня опустились, как у грустного клоуна. Что-то было не так. Он наморщил лоб, и кожу прорезали глубокие горизонтальные линии.
Парень перевернул мою ладонь и пощупал пульс. А у меня всегда были такие синие вены? И такая бледная кожа? Может, я вообще уже мертва? Но мертвые девушки не улыбаются, а именно улыбка расползлась по моим губам – и растянула щеки. Я смотрела в эти полные тревоги карие глаза и любовалась твердой челюстью. Его рот зашевелился, произнося какие-то слова. Будто смотришь фильм из первого ряда, только непонятно, где именно сидишь и сколько уже пропустил.
Я все еще в багажнике? Это кульминация? Или скоро пойдут титры, и его глаза будут последним, что я увижу?