Ноль целых шестьдесят восемь сотых секунды

Чайный магазин «Роуз Сити Тиз» находился в северо-западном районе, всего в паре трамвайных остановок от салона, где работала Микаэла. Он располагался в кирпичном здании, с одной стороны заросшем плющом, и над дверью у него висела маленькая деревянная табличка. Целую стену занимали большие окна с полуопущенными жалюзи, которые не пускали в магазин полуденное солнце. В дальнем углу выстроились на полках жестянки с чаем, в противоположном, у дегустационного бара, толпились покупатели.

Для меня «Роуз Сити Тиз» был мечтой, воплотившейся в жизнь.

Отец Лэндона стоял у входа в дегустационный зал. Он махнул нам, вытер руки полотенцем, которое всегда висело у него на плече, и подошел поздороваться.

Он сжал плечо Лэндона – при мне они никогда не обнимались, что мне казалось несколько странным, – а следом и мое.

– Привет, сын. Отлично выглядишь, Дарий. Как дела?

– Спасибо, мистер Э. Все хорошо. А у вас?

– Плюс-минус, – подмигнул он.

У Элиота Эдвардса были такие же серые глаза, как у сына. И такие же каштановые волосы, хотя густые брови и ухоженная борода были на тон темнее. Еще я сильно подозревал, пусть и не мог сказать наверняка, что под бородой у мистера Э. прятались идеальные скулы, которые Лэндон у него унаследовал. А скулы у Лэндона были на зависть любой телезвезде. Острые, изящные и всегда чуть тронутые румянцем. Вот буквально капельку.

– Я думал, ты сегодня вечером будешь у Дария.

– Я и собирался.

Мы все еще держались за руки.

Мне очень нравилось держать Лэндона за руку.

– Мы оказались поблизости и решили заглянуть.

– Что ж, вы как раз вовремя. Идите попробуйте. Полли, ты тут без меня справишься?

Полли работала менеджером в «Роуз Сити Тиз». Она была белокожей дамой преклонных лет – возможно, ровесницей моей бабушки – и всегда одевалась в черное, делая исключение только для шарфов совершенно диких расцветок и огромных неоново-желтых очков.

Полли идеально подошла бы на роль члена жюри в каком-нибудь реалити-шоу. А еще из нее получилась бы отличная хозяйка букинистического магазина: попивая эспрессо из крошечных чашек, она заносила бы книги в каталог и распространяла эзотерические знания.

Полли махнула нам и продолжила рассказывать покупателю о пользе местного меда.

Мистер Эдвардс повел нас в дегустационный зал – небольшое помещение, отделенное от основного зала матовым стеклом с выгравированным логотипом «Роуз Сити». На столе выстроились в ряд гайвани[2], полные влажных ярко-зеленых листьев, а перед ними дымились чашки с изумрудной жидкостью.

– Держите. – Он протянул нам керамические ложки. Я пропустил Лэндона, чтобы он первым погрузил ложку в каждую чашку и попробовал чай крепкого травянисто-зеленого цвета.

– Ничего себе! – воскликнул я, добравшись до третьей чашки. У этого чая последняя нота взрывалась фруктовым вкусом.

Брови мистера Э. пришли в движение.

– Неожиданно, да? Твои варианты?

– Хм. – Я отхлебнул из четвертой чашки, но третья определенно была лучшей. – Гёкуро?

Так называется знаменитый сорт японского зеленого чая. Перед сбором листьев кусты на три недели укрывают от солнца, чтобы вкус стал слаще и мягче.

– Почти угадал. Это кабусэтя.

– Не слышал про такой сорт.

– Похож на гёкуро, только его укрывают всего на одну неделю.

– А.

Я снова зачерпнул из третьей чашки.

– Потрясающе.

Мистер Эдвард улыбнулся.

– Так и знал, что тебе понравится.

– Будете заказывать?

Он вздохнул и покачал головой.

– Слишком дорого, не окупится.

– Понятно.

Во время стажировки в «Роуз Сити Тиз» я четко усвоил, что самые лучшие чаи не всегда были лучшими для бизнеса.

И кажется, понял почему.

– Хочешь забрать остатки? – Мистер Эдвардс взял бумажный пакет, исписанный японскими иероглифами.

– Уверены?

– Абсолютно.

– Спасибо!

– Ну ладно, – сказал Лэндон. – Нам уже пора. Заедешь за мной в девять?

– Конечно. Развлекайтесь. Сначала думайте, потом делайте. Предохраняйтесь.

– Пап, перестань.

Мистер Эдвардс только рассмеялся в ответ, а Лэндон вывел меня на улицу.


Когда я набрал код гаражной двери, то обнаружил, что папиной машины внутри нет.

Я развязал шнурки на своих черных самбах и убрал их на стойку для обуви. Дверь за нами с грохотом закрылась.

Лэндон стянул ботинки, поставил их рядом с моими, а потом прошел за мной в гостиную.

– Прости за беспорядок, – сказал я, хотя пылесосил на выходных.

– Да ладно тебе.

Я посмотрел на холодильник в надежде увидеть там записку.

– Все хорошо? – посмотрел на меня Лэндон.

– Я думал, что отец будет дома.

Я отправил папе сообщение с вопросом, где он.

Лэндон не в первый раз приходил к нам в гости, но дома всегда был кто-то из родителей.

У меня закололо в затылке.

Я проверил кухонные шкафчики и стол, но ничто не намекало на то, куда папа мог сорваться. Только в раковине высилась гора грязной посуды. Заметив ее, Лэндон закатал рукава и принялся мыть тарелки.

– Да я сам, – попытался помешать ему я.

– Мне нравится мыть посуду.

– Тогда я буду вытирать.

Я стоял рядом с Лэндоном и забирал у него тарелки, пиалы и стаканы, чтобы затем протереть их бело-синим кухонным полотенцем – у мамы их был нескончаемый запас.

Наша посудомойка сломалась летом, а поскольку поездка в Иран съела значительную часть родительских сбережений, новую мы себе позволить пока не могли.

Кто бы мог предположить, что коллекция кухонных полотенец Ширин Келлнер в конце концов пригодится?

Когда я убрал последнюю тарелку, Лэндон взял у меня полотенце, протер раковину, столешницу и настенный «фартук». Потом повернулся и спросил:

– Ты как?

– Нормально.

Что полагается делать, когда остаешься один дома с парнем, который тебе нравится, а грязная посуда уже закончилась?

Я схватил со стула сумку.

– Пожалуй, отнесу ее наверх.

Лэндон поднялся по лестнице вслед за мной. Я слышал, как стучит в ушах пульс.

– С тобой точно все в порядке?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

– Ты весь красный.

– А. – Я сглотнул. – Просто… Я не нашел записку от папы. А мы с тобой раньше не оставались одни.

Лэндон сел на мою кровать. Я повесил сумку на крючок в шкафу и повернулся к нему.

– И у меня такое ощущение, что мы должны целоваться или вроде того.

Мои слова заставили Лэндона рассмеяться.

– Не должны, если тебе не хочется. Мы можем просто поговорить.

– Но мне нравится с тобой целоваться.

Лэндон улыбнулся и прикусил губу.

– А мне – с тобой.

Он потянулся к моему лицу, а потом пробежался кончиками пальцев по коротко остриженным волосам. Я так привык к тому, что голова скрыта копной кудрей, что от прикосновения к голой коже по всему телу забегали мурашки.

Мне понравилось.

А еще мне понравилось, что губы Лэндона действовали медленно и решительно. Для белого парня у него были на удивление пухлые губы.

Впрочем, когда Лэндон положил руку мне на пояс, мой восторг слегка поутих, потому что я счел необходимым втянуть живот, от этого стало труднее дышать и продолжать целоваться.

Но мне понравилось, когда мой язык встретился с его. И то, как он был осторожен.

А вот когда рука Лэндона опустилась ниже и его пальцы погладили кожу под поясом, мне не понравилось.

Я не понимал, намеренно он это делает или нет, и не знал, как его остановить. В особенности если учесть, что целоваться мне действительно нравилось и прерываться, чтобы что-то сказать, я не очень хотел.

И уж конечно я совсем не обрадовался, когда в комнату заглянул папа.

– Дарий, поможешь мне с Лал… Ой.

Лэндон вскрикнул, потому что я от неожиданности прикусил ему язык. Мы отпрянули друг от друга.

Я быстро сложил руки на коленях.

– О… – Папа стал красным, как сигнал «стоп». Он отвернулся, словно его внимание привлекло что-то в конце коридора. Покосился на меня – и тут же отвел взгляд. – Простите.

Я тоже стал красным, как сигнал «стоп».

– Твою сестру стошнило на гимнастике. Пришлось забрать ее пораньше.

– А.

Лале занимается гимнастикой по вторникам, и обычно ее подвозит кто-нибудь из родителей других учеников.

– Можешь спуститься? В смысле, когда приведешь себя в порядок.

Мое лицо запылало еще сильнее.

То, что отец застал меня целующимся с парнем, за ноль целых шестьдесят восемь сотых секунды свело всю мою непристойность на нет.

– Хорошо, – прохрипел я.

Папа закрыл за собой дверь.

– Прости. – Я посмотрел на Лэндона. – Все хорошо?

– Да. Но я и не подозревал, что ты любишь кусаться.

Я попытался улыбнуться. А потом – сам не знаю почему – мне вдруг захотелось заплакать.

Летом я сменил лекарство от депрессии, и, хотя новый препарат мне нравился и в среднем я чувствовал себя на десять-двадцать процентов лучше, иногда меня захлестывали эмоции и рыдания подкатывали к горлу.

– Эй. Все в порядке. – Лэндон стер слезу с моей щеки.

– Знаю. – Родители были в курсе наших с Лэндоном отношений. И уже видели, как мы целуемся. Но ни разу мы не целовались вот так. – Знаю, – повторил я и вздохнул. – Пойду помогу папе. Ты здесь посидишь?

– Нет, я лучше с тобой.

– Спасибо.


Одним из лучших качеств Лэндона Эдвардса было то, насколько хорош он был на кухне.

И я сейчас не о мытье посуды: он потрясающе готовил.

Пока папа переодевал Лале, я мыл и чистил овощи для Лэндона, который взялся готовить куриный суп с лапшой.

– А тут что? – Он снял с полки банку с коричневыми специями без этикетки и отвернул крышку.

– Осторожнее, – предупредил я, но было поздно. Лэндон уже понюхал содержимое, что привело к серийным перебоям в работе носа.

– Будь здоров.

– Спасибо. Ничего себе.

– Это мамин адвиех.

– Адвиех?

– Семейная смесь приправ. Для персидских блюд.

– В первый раз слышу.

Лэндон вытряхнул горсть адвиеха на ладонь и посыпал лук с морковкой, прежде чем вернуться к нарезке сельдерея.

Пока он готовил, я сидел за столом и наблюдал. Лэндон уже освоился на нашей кухне, как будто жил здесь всю жизнь. На губах у него играла легкая улыбка, и он напевал что-то себе под нос, пока разделывал остатки куриной грудки, чтобы добавить ее в суп.

Наконец папа спустился вниз – теперь красными у него были только уши.

– Привет, мальчики, – сказал он и наклонился поцеловать меня в лоб. – Ух ты. Отличная стрижка.

– Спасибо.

– Привет, Стивен, – сказал Лэндон.

– Простите, что я так внезапно вломился.

– Ничего страшного. – Порывшись в шкафчике со специями, Лэндон достал пакет с лавровым листом, который прятался где-то в глубине.

И как у него только получалось оставаться таким невозмутимым?

Я вот старался не встречаться с папой взглядом.

– Как Лале?

– Очень надеюсь, что это не стрептококковая инфекция. Но на всякий случай почаще мой руки.

– Хорошо.

– Лэндон, спасибо за суп. Пахнет восхитительно.

– Всегда пожалуйста.

Наконец Лале в зеленой пижаме спустилась вниз и тоже устроилась за столом на кухне.

– Привет. – Я поцеловал ее в макушку.

Лале ответила мне исполненным страдания стоном, который скорее подошел бы взрослому, не успевшему выпить кофе с утра.

Иногда сложно сказать, сколько ей лет – девять или тридцать девять.

– Жалко, что ты заболела.

– Спасибо, – хрипло сказала она.

– Лэндон готовит суп.

– Ух ты, – ответила Лале, но без того сумасшедшего энтузиазма, с которым она обычно реагировала на стряпню Лэндона.

К восьми часа вечера суп был готов – как раз когда мама пришла с работы. После того как мы съездили в Иран, они с папой часто засиживались допоздна.

Мама выглядела такой уставшей, что, пожалуй, порция живительного куриного супа пригодилась бы ей больше, чем Лале. Стоило маме отправить в рот первую ложку, как на ее лице расцвела улыбка.

– Очень вкусно, Лэндон! Ты успел сварить его всего за час?

– Ага. Курица-то была готова

Я уже говорил, что из Лэндона вышел бы отличный повар. Пожалуй, именно своими кулинарными талантами он очаровал мою маму.

Не подумайте, что Ширин Келлнер разозлилась или расстроилась, когда я сказал ей, что я гей.

И ее ничуть не смущало, что мы с Лэндоном зависаем вместе.

Но иногда между нами возникало напряжение, своеобразное возмущение гравитации наших орбит, и я не мог понять, что служит его источником.

Так что любовь Лэндона к готовке пришлась очень кстати.

Ведь каждая персидская мама мечтает, чтобы ее сын женился на ком-то, кто умеет готовить.

Нет, я пока не задумывался о браке с Лэндоном или с кем-либо еще. Но кулинарные способности – обязательное требование к потенциальным партнерам, которое предъявляют персидские родители.

– Лэндон нашел твой адвиех, – сказал я.

– Это рецепт Маму. Моей мамы, – объяснила она Лэндону. – Она смешивала специи в большой ступке и толкла пестиком.

– Я скучаю по Маму, – пожаловалась Лале, проглотив очередную ложку лапши. – Вот бы снова с ней повидаться.

За столом стало тихо.

Не только Лале скучала по Маму.

Но прошлой весной мы поехали в Иран из-за Бабу, моего дедушки, у которого нашли опухоль мозга. Он умирал, и мама хотела, чтобы мы встретились с дедушкой до того, как будет слишком поздно.

– Да, было бы здорово еще раз к ним съездить, – наконец сказала мама и повернулась ко мне, чтобы провести пальцем по коротким волосам к самой границе кудрявой копны на макушке. – Поверить не могу, что ты все-таки постригся.

Загрузка...