Роман миновал праздник, растворяясь в вечерней тени. Никто не звал, не окликал, не задерживал с бокалом вина для очередного тоста. Все были увлечены светом, музыкой, оживлёнными разговорами. Тем лучше.
Он поднялся в кабинет, запер дверь на ключ и вошёл в комнату за ширмой. Взгляд зацепился за отражение в зеркале.
На лице размазался след. Густой, бордовый.
Саша.
Он провёл пальцем по нижней губе, стирая остатки помады, но ощущение не исчезло. Оно сидело слишком глубоко. И ранило сильнее, чем показалось на первый взгляд.
Зачем он так поступил? Это было нечестно. Неправильно. Безрассудно.
Он закрыл глаза и снова увидел её, сидящую на столе дегустационного зала, сбитую с толку, затаившую дыхание. Полураскрытые губы, чуть дрожащие пальцы на гладком дереве. Она не сопротивлялась, но и не звала его. Рома сам нарушил границы.
Сердце сжалось от жалости к Саше. Не потому, что он вёл себя грубо, а потому, что она не заслужила такого. Это его личный хаос, собственный кавардак в голове, который не выходило разобрать долгих семь лет.
Роман сел на край кровати, сцепил пальцы в замок. Но Саша слишком сильно влекла. Он знал это чувство. И его невозможно объяснить. Его тянуло. Нравилась дерзость, гордость, упрямое желание бунтовать. Нравилась и внешность: живая, естественная с лёгкой ненавязчивой сексуальностью.
Рома хотел Сашу до боли, до сжатых кулаков, до горячей дрожи в пальцах. Хотел прижимать, видеть, как она поддаётся, сгорать вместе.
Но вместе с желанием рука об руку всегда шло другое чувство. Привязанность.
Но Саша уедет. Для неё «Романовы лозы» – временная остановка. К тому же… Ей здесь не место, хоть она и втянулась.
К чему тогда мимолётный роман? Чтобы оставить раны и ему, и ей? Нет, с Ромы хватит душевных ран. Но он сидел на постели в темноте, с силой сжимал волосы и с ужасом понимал: привязанность уже формировалась. И ему от этого никуда не деться.
Воспоминание пришло внезапно, как удар под дых.
Роман сжал ладонями виски, пытаясь выдавить из себя напряжение, но прошлое уже прорвалось в сознание, затапливая всё вокруг.
Комната перед глазами расплылась, и он снова увидел Анну. Чёрное кружевное бельё было сдвинуто, юбка задрана до бедер, босые загорелые ноги вальяжно перекрещены. Она курила, лёжа на столе его кабинета, держа тонкую сигарету с той же небрежной грацией, с какой украла его сердце. Чёрные волосы разметались по поверхности, кожа сияла в мягком свете лампы, губы напухли от бесконечных поцелуев. В воздухе витал терпкий запах её духов: сандал, ваниль, тонкий намёк на специи. Аромат, который впитался и в постель, и под кожу, и в память.
Грудь Романа тяжело вздымалась, рубашка была расстёгнута, открывая следы от аккуратных длинных ногтей. Её помада, алым следом отпечатавшаяся на сигарете, не стерлась даже после того, как она целовала его губы, шею, грудь. Даже после того, как…
Чёрт.
Он резко вдохнул, провёл рукой по лицу, загоняя себя обратно в реальность.
Затем встал, подошёл к ящику стола, достал маленькую бархатную коробочку и раскрыл её. Рома больше не мог и не хотел тянуть. Да, момент не слишком романтичный. Но в этом и была прелесть их отношений.
– Выходи за меня, Аня, – его голос прозвучал низко, излишне серьёзно. – Я люблю тебя.
Она повернула голову, взглянула на него с ленивой полуулыбкой.
– Ромочка, ты его? – медленно провела языком по губам, наблюдая за ним с неподдельным интересом.
Роман не улыбнулся, не ответил на её игривость. Он просто смотрел на неё, протягивая коробочку.
Анна вздохнула, села ровнее, стряхнула пепел в пепельницу. А потом посмотрела на кольцо.
И сказала только одно слово:
– Нет.
Роман моргнул.
– Что?
Она подняла глаза, в которых не было ни растерянности, ни страха, и повторила:
– Нет.
Он выдохнул, чувствуя, как внутри всё напряглось.
– Почему? У нас же всё замечательно.
Анна чуть качнула головой, поджала губы, будто собираясь с мыслями.
– Ромочка, мы вместе три месяца. Конечно же, всё хорошо. А как иначе?
Он нахмурился.
– К чему ты клонишь?
Её голос стал тёплым, даже по-матерински ласковым:
– Не хочу видеть, как ты превращаешься в обрюзгшего мужика, а я рядом с тобой – в домохозяйку.
Она провела пальцем по краю бокала с вином, чуть склонила голову, словно сама не была до конца уверена в том, что говорит.
– Меня ждёт работа. Помнишь? Мне предложили повышение.
Роман медленно закрыл коробочку с кольцом и попробовал настоять:
– Так я и не собирался лишать тебя работы, загонять на кухню и заставлять рожать мне детей. Мне просто нужно знать, что ты моя. Навсегда.
Анна смотрела на него несколько секунд, а затем грустно улыбнулась.
– Ты не любишь ложь, Ромочка.
Она приподнялась, лицо почти оказалось на уровне его губ.
– Я не твоя. И ты не мой. Вообще люди – не вещи, чтобы кому-то принадлежать, понимаешь? – Она провела легко провела пальцами по его груди. – И мы с тобой даже ни о чём таком не говорили. С чего ты вдруг решил взять меня в жёны?
Роман не двигался.
Анна посмотрела на него с долгим пристальным взглядом, провела рукой по волосам, поправила сползшие бретельки бюстгальтера, скользнула со стола и медленно направилась к двери.
– Жаль, Рома, очень жаль. Мы могли провести ещё столько приятных месяцев… Но это кольцо…
Она поправляла платье, смотрелась в зеркало, укладывая ладонями растрепавшиеся волосы. А затем бросила на прощание:
– Только не злись, ладно? Я и подумать не могла, что наша интрижка столько для тебя значит.
Дверь хлопнула. Со двора послышался звук мотора её белоснежной Porshe 911.
В ту ночь Роман не спал.
Он сидел в кабинете, бессмысленно глядя в стену, сжимая в кулаке кольцо, которое так и не оказалось на её пальце. Оно казалось холодным, безжизненным, ненужным.
В висках стучало. В груди горела болезненная зияющая пустота. Она ощущалась рваной раной, которую никакими нитками не залатать. Он не мог понять, что было сильнее: злость, боль или проклятое чувство абсурдности происходящего.
Аня ушла просто. Так буднично. Без истерик и слёз. Не дала и шанса побороться. Просто потушила сигарету, сказала "нет" – и исчезла.
Роман наполнил бокал, вылил его в себя залпом. Потом второй. Вино больше не казалось тёплым, мягким. Оно жгло, резало глотку, но это было ничто по сравнению с тем, что творилось внутри.
Он пил всю ночь.
Под утро в пьяной голове, наконец, возникла мысль. Почему не додумался раньше? Рома схватил телефон и набрал номер. Первый раз – гудки, гудки, гудки… Никакого ответа. Второй. Третий. Четвёртый. Он уже не помнил, сколько раз нажимал вызов. В какой-то момент телефон перестал соединять.
Она его заблокировала.
Роман уставился на экран, ощущая, как внутри холодной волной поднимается злость. Не боль, не разочарование – именно злость.
Затем зашёл в соцсети.
Анна исчезла отовсюду. Её профиль всё ещё был, но теперь он не мог видеть ни фотографий, ни постов, ни даже проклятой аватарки. Блок. Везде.
Она не просто ушла.
Она вычеркнула его из своей жизни.
Роман сидел в темноте, смотрел на экран и, наконец, ощутил не пустоту, а потерю. Всё, что было между ними: сумасшедший секс, смех, бесконечные разговоры до утра, поездки, ругань, страсть, её чертовски пронзительный взгляд – всё это перестало существовать.
Наутро еле нашёл в себе силы подняться.
Но хуже было потом.
Дни превратились в серую массу. Он пытался заполнить пустоту: работал без сна, запирался в подвалах винодельни, перегружал себя так, чтобы не оставалось сил думать.
Но вечерами…
Он пил.
И не только пил.
Женщины приходили и уходили. Слишком красивые, слишком искусные, слишком доступные. Он мог выбрать любую. Мог проводить с ними ночи, потеряться в телах, губах, руках, мог бесконечно глушить животное желание.
Но каждый раз, когда очередная женщина встречалась с ним взглядом, Рома видел образ Анны.
Все женщины были мягкими и податливыми. Шептали его имя, выгибались в его руках. Но это было не то.
Роман снова пил, снова забывался. Порой вместо забвения приходила ярость. И тогда Рома проклинал Аню. Вслух произносил все худшие слова, какие только мог вспомнить. Но с каждой ночью ненависть таяла, оставляя после себя глухую боль.
Спустя долгие месяцы и боль утихла. Роман вытравил Аню из своей жизни только спустя год. Или, по крайней мере, научился жить с тем, что единственная женщина, которую он хотел видеть рядом всегда, осталась лишь воспоминанием.
Он вспомнил свою старую наивную юношескую мечту: вернуть винодельне былую славу.
Работал до изнеможения. Поднимался с рассветом, засыпал за полночь. Учился, пробовал новое, не жалея себя. Прогнал прошлое, сосредоточившись на будущем.
А потом всё рухнуло в один миг. Телефон завибрировал, высветив незнакомый номер.
Роман бросил беглый взгляд, даже не собираясь отвечать. Но уведомление заставило его замереть.
СМС:
"Скучаю."
А под ним – фотография.
Красные чулки. Тонкие кружевные трусики.
Он не дышал несколько секунд. Затем пришло ещё одно сообщение.
"Я в самом дорогом бутик-отеле Ялты. Вот адрес. Приезжай."
Роман не колебался.
Роман не думал.
Он просто сорвался с места, преодолел сотню километров за рекордное время, влетел в роскошный отель, поднялся на нужный этаж, толкнул незапертую дверь и вошёл.
Анна стояла у окна – спиной к нему, босая, в коротком шёлковом халате. Она повернула голову, ухмыльнулась.
– Я знала, что ты приедешь.
Он не ответил. Просто захлопнул дверь, прошёл через всю комнату в три шага.
Просто схватил её за талию и рывком развернул к себе. Её губы распахнулись в довольной улыбке, но он не дал ей времени говорить.
Прижал к стене, грубо, резко, накрыл её рот своим, целуя так, будто хотел стереть этот год разлуки.
Жадно. Голодно. Гневно.
Она застонала, выгнулась к нему, ногтями вцепилась в волосы, тянула, провоцируя, провоцируя на ещё большую грубость.
Роман поднял её, заставил закинуть ноги ему на бёдра.
Чулки шуршали по его брюкам, тепло её тела обжигало, дыхание стало резким.
– Ты злишься? – выдохнула она, когда его пальцы сильнее сжали её талию.
– Я хочу убить тебя.
Роман резко отдёрнул пояс халата, он упал на пол, оставляя её в одном лишь тонком белье.
– Ни в чём себе не отказывай, милый.
Он вошёл в неё быстро, без предупреждения, глубоко, сильно, заставляя вскрикнуть и выгнуться.
Анна сжала его плечи, пальцы зарылись в его рубашку, рванули ткань, пуговицы разлетелись в стороны.
Руки скользнули по её спине, сжали.
– Год, – его голос был низким, рваным, прерывающимся на дыхание. – Год, Аня.
Она смеялась ему в губы, смеялась от страсти, от боли, от удовольствия и безумия.
– Но ты всё равно явился.
Роман сжал её сильнее, глухо застонал в шею.
– Замолчи.
Она голову отбросила назад, дыхание сбилось, тело сжалось вокруг него, и он понял, что она умирает от наслаждения в его руках.
Но ему было мало.
Так они провели ночь. В сумасшедшем забытии. Роман действительно растворился, выкинул из памяти боль, пустоту и холод.
Утром, едва только глаза распахнулись, Рома понял, что её нет. Холод. Запах её духов. Шёлковые простыни смяты.
На тумбочке – телефон.
Сообщение.
"Ты был, как всегда, великолепен, любимый.
Он долго смотрел на экран.
А потом попробовал набрать номер.
Абонент временно недоступен.
Опять.
Он сжал кулаки.
На этот раз больно не было. Рома просто вернулся к делам. Казалось, что психика вытеснила ту ночь, защищая его. На этот раз он не пил, не спал с женщинами. Жизнь превратилась в четкую и понятную рутину. Так прошло полгода.
Декабрь для Крыма выдался удивительно холодным. Мороз пробирался сквозь стены винодельни, налетал порывами ветра с гор, обволакивал серое, тяжёлое небо. Виноградники спали, земля была твёрдой, застывшей. Роман работал почти без отдыха, строил планы, чертил и размышлял.
Ему снова показалось, что всё сгорело. Нет больше чувств. Анна в прошлом.
Но тогда пришло новое сообщение.
Незнакомый номер.
"Приезжай."
Он не хотел открывать. Не хотел видеть. Но пальцы сами сжались на экране.
Фото.
Крупным планом её губы.
Алые, сочные, слегка приоткрытые.
Язык медленно облизывает два пальца.
Роман напрягся, челюсти сжались.
"Я в Симеизе. Небольшая, но уютная квартирка. Вид на гору-Кошку. Холодно. Мне нужно тепло, Романов."
Он выдохнул. Нет, нельзя поддаваться. Рома прекрасно знал, как всё это закончится. Но ключ уже был в зажигании, а телефон лежал на пассажирском сидении.
Аня ждала его.
Когда он открыл незапертую дверь, в воздухе витал запах дорогого восточного ладана: тёплый, пряный, обволакивающий.
Полумрак, камин, свечи в углах комнаты. Свет мягко мерцал на дереве, отражался в тёмных бутылках вина на столе.
Анна стояла в дверном проёме спальни, прислонившись к косяку. Она не двигалась, просто смотрела на него из-под ресниц, её взгляд медленно спускался от его глаз к губам, к груди, к поясу ремня.
– Ты выглядишь замёрзшим, любимый.
Голос был низкий, бархатистый, тянущийся, как тёплый коньяк.
Роман скользнул взглядом по её силуэту. Босая. На плечи небрежно наброшен короткий меховой полушубок цвета слоновой кости, сползающий вниз, оставляя открытыми острые ключицы, изгиб шеи.
Под ним – ничего. Роман медленно шагнул в комнату, закрыл дверь, но взгляд не отвёл.
Анна улыбнулась. И, не отрывая глаз от его лица, распахнула полушубок, позволяя ему увидеть всё.
Он ничего не сказал и просто схватил её.
Анина спина ударилась о стену, губы тут же оказались в его зубах, в его языке, горячие, влажные, с привкусом терпкого десертного вина.
Она стонала ему в губы, её руки уже расстёгивали пуговицы на его рубашке, сбрасывали ткань на пол, ногти проходились по коже, оставляя следы. Всё как обычно. Он знал эти ощущения, слишком хорошо их помнил.
Её бёдра были горячими, дыхание сбивчивым.
– Ты опять злишься, Ромочка? – она задышала ему в ухо, когда его пальцы скользнули внутрь.
– Скажи, что скучала.
– Скучала…
– Ложь.
И всё по кругу.
Холодное утро. Холодное смс. Холодная постель.
Теперь, спустя два с половиной года, Рома сидел на кровати, одержимый страстью к другой женщине. И одолеваемый страхом, что с ней будет также.
Вдруг зазвонил телефон. Роман подпрыгнул, испытывая смешанные чувства. Сердце забилось чаще. Но звонил отец. Так поздно?
Виталий даже не поздоровался.
– Выходи. Надо поговорить.
Роман спустился вниз, чувствуя, как в груди копится напряжение. В воздухе всё ещё витал запах вина и праздника, но веселье казалось далёким, ненастоящим. Он знал, что ждёт тяжёлый разговор.
Виталий стоял, прислонившись к капоту машины, скрестив руки на груди. В темноте его лицо казалось резким, как будто высеченным из камня.
– Что за цирк ты устроил? – голос был низкий, холодный.
Роман закурил, затянулся, медленно выдохнул дым в сторону.
– Какой цирк?
– Не прикидывайся, – Виталий оттолкнулся от машины, сделав шаг к нему. – Чёртов праздник! Ты вывалил деньги на показуху.. И какого хрена сегодня по заводу гуляли инвесторы?!
Роман усмехнулся, но во взгляде вспыхнуло раздражение.
– А тебя с какого хрена это волнует?
– Меня волнует, потому что я знаю, чем это закончится!
– Ты ничего не знаешь, отец.
– Знаю, – Виталий приблизился, в глазах мелькнуло что-то жёсткое. – Я же учил тебя. Потом просил. Даже умолял.
Роман посмотрел в сторону, на виноградники, уходящие в темноту.
– У тебя своя жизнь, у меня – своя.
Виталий фыркнул.
– Удобно. Во что ты превратился, сын? Похож на лудомана, зацикленного на выигрыше, которого никогда не случится. Производство работает, виноград растёт, оставь в покое мой завод!
Роман медленно повернул голову, взглянув на него:
– Напоминаю: это мой завод. Ты сам подписывал документы.
Виталий покачал головой.
– Я и представить не мог, что ты собираешься делать.
Роман смотрел на него молча. Виталий посмотрел ему в глаза, и Роман увидел там… что-то похожее на усталость.
– Ты думаешь, что всё знаешь. Что набрался опыта. Нет, Ромка. Ты не вытянешь конкуренцию. Оставь, как есть. Прошу в последний раз. Сейчас наше вино – эксклюзив. Не делай из него ширпотреб, который прогорит за полгода.
Роман сжал челюсть, отвёл взгляд.
– Уходи, отец.
Виталий посмотрел на него долгим взглядом, потом медленно кивнул.
– Ты сам выбрал этот путь.
Он сел в машину, хлопнул дверью.
Роман смотрел, как фары прорезали ночь, как звук мотора растворился в темноте.
Он остался один. С винодельней и с собой.
Следующий день выдался хуже предыдущего. Голова гудела от разбередившихся воспоминаний и Саши. Он старался её не замечать, но знал: увидеться придётся. Она ведь с успехом выиграла пари. Рома готов был отдать деньги и просто так, лишь бы от неё отстал тот ублюдок Никита.
Но и здесь остался ни с чем. Он не выдал ни единой эмоции, когда Саша, хлопнув дверью, собралась уехать. Но в груди стало жутко гореть и болеть.
И тогда его разум отключился. Остались лишь оголённые эмоции, зажившие раны вновь закровили. Роман не понимал, зачем пошёл к ней. Просто знал, что должен. Он собирался войти в общежитие, ворваться в комнату и остановить её. Умолять, если придётся. Но потом увидел, как Саша появилась на входе, зашла за угол, дрожа от прохладного воздуха.
Тогда в нём окончательно испепелилось всё человеческое, сгорая под натиском чувств, страхов и травм.
Когда всё закончилось, Рома осознал, что поступил, как последняя сволочь. И от того, что Саша не вырывалась и не сопротивлялась, становилось только хуже. Ей нравилось. И ему тоже очень нравилось.
Уже лёжа в постели, он сжал переносицу, провёл ладонями по лицу. Он выбил из женщины обещание, которого она не хотела давать. И всё ради чего? Чтобы что?
Стало до ужаса мерзко.
Неужели он превратился в ублюдка? Неужели его таким сделала Анна?..