Телефонный звонок, нарушив предрассветную тишину летнего утра, ворвался в спящую, московскую квартиру и тревожными волнами заметался по пустым комнатам.
Открыв глаза, Ларион немного послушал телефонные трели, недовольно поднявшись, взял в зубы со стола телефонную трубку и пошел в спальню.
Ах, как не хотелось ему будить ее сейчас, уставшую от ежедневной суеты, уснувшую далеко за полночь, но долг есть долг! – он хорошо знал это: недаром в его родословной значились все предки немецкой и английской крови до седьмого колена.
Почувствовав легкое прикосновение, Кира открыла глаза, удивленно посмотрела на Лариона и, услышав телефонные трели, метавшиеся по квартире, взяла из его пасти трубку радиотелефона.
– Слушаю вас, – сонно произнесла она и, прикрыв рот рукой, сладко зевнула. – Говорите.
– Слава Богу, ты дома! Твой мобильный отключен, и я еле отыскал номер твоего домашнего телефона… – хриплый голос подрагивал в трубке, мужчина спешил, комкал слова, тщетно пытаясь унять внутреннюю дрожь. – Приезжай ко мне – я, кажется, убил ребенка…
Борясь с дремой, несколько секунд Кира бездумно смотрела в потолок, пытаясь узнать голос мужчины, позвонившего в столь неурочный час, но, когда до нее дошел смысл произнесенных им слов, подскочила в кровати.
– Что за идиотские шутки? – возмутилась она – от такого черного юмора сон неожиданно пропал. – С кем я разговариваю?
Мужской голос в трубке обиженно замолчал, некоторое время в телефонных недрах что-то тоненько попискивало, потом раздался глубокий вздох.
– Не узнаете, Кира Дмитриевна? – с горькой иронией уже изменившимся тоном спросил мужчина на другом конце телефонного провода.
Теперь в голосе появились знакомые интонации, и Кира узнала звонившего мужчину.
Узнала и удивилась – Вячеслав Львович Бурмистров – один из владельцев крупного банка сам ей никогда не звонил. За два месяца их, можно сказать, шапочного знакомства, несколько раз звонила она, да и то больше разговаривала с его личным секретарем, чем с ним самим, долго выяснявшим, кто она и по какому вопросу желает поговорить с очень важным и занятым человеком.
А вот с одним из его телохранителей Кира общалась довольно часто. Николай рассказывал новости, благодарил и уверял, что все у них в жизни будет хорошо. После их случайной встречи он искренне верил, что именно она – Кира Дмитриевна Чичерина принесла ему удачу, хотя на добрую фею Кира была совершенно не похожа: обыкновенная женщина бальзаковского возраста с кучей комплексов и еще большей кучей личных проблем.
– Это вы, так шутите, Вячеслав Львович? Или что? – включив бра над кроватью и взяв с тумбочки недавно подаренные часики из розового золота с тридцатью тремя крошечными бриллиантиками (в тридцать три, как известно, жизнь только начинается), Кира поднесла часики к глазам и удивленно вскинула брови – без четверти три! – Может, сегодня уже наступило первое апреля, а я об этом не знаю?
– Мне сейчас, Кира, не до шуток, и сегодня не первое апреля, а двадцать шестое августа – конец лета… Конец лета и моей спокойной жизни! У меня мало времени и поэтому отнеситесь к моим словам серьезно: я сказал вам правду – в моей спальне на кровати лежит окровавленный ребенок с ножом в груди, и кто это сделал, я не знаю…
Вот теперь Кира окончательно узнала спокойного, чуть флегматичного рассудительного банкира. Узнала, поверила его словам и попыталась правильно отреагировать на такое ужасное признание.
– Если все это правда, вам надо срочно вызвать своих адвокатов и сообщить о случившемся в полицию…
– Сообщить в полицию? Ты наверно шутишь, – перейдя на «ты», мужчина в трубке невесело усмехнулся. – С полицией мы потом как-нибудь разберемся, а сейчас для меня намного важнее, чтобы ты приехала ко мне домой и помогла – другого выхода из этой ситуации я не вижу.
Почувствовав волнение хозяйки, Ларион осторожно положил лапу на ее руку. Его длинная рыжая шерсть мягкой щекочущей волной коснулась человеческой кожи. Кира посмотрела на преданного пса и погладила его по голове.
– Хорошо, – покладисто согласилась она, стараясь не думать о случившемся. – Но в этой ситуации, мне кажется, вам лучше обратиться к вашим знакомым в правоохранительных органах, они лучше помогут вам, чем я.
Но Вячеслав Львович Бурмистров слушать ее советы не стал – он, вообще, к женским советам относился с большим пренебрежением и сарказмом.
– Приезжай, на месте все решим, – коротко сказал он и повесил трубку.
В телефоне раздались короткие гудки отбоя, а Кира все сидела в кровати, сжимая трубку в руке, гладила собаку и бездумно смотрела в угол спальни, постепенно справляясь с потрясением от услышанного признания.
Окровавленный ребенок с ножом в груди!
Ужас какой!
Это же надо такое придумать!
В том, что ее знакомый банкир был способен на убийство, Кира, ни сколько, не сомневалась – скорее «да», чем «нет» – бизнес – дело жестокое, а бизнес, в котором крутятся большие, ну, очень большие деньги, и подавно.
Его неожиданное признание заключало в себе столько странностей, а его необъяснимые поступки вызывали у Киры столько вопросов, что голова шла кругом.
Откуда взялся этот ребенок в доме Бурмистрова (он не женат и детей у него нет! или есть?)?
Как можно сомневаться в своих действиях?
Это же не гадание на ромашке: «убил – не убил», а конкретное случившееся действие, которое вряд ли забудешь всю оставшуюся жизнь или перепутаешь с чем-то другим, а Вячеслав Львович явно сомневался в содеянном.
Это было странно и было только два объяснения его сомнениям: либо он был в таком состоянии, что не помнил, что творил, либо он этого просто не делал.
«Пациент либо жив, либо мертв – третьего не дано!»
Если он это все-таки сделал, то зачем?
Зачем ему – богатому, очень богатому, публичному человеку убивать кого-то самолично (если только не из чувства удовлетворения или мести) и подвергать себя уголовной ответственности?
В наше сумасшедшее время разгула криминала, передела собственности и вседозволенности всегда можно избавиться от нежелательного человека без особых хлопот и переживаний: заплатив профессиональному киллеру за «грязную работу» – банкиров и криминальных авторитетов нынче отстреливают каждый день, и обыватели к этому уже привыкли.
Но убийство ребенка? Это уже ни в какие рамки!
На лицо была какая-то маниакальная, педофильская агрессия!
Агрессия кровавая и безжалостная, на которую Вячеслав Львович был не способен!
Не способен, не в силу своих физических возможностей: плотному, хорошо тренированному мужчине среднего роста легко справиться с беззащитным ребенком, а в силу своей индивидуальной непереносимости крови!!!
Кира знала об этой индивидуальной особенности организма Бурмистрова совершенно точно – от вида даже слабого намека на кровь Вячеслав Львович бледнел, закатывал глаза, ноги его подкашивались, и его приходилось поддерживать под руки и приводить в чувство с помощью нашатырного спирта. Поэтому его признание в самоличной, кровавой расправе и вызывало у нее столько сомнений.
Если же он этого не делал, то кто сделал?
И почему в его доме?
В его кровати?
Кто и почему так подставил хозяина дома, оставив его один на один с совершенным убийством?
Но даже если допустить, что Вячеслав Львович все-таки виновен в содеянном преступлении (под влиянием алкоголя или наркотиков человек способен на такое зверство), то, причем здесь она?!
Она не прокурор, не духовник, чтобы выслушивать покаянные речи и отпускать грехи. Она не имеет никакого отношения ни к правоохранительным органам, ни к криминальным структурам, и все это, совершенное им или кем-то другим, лично к ней никакого отношения не имеет.
Так причем здесь она?!
В этой ситуации ему скорее требуется человек, который скроет совершенное преступление (его или не его в данную минуту не так важно) и профессионально уничтожит следы оного. Она этого не умеет…
Не умеет, и делать не станет!
С ее то нынешними заботами становиться еще и соучастником преступления?! Нет! Только не это!
У нее дочери – Виктория и Алиса, родители – Ирина Андреевна и Дмитрий Андреевич, собака Ларни фон Виндек, лошадь Дебби Слай, морской свин Пончик, говорящий попугай Капитан Флинт, кот Маркиз и кто там еще?.. Ах да, «Ягуар» – Леопольд и требующая капитального ремонта конюшня с дюжиной лошадок…
Так думала Кира Чичерина, мчась по утренним, пустынным московским улицам в Южное Бутово к своему малознакомому знакомому.
На заднем сиденье ее новенького «Ягуара», подаренного ей недавно на день рождения Вячеславом Львовичем Бурмистровым за «особые заслуги» перед все тем же Вячеславом Львовичем Бурмистровым, вольготно развалился большущий, рыжий колли Ларион, привыкший дремать под плавное покачивание машины, а заодно охранять свою непоседливую хозяйку и ее с ним общую собственность.
Нет! Кира никогда не была черствым человеком, даже наоборот, по мере сил и возможностей всегда старалась помочь ближнему – неважно знакомому или не знакомому, за что ей часто попадало от родных и друзей, и искренне жалела погибшего ребенка (если все это не ночной кошмар перепившего мужчины), но она умела абстрагироваться от ситуации, отключать свои эмоции, и анализировать ситуацию с позиции постороннего равнодушного человека. Поэтому-то она так хладнокровно рассуждала всю дорогу о признании банкира (хотя внутри у нее все дрожало от нехорошего предчувствия), многое объясняла, но не находила ответа на один главный для нее вопрос: «Причем здесь она?»
«Причем здесь я? Я в жизни вас не трогал!»