– Ну так что тебе в самом деле известно о Короне? – спрашиваю я Хадсона на следующий день после полудня, когда мы оба сидим в библиотеке, заканчивая работу над нашим дополнительным заданием по этике.
Оторвав взгляд от «Пира» Платона на древнегреческом, он настороженно смотрит на меня. Павлин.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну мне показалось, что ты ничего не знаешь о Короне, когда Кровопускательница заговорила о ней вчера. Но когда мы обсуждали ее с Орденом вечером, ты вел себя так, будто знаешь о ней все.
– Я знаю о ней не больше других, – отвечает он и снова начинает читать.
– Я тебе не верю. Ты сказал, что твой отец одержим этой штукой.
Отвечая на этот раз, он даже не отрывает глаз от книги.
– Так оно и есть. Он ею одержим. Но, если ты еще не заметила, нельзя сказать, чтобы мы с Сайрусом были близки.
Я жду, чтобы он сказал еще что-нибудь, но он, разумеется, молчит. Что тут скажешь, ведь это же Хадсон, а он всегда бывает немногословен, когда раздражен – хотя я ума не приложу, почему он раздражен теперь.
– Мы что, растянем это на весь день? – спрашиваю я, и у меня вырывается досадливый вздох.
Он вскидывает одну бровь.
– Что именно?
– Вот это. – Я машу рукой, показав на него, потом на себя. – Когда ты такой, как сейчас, пытаться поговорить с тобой – это то же самое, что дергать клещами клыки.
– Вообще-то, если у вампира удалить клыки, это его убьет, так что, полагаю, это все-таки не то же самое, ведь удаление клыков потребовало бы насилия. – Он картинно переворачивает страницу.
Я не уверена, что удержусь от насилия, если следующую страницу он перевернет так же. Однако я отвечаю ему:
– Я никогда не слышала про ваши клыки.
– Надо же.
Мои брови ползут вверх.
– Я думала, вампира можно убить, если загнать кол ему в сердце, а не…
– А кого бы это не убило? – Он закатывает глаза. – И вполне понятно, что прежде ты никогда не слышала про наши клыки. Думаешь, мы готовы болтать об этом направо и налево, чтобы люди смогли нас истребить?
– Да, но… – Я замолкаю, поняв, что мне нечего на это сказать. К тому же Хадсон все равно уже вернулся к своей книге. Впрочем, это меня не удивляет.
Я перевожу взгляд на свою книгу – «О душе» Аристотеля (разумеется, не на древнегреческом) – и пытаюсь сосредоточиться на моей части нашего проекта. Чем раньше я прочитаю эту книгу, тем скорее смогу дать ответ на вопрос о том, что о предмете нашего исследования по этике говорил Аристотель. И убраться подальше от Хадсона с его паршивым настроением.
Вот только я никак не могу сосредоточиться, когда он сидит рядом, молча накручивая себя. Возможно, он и понимает, что читает, когда бывает раздражен, но я с таким же успехом могла бы читать по-древнегречески. А значит, если мы не найдем способ выяснить отношения и разрядить атмосферу, то наша работа так и не будет завершена.
Только поэтому я и спрашиваю:
– Эй, что не так? – Во всяком случае, я говорю себе, что только поэтому.
Пока он не отвечает:
– Ничего.
– Это чушь, и ты это знаешь, – говорю я. – Ты игнорируешь меня, и я не понимаю, почему.
– Мы сидим за столом в библиотеке, работая вместе над заданием, и я отвечаю на все, что ты мне говоришь, – заявляет он с таким выраженным британским акцентом, что я злюсь еще больше. – При чем тут игнорирование?
– Не знаю, но так оно и есть. И мне это не нравится.
И да, я отлично понимаю, каким нелепым это может показаться, но мне все равно. Я знаю, когда меня игнорируют, даже если при этом не молчат, и Хадсон ведет себя именно так. Это несправедливо, ведь вчера вечером я всего-навсего не захотела выбивать его из колеи, когда сама совершенно расклеилась.
– Да, трудно быть горгульей. – Он опять многозначительно переворачивает страницу, и я выхожу из себя.
И, не дав себе возможности передумать, я подаюсь вперед и спихиваю его книгу со стола на пол.
Я ожидаю, что он разозлится, спросит, какого черта. Но вместо этого он просто смотрит на меня, потом на свою книгу и опять на меня. И говорит:
– Тебе не нравится Платон?
Я стискиваю зубы.
– Нет, сейчас нет.
– Похоже, у вас с Джексоном больше общего, чем я думал, – отвечает он и наклоняется, чтобы подобрать свою книгу. И снова начинает ее читать.
– Знаешь что? Я не буду делать это вместе с тобой, – буркаю я и начинаю запихивать свои вещи в рюкзак, даже не глядя на них. Слышится звук рвущейся бумаги, но я так зла, что мне плевать.
– Вот сюрприз так сюрприз, – отвечает он и переворачивает страницу так резко, что, кажется, тоже что-то рвет. Но я тут не останусь, чтобы выяснить, что. Я вернусь в свою комнату и закончу свою часть работы над нашим заданием, а он останется тут один.
– И ты еще обвиняешь меня в том, что я ухожу от конфликтов? – говорю я и, повернувшись, выхожу вон.
Я киплю от злости, поднимаясь по лестнице, а потом идя по коридору. Мне надо работать – у меня огромный список дел, – и у меня нет времени на пошлые штучки Хадсона. Конечно, ехидство – это его состояние по жизни, но не так же. И не по отношению ко мне.
Вот бы понять, чем именно это вызвано. Возможно, тогда я пойму, как это исправить. Но чем дольше мы сидели в библиотеке, тем больше он злился, а я понятия не имею почему. И почему он рассказал мне про клыки, несмотря на то, что явно зол на меня.
Я все еще пытаюсь все это просечь, когда делаю последний поворот… и вижу, что он стоит, прислонясь к стене возле моей двери. Тьфу. Ох уж эти вампиры.
– Прости, что я вел себя как осел, – говорит он со своим безупречным британским акцентом.
– Ты хочешь сказать, как последний дебил? – Я открываю дверь.
Он неопределенно качает головой.
– По-моему, это резковато, но да. Если тебе от этого будет лучше. Я вел себя как дурак.
– Как последний дебил, – повторяю я, переступая порог моей комнаты. И не могу не ухмыльнуться, когда он пытается последовать за мной, но застревает на другой стороне дверного проема.
– Ты это серьезно? – спрашивает он.
– Я тебя не приглашаю. И не стану перед тобой извиняться. – Я пытаюсь закрыть дверь, но он резко выбрасывает вперед руку и не дает ей закрыться.
Что довольно-таки удивительно – я всегда считала, что никакая часть вампира не может попасть в комнату, в которую он не приглашен, но, похоже, это не так.
Тот факт, что он утер мне нос, злит меня еще больше, и я толкаю дверь, хотя и знаю, что мне не сдвинуть ее с места.
Однако он немного отступает, издав странный звук, похожий на шипение.
– Перестань, – хрипит он.
– В чем де… – Я осекаюсь, потому что, взглянув на его руку, вижу, что на ней краснеют глубокие рубцы.
На секунду меня парализует паника, затем до меня доходит, что к чему.
– Входи, – говорю я, и мой голос звучит намного выше, чем обычно. – Входи, входи, входи.
Должно, быть жжение сразу же прекратилось, потому что он вздыхает с облегчением, отпускает дверь и переступает порог.
– Какая муха тебя укусила? – спрашиваю я, схватив его за предплечье, чтобы лучше разглядеть его кисть и запястье, которые выглядят так, будто он только что сунул их в огонь. – Зачем ты это сделал?
– Я хотел извиниться.
– Ожогом? – потрясенно выговариваю я, таща его к своей кровати. – Дай мне хотя бы перевязать тебя.
– Это пустяки, – говорит он. – Не беспокойся.
– Это точно не пустяки, – возражаю я, потому что, хотя ожоги уже немного зажили – подкожные ткани больше не видны, – они все еще выглядят так, что понятно: это по меньшей мере вторая степень. – Это не займет много времени. У меня в рюкзаке есть аптечка.
Он улыбается мягкой улыбкой.
– Я знаю.
– Откуда ты можешь это знать? – спрашиваю я, но тут меня осеняет. – Ты узнал это, когда мы были заперты вместе?
– «Заперты» – это такое неприятное, жесткое слово, – отвечает он, и его чуть заметная улыбка превращается в лукавую ухмылку. И у меня трепещет сердце.
– Что ж, сейчас я чувствую себя довольно жесткой, – бормочу я, хотя это и не совсем так. Ну, может, чуть-чуть. – Поверить не могу, что ты сотворил такое с собой.
Он больше ничего не говорит, я тоже молчу, нанося крем с антибиотиком – не знаю, действует ли он на вампиров, но хуже точно не будет – на то, что осталось от его ожогов. А затем, поскольку мне невыносима мысль о том, что Хадсону больно из-за меня, закрываю глаза и сосредоточиваюсь на отправке целительной энергии в его ожоги. При этом я внимательно слежу за своим дыханием, чтобы он не догадался, что врачевание забирает у меня энергию.
Я занимаюсь последним ожогом, когда он прочищает горло и говорит:
– Мне не понравилось, когда ты выгнала меня из своей комнаты вчера вечером. Я думал, мы решили попытаться выстроить наши отношения и даже почти… – Он на секунду отводит глаза, и я смущенно краснею. – А потом ты просто вышвырнула меня вон, как будто я чужой.
Я совершенно не ожидала услышать от него такое. Возвращаясь к моему рюкзаку, чтобы положить тюбик крема с антибиотиком обратно в аптечку, я тереблю тюбик в руках.
– Я… – начинаю я и замолкаю, потому что понятия не имею, что на это сказать.
– Я понимаю, что это глупо. Ясное дело, ты имеешь полное право выгонять меня из своей комнаты в любое время. Просто я не привык… – На этот раз замолкает он сам.
– Ты хочешь сказать, что ты привык все время находиться в моей голове? – Я поднимаю бровь. Потому что я понимаю его. Правда понимаю.
Я думала, что буду в восторге, когда Хадсон отделится от меня, и по большей части так оно и есть. Но иногда случается, что я собираюсь чем-то поделиться с ним лишь для того, чтобы вспомнить, что его там уже нет.
Иногда я жалею, что его там нет, и почти чувствую себя одинокой без него.
И это всего лишь после пары недель вместе – тех, что я помню. Насколько же тяжелее это, должно быть, дается ему – ведь он помнит целых четыре месяца, которые мы провели вместе. Я даже не могу себе этого представить.
– Да, возможно, мне этого немного не хватает, – соглашается он. От этого его сомнения мне становится еще хуже, как и от его нежелания смотреть мне в глаза.
– Прости, – шепчу я, проводя пальцами по его зажившей гладкой коже. – Я выгоняла не тебя. Я просто не могла выносить этого, мне было невмоготу и дальше находиться в окружении всех этих вампиров с их тестостероном, пытающихся учить меня жизни. Это было слишком.
– Что ж, с этим не поспоришь. – Он опять улыбается своей лукавой улыбкой, и я тоже невольно улыбаюсь.
– Если от этого тебе станет лучше, то твой сэндвич с сыром был восхитителен.
– Правда? – На его лице написан скептицизм, но также и некоторая надежда.
– Безусловно. Он был очень вкусный.
Его плечи расслабляются.
– Я рад. Как-нибудь я сделаю тебе еще.
Я не знаю, что на это ответить, и поэтому просто улыбаюсь и киваю. Это наше сопряжение – даже если мы просто друзья – на удивление тяжелая работа. И в то же время нет.