Пилот не обманул. После того как запустились двигатели шаттла, тот после минутного прогрева будто подпрыгнул на гигантских пружинах, и это продолжалось секунд тридцать, в течение которых Брейн, задержав дыхание, старался не потерять сознание от перегрузок.
Скрипели страховочные ремни, мелко вибрировал корпус судна, а затем все разом прекратилось и накатила легкая тошнота – шаттл вышел на орбиту.
Какое-то время ничего не происходило, потом началось маневрирование – должно быть, на заправочном узле была очередь.
Двигатели включались ненадолго, судно переходило с одного эшелона на другой, пока наконец Брейн не увидел изъеденную космической пылью причальную стенку узла.
Лязгнули космические захваты, потом что-то заскрежетало на корме, и спустя несколько мгновений со стороны кабины послышалось попискивание тревожного датчика. Затем оттуда выбежал гоберли и, пролетев по проходу между креслами, выскочил в грузовой отсек.
В корме снова заскрежетало, но уже не так громко. Послышались ругательства, и, наконец, снова появился гоберли. Он закрыл дверь в грузовой отсек и вернулся в кабину, а в ответ на озабоченный взгляд Брейна пояснил:
– Заправочный привод иногда заедает. Приходится его вручную вправлять, ногой.
Брейн кивнул, продолжая сидеть пристегнутым и не решаясь без команды снимать страховочные ремни.
Заправка длилась с четверть часа, и все это время было слышно, как где-то в корме то включаются, то вновь выключаются какие-то электроприводы.
Наконец заработали малые маневренные двигатели, шум от которых был едва различим, как стрекотание далекого сверчка. И едва шаттл отошел от узла, его место тотчас заняло другое судно с сухими баками.
«Плотненько у них тут», – подумал Брейн.
Включились маршевые двигатели, но пока в прогревочном режиме, то добавляя, то убавляя тягу.
«Адаптация к топливу», – предположил Брейн.
В салон вышел пилот-суперколвер.
– Ну что, можно расстегиваться? – спросил Брейн.
– Нет, через часик можно. А сейчас лучше посетите гальюн, а то потом это сделать будет крайне сложно.
– Болтанка начнется?
– Нет. Спецрежим, который включается на марше, не способствует потере массы. То есть до гальюна можно дойти легко, а вот толку с этого – ноль.
– А что же это за режим такой? – поинтересовался Брейн.
– Это такой гибридный прыжок. На самом деле он лишь называется прыжком, а по сути лишь линейный разгон без перехода в подпространство. Мы будем скользить по границе перехода фаз – твердой и плазменной формы.
– То есть мы с вами тоже в виде плазмы будем?
– Нет, в виде плазмы будет лишь часть обшивки, примерно третья часть массы судна.
– Треть массы?! А что потом будет с нашим кораблем? Как мы вообще будем лететь дальше? – Брейн был не столько испуган, сколько удивлен.
– А что вас так пугает?
– Я немного изучал теорию плазмы взрывных процессов, и там только «распад первоначальных форм», и ни о каком восстановлении не говорится.
– Эй, да вы, я вижу, диверсант! – радостно воскликнул пилот.
– Совсем не обязательно, – сдал назад Брейн.
– Ладно-ладно, – по-варварски махнул рукой суперколвер. – Это не мое дело, но для того, чтобы после плазменного перехода мы вернули массу и форму, у нас на корабле смонтирован контур матричного поля, в памяти которого прописаны все параметры корабля во всех подробностях. Поэтому после торможения все прописанные в контуре формы возвращаются в первоначальное состояние.
– Да?
– Да.
Ответив на вопросы пассажира, пилот посетил гальюн, и после него этой услугой воспользовался Брейн – бывалые плохого не посоветуют. И да, гальюн оказался теплым и сухим, в то время как на других судах Брейну часто приходилось видеть там иней.