К вечеру у Белояра стало людно. Здесь переговаривались между собой учителя и старшие ученики. Кое-кто остался недоволен, что обряд может помочь Ордену, а кто-то – сильно обрадовался, надеясь, что дружба с Орденом поможет «Славянскому Кругу». Шло бурное обсуждение.
Я не совсем понимал, почему моё видение так всех встревожило, всё-таки оно только моё.
Решено было провести обряд, который бы передал девчонке из сна часть моей силы. Я не знал как к этому относится. Но принёс травы из кладовой и поставил корзину со всем необходимым на стол, возле Белояра, который сейчас распоряжался о костре. Часть людей скрылись пилить необходимые для действа длинные узкие брёвнышки, другие говорили об Ордене. Третьи пошли добывать требу Богам.
Отношения с требой у меня были особенными. Жертвой Богам обычно выступало что-то повседневное, но созданное с душой. Свежеиспечённый хлеб, который женщина замешала собственноручно. Фигурка, тщательно вырезанная из дерева. То, над чем ты работал, во что вложил частичку себя. Исполнение обещания тоже могло быть жертвой.
Я решил, что и в этот раз возьму на себя обещание, это мой любимый вид требы. Но ещё не придумал, какое.
Белояр записывал старославянские слова, наговаривал их произношение в мессенджере и присылал участникам обряда. Мне тоже вручил длинный текст. Мало-помалу все разошлись по своим комнатам в разных домах, договорившись встретиться перед рассветом на капище.
– Ну всё, теперь спать, набираться сил, – наконец сказал Белояр. – Ты, Ярослав, спасёшь завтра человека.
– Попытаюсь, – напрягся я.
– Ты – главный элемент этого обряда, так что прямо в кровать, и чтобы до пяти утра глаза были закрытыми.
Без проблем – подумал я. Так устал от всех этих обсуждений за сегодня, что готов был уснуть прямо здесь на коврике, но распрощался с учителем и отправился в свой домик.
Матери и отца не было, так что я проследовал сразу в кровать. Решил спать, но мысли окружили меня как рой пчёл. Я изо всех сил старался их не думать, но слишком устал, чтобы противиться неумолимому процессу. В такой смутной борьбе, пытаясь отмахнуться от то и дело возникающих рядом Белояра и Златана, я погрузился в глубокий сон.
Когда зазвонил телефон, я подумал, что стоило отключить звук перед тем, как лечь. Но к своему удивлению, обнаружил, что сейчас уже утро, и на телефоне звенел будильник, а не чьё-то заботливое беспокойство. Я чувствовал себя разбитым и невыспавшимся. Неприятная мысль, что звонит мне только будильник, медленно проехала в моей тяжёлой голове.
Я умылся, тепло оделся и отправился на капище. Белояр и ещё несколько человек уже были там. Потирая руки, я помог одному из служителей разжечь костёр.
– Добре. Слова помнишь? – спросил жрец.
– Помню.
Как их забыть, если я повторил их вчера несколько десятков раз.
– Повтори всё равно. Чётко и ясно. И в голове держи своё видение, когда будешь говорить.
Костёр разгорелся. Я отжался двадцать раз и снял куртку, всё ещё не зная, какую требу дам Богам.
Капище было похоже на леваду, в каких держат лошадей, только забор здесь гораздо статнее, а вход охраняли изваяния Богов. Внутри на святой земле возвышался Перун. Именно против него я стоял, повторяя слова своего заговора.
Курения растворялись по застывшему пространству, как краски по поверхности воды. Огонь трещал, от него исходило тепло.
Мерный голос жреца, обращающегося к Богам. Холод, которого я больше не чувствовал.
Я слился в единое целое с этим процессом. Стал частью послания, которое отправлялось теперь в хмурое небо. Я согласен помочь этой девушке. Я отдаю ей часть своих сил, чтобы она могла очнуться. Это и была моя треба. Я согласен помочь тебе!
Почувствовал нутром, что большего и не было нужно – просто довериться духам.
Мы ходили вокруг костра, и только Перун угрюмо смотрел на нас. Слова лились рекой, звук барабанов из коровьей кожи сотрясал крошечные облачка пара, вырывающиеся изо рта. Вдруг от пламени в разных направлениях пустились маленькие торнадо. Вихри закрученного воздуха высотой с человека разбежались и исчезли так же быстро, как появились. Это был знак Богов. Самый яркий, какой только может быть.
Я всё сделал правильно.
На улице светлело.
– Сначала поешь, – сказал Белояр. – Ты отлично справился. Она очнётся.
– Значит, всё-таки спала? – спросил я, чувствуя внезапную усталость.
– Уверен в этом.
Спрашивать «откуда он знает» бесполезно, ответ всегда один – «Боги рассказали».
Я съел две порции каши, приготовленной самой Зоряной специально для меня, и сыр, и запил всё это горячим травяным отваром с лимоном и мёдом.
– Кушай, не торопись, – приговаривала Зоряна, сидя рядом и попивая своё какао.
После этого я добрался до домика родителей, положил огромную охапку дров в камин, включил все возможные обогреватели и наконец лёг в постель. И провалился в долгий глубокий сон.
Первым восстановилось обоняние. Стойкий запах больницы прокрался в глубины сознания. Бетонная голова не желала сдвинуться с места. Я медленно приоткрыла веки и попыталась понять, что происходит.
Зрение вернулось не сразу. Сквозь пелену замусоленной реальности я, наконец, увидела потолок. Пришло осознание – случилось что-то страшное, непоправимое. Тревога сковала мышцы, дрожь пронеслась по всем костям. А потом страх сменился слабостью. Глаза передали в мозг картинку: врач снял маску и что-то сказал. Но я ничего не слышала. Размазанное лицо отрывисто меняло выражение, будто незагрузившийся фильм, застревающий в неподходящих местах.
«Ничего не получится, так что не стоит и пробовать» – тихо прозвучал в голове мой собственный голос. И я ему поверила – закрыла глаза и снова погрузилась в бесконечную пустоту, почувствовав лёгкую боль там, где раньше была голова. Теперь меня окружало чёрное пространство, в котором почему-то сохранялся запах лекарств. Сознание держалось за него. Это продолжалось всегда, долго и никогда. Пока не появился новый аромат – благоухание разных трав, такое летнее в царстве холода и ночи.
Может ли запах звучать как музыка? А быть выпуклым и приятным на ощупь? С ароматом пришёл и цвет – красно-оранжевый, похожий на след краски, растворяющейся в воде, тёплый, источающий какую-то неведомую энергию. Тогда сознание крепко зацепилось за эти новые нити, их было хорошо видно во тьме.
И барабаны. Звук барабанов. И чей-то голос.
Я согласен помочь тебе.
Я вынырнула. И вздохнула так, будто никогда не дышала до этого момента. Лёгкие запустили все шестерёнки в моём теле, поместив сознание туда, где оно и должно быть. Вдох. Выдох. Воздух в лёгких был холодным, даже мурашки застыли на коже в нерешительности. Голова раскалывалась, особенно в лобной части, глаза стали болеть, как только я их открыла.
Молочного цвета резной карниз на потолке казался привычным, хотя само место – незнакомым. Мягкое свечение торшера. Тепло кондиционера. Светлые стены. Почему же так болит голова? Я не могла пошевелиться, тело не слушалось.
Мгновение спустя в памяти показались отрывки воспоминаний. Они представляли собой груду пазлов, которые никак не хотели собираться в единое целое.
Я приподняла подбородок в надежде спрятать мигрень в подушку. Губ коснулась тонкая трубка, уходившая глубоко в нос. Я осмотрелась. Комната явно не была больничной, хотя рядом с кроватью и стояла капельница. Больше похоже на отель, со шкафами, которыми никто никогда не пользуется.
Маленький стеклянный столик с двумя стульями. Шахматная доска с расставленными фигурами. Плед, расстеленный на кресле. Рядом пуф такого же цвета и материала. А с другой стороны, деревянный письменный стол и окно за бежевыми шторами.
Просторная спальня, шире самой большой комнаты в нашем с мамой кирпичном домике. Тоска по дому пронзила сердце швейной иглой. Мне вспомнилось то недавнее прекрасное чувство, когда я пришла домой, а там порядок, скоро мой день рождения… Стоп. У меня уже был день рождения.
Эта мысль резко вернула меня в реальность. Слёзы отчего-то покатились по щекам одна за другой. Я хотела вытереть их, но руки не добрались до лица, бессильно опустились в районе груди.
Спокойствие гостиницы почему-то жутко разозлило меня. Я попыталась повернуться на бок, и у меня почти получилось, когда послышался звук открывающейся двери. Повинуясь внутреннему инстинкту, я легла ровно и закрыла глаза.
Кто-то присел в кресло у кровати. Я различила удивительно знакомый аромат разнотравья.
– Луизочка – было ласкательное имя, которым Марат называл гильотину, – прозвучал низкий мужской голос.
И воспоминания всем скопом накинулись на меня. Глупая встреча с подружками. Глупое знакомство с барменом. И вот я еду куда-то на его машине.
– А что касается тебя, Робеспьер, – продолжил он говорить какую-то ерунду. – То ты корчишь из себя умеренного, но это тебе ни к чему не послужит.
Робеспьер… Ах точно! Гюго! – мимолётом подумала я, пока голос продолжал читать. Не дыша, я открыла глаза и сразу закрыла. Действительно, в кресле расположился невредимый обманщик-бармен. Артур? Кажется, так он представился. Около шахмат стояла большая кружка, над ней витало облако пара.
– Пудрись, расчёсывайся, чистись сколько тебе угодно, корчи из себя хлыща, щеголяй бельём, завивай себе волосы. Все же тебе не миновать Гревской площади! – он выразительно читал… вслух.
Для меня? Там больше никого не было.
Я смело открыла глаза. Некоторое время наблюдала за Артуром. Брюнет с жёсткими чертами лица сосредоточенно вглядывался в книгу, потирая подбородок.
– А вот что. Ответил Робеспьер. Она нашла себе предводителя. Она вскоре станет кошмаром, – произнёс Артур и, прежде чем перевернуть страницу, мельком взглянул на меня.
Его лицо изменилось. Он моргнул и резко встал с кресла.
– Дарина!
Книга выпала из его рук.
– Что я… – попыталась сказать, но мой собственный хрип испугал меня.
– Тише-тише! Всё хорошо… – прошептал Артур, и я вспомнила, что уже слышала эти слова, и, кажется, ничего хорошего после них не произошло. – Всё прекрасно! Вы очнулись, это прекрасно! – он присел рядом со мной на кровать, оказавшись слишком близко. Я нахмурила брови.
– Могу представить, что творится у вас в голове. Я всё объясню, когда вам станет лучше. А прямо сейчас позову врача! – он встал с кровати и начал набирать сообщение на телефоне.
Это было последним, что я увидела, прежде чем в глазах помутнело, и чёрный водоворот снова поглотил меня.