Утром второго августа 1878 года в рабочий кабинет уездного исправника Игнатия Васильевича Тарасова нижним полицейским чином было доставлено закрытое от посторонних взглядов конвертом важное донесение – рапорт станового пристава.
В рапорте сообщалось, что на окраине деревни Сашино, в пределах Петергофского погоста, у Бабигонской дороги казачий конвой обнаружил бездыханное тело некоего господина.
Мужчина преклонного возраста, с аккуратно выбритым подбородком, но в бакенбардах и закрученных на гренадёрский манер усах (такие модно было носить в первую Кавказскую кампанию) был убит пулей. Лежал навзничь, запрокинув голову, с широко открытыми и безо всякого выражения глазами, уставленными в небо.
Предположение: наглая смерть вследствие огневого ранения, сиречь умер мгновенно, застрелен при расстоянии.
Последнее надумывалось потому, что прочих следов, кроме как натоптанных чинами конвоя на влажной почве, вокруг тела убитого не наблюдалось.
Одет был в расточительно дорогой сюртук, саржевый жилет, светло-серые брюки в крупную клетку, в лаковые двухцветные штиблеты. Собственность: при хронометре в серебряном корпусе, позолоченном пенсне, прочих и всяких мелочах.
«Жил щёголем к себе требовательным», – наспех отметили в деле, предположили характер убитого.
Ко всему ценному при нём обнаружились деньги: медной монетой около рубля, золотой империал и десять рублей казначейским кредитным билетом. То есть убийца к жертве не приближался, труп не обыскивал; отсюда: убийство с целью ограбления утверждать невозможно.
Месть из ревности, личная неприязнь, коммерческие склоки, политический заказ?.. Или всё это и разом – мимо?.. Что?..
Тарасов не единожды прочёл рапорт, однако никак не мог сосредоточиться и вникнуть в суть дела, осмыслить случившееся; между чтением невольно отвлекался – тут же и под рукой настороженно заглядывал в печатный листок «Кронштадтского вестника» от 30 июля 1878 года, в коем сообщалось:
«Большое гулянье в Петергофе в пользу Красного Креста.
На будущей неделе, во вторник, 1 августа, в Петергофе назначено гулянье в пользу местного отдела Красного Креста, состоящего под покровительством Ея Императорского Высочества принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургской».
– Ну, вот и славно погуляли, – констатировал неприятное последствие массового увеселительного мероприятия Игнатий Васильевич и, тяжко вздохнув, невольно обернулся на живописный (кисти малоизвестного Ильи Репина) портрет Императора Всероссийского, Царя Польского и великого князя Финляндского Александра Второго Николаевича, висевший через шнур на стене. На мгновение оцепенел, нервно передёрнул плечами, встряхнулся, как будто желая очистить обшлага рукавов от налипшего цветочного пуха, в это время года так раздражительно летевшего с полей и повсюду.
То, что убийство у Бабигонских высот и народные гуляния в Петергофе взаимосвязаны, уездный исправник нисколько не сомневался.
В раздумьях миновала четверть часа. Тарасов разочарованно прикинул: «Сиди, не сиди – не высидишь, само собой не рассосётся».
Вызвал в кабинет секретаря:
– Распорядитесь срочно запрячь ландо. По полудню прошу подать к парадной лестнице.
– С лошадьми сами управитесь, ваше благородие? – без огонька полюбопытствовал секретарь, ожидая ответ обычный. Тарасов имел характерную слабость, по-видимому, свойственную всем русским уездным исправникам… да и не только им. Некую страсть к конному и прочему, к тому времени уже набиралась в моду езда в моторных экипажах, быстрому движению. Часом любил деловито и с серьёзным видом лица (старался выглядеть и соответствовать общественному положению) разъезжать по округе верхом и в лёгких, открытых каретах, не обременяя себя услужливостью конюхов, кучеров и ездовых, иначе сказать, управлялся с лошадьми лично в полном романтическом воодушевлении.
– Эй-гей-гей! – так и порывался исправник привстать на козлах, взмахнуть хлыстом и прикрикнуть-присвистнуть. И прикрикивал, и присвистывал. Но только когда впереди и вокруг соглядатаев не было.
– На сей час с кучером, – по-деловому обусловил экипаж Игнатий Васильевич. – Проехать необходимо к Старо-Петергофскому вокзалу.
– Важный чин к нам?.. Именитая особа из Петербурга? – оживился секретарь, сдвинул брови и даже как-то весь вытянулся проволочным гвоздём.
– Нет, милейший, – озабоченно выдохнул Тарасов и объяснился: – Намереваюсь поспеть к проходящему из Ревеля. В Губернское присутствие нынче сам желаю отправиться.