Кишки висели на ветвях, как гирлянда свежих сарделек. Экс-хозяин кишок с распоротым пузом бесстыдно валялся под деревом. В наступающих сумерках верещала пернатая мелюзга, но подлетать не решалась. В старом парке было тепло и уютно, как в гнезде росомахи.
Я стряхнул кровь с батыйа, и крохотные алые ягодки разлетелись вокруг, словно испуганные клюковки. Красиво!
Мне бы успокоиться, но в сердце горела древняя обида. Батыйя встрепенулся в ладони и хищно устремился к замершей в шоке тетке. Тьфу, проклятье, не дотянулся. Пришлось перепрыгнуть два трупа, которые раскинулись в траве, как загорающие курортники.
Тетка всхлипнула, повернулась было бежать, но тут острый клинок врезался ей в шею. Фейерверк! Наверное, так из глубин планеты выплескивается жирный нефтяной фонтан. Ее голова скособочилась, туловище задергало плечами, и тетка наклонилась, собираясь прыгать с несуществующего трамплина.
Тут подоспела Момо со своим кылысом и рубанула женщину по спине. Мастерский удар! Спина распахнулась, как книга на ветру, и я залюбовался сверкнувшими ребрами, пересекающими багровый колобок сердца. Поясница косо лопнула, выпустив сплющенную медузу печени, которая стекла по женскому заду черным дрожжевым тестом.
У Момо был метровый кылыс, которым она сегодня лихо рубила и колола. В умелых руках этот меч творил чудеса. Пять отрубленных рук, три головы, одна в темных завитушках, другая со смешными рыжими косичками и лысая, похожая на снежный шар с пучками толокнянки. Плюс огромный жирный окорок, который Момо отделила от владельца двумя взмахами кылыса! Одноногий толстяк пытался по-заячьи ускакать в кусты, но моментально потерял равновесие, полетел носом вниз и, кажется, разбил головой камень. Или наоборот.
На повороте аллеи возникли две парочки, причем парень с девушкой выглядели не так влюбленно, как двое молодцов, нежно обнимающих друг друга за талии.
Я побежал к ним, вращая батыйя. Девушка оказалась самой сообразительной и прыткой, ловко рванулась в сторону, неосознанно сжимая отрубленную кисть своего кавалера. Зато гламурные мужички удрать не успели и быстро лишились головы, руки, уха и порции гениталей, которые улетели к звездам, как символичное послание братьям по разуму.
В моих мозгах все мутилось, плясало и шипело. Прямо какая-то ночь живых мертвецов, кровавая вакханалия. Может, это киностудия, где мы с Момо главные герои? Я вспомнил съемки канадского документального фильма «Белая пустошь», ассистентов режиссера, загоняющих леммингов ветками в приток Элбоу. Пушистым зверькам некуда было бежать, один за другим они скатывались в холодную воду. Момо плакала, но не могла помешать.
В то время мы были всего лишь призраками. Фильм получил Оскара и премию Берлинского Международного кинофестиваля. А я порой думаю: если мы здесь, в Канаде, настолько безжалостны к своим мучителям, то что же вытворяет в далекой России дух лошади, убитой режиссером Тарковским?
Когда по небу растекается красный сок, а горизонт бурлит, как черный суп, я просыпаюсь и вижу лица тонущих леммингов. Мы их называли снежными хомячками. А они нас – белыми шаманами тундры. Но какие же мы шаманы? Мы тоже лемминги.
Попо как-то сказал, что мы клавиши Дебюсси, играющего лунную сонату расчленения палачей. Под ударами сильных пальцев клавиши рояля проваливаются и на их месте остаются выемки, похожие на маленькие могилы…
Раз в четыре года природу опьяняет солнечная активность. Массовое сознание трещит и крошится, лемминги поедают ядовитый багульник. Наступает праздник агрессивности, и мы нападаем на людей, чтобы уничтожить живущих в них монстров.
…Я фехтовал со стариком, отчаянно отбивающимся клюкой, и тут сзади прилетели топот, крики и выстрелы. Резко повернулся, злые птички клюнули меня в шею и живот, словно горячий кофейник опрокинулся. Атакующие приближались, я шагнул навстречу, и батыйя разворотил полицейскому грудь. Его напарник выстрелил мне в голову – бумм! Я увидел кипящие золотом облака, чешуйчатый утес над Элбоу, живой поток мигрирующих сородичей…
…и умер.
До следующего воскрешения.