– Вика, ты с нами? – услышала я голос у себя за спиной, пока шла к проезжей части, отпустив все мысли на свободу.
– А? – я обернулась. – Куда?
Это был парень из нашей группы, один из счастливчиков, успешно сдавших экзамен.
– Мы едем в «Голодную кошку» отмечать, это недалеко. Ну, так ты с нами? Поехали! Посидим, расслабимся, отметим. Ты классно проехалась!
Я раздумывала одно короткое мгновение и кивнула.
– Поехали. Напомни, как тебя зовут?
– Демьян, – улыбнулся парень и протянул мне руку.
Я пожала ее, улыбнулась для вида и, перехватив его руку под локоть, чтобы было удобнее шагать, пошла за ним следом. Праздновать радостное событие отправилось около пятнадцати человек. На нескольких машинах мы доехали до клуба и, стряхивая снег с одежды, шумной толпою зашли внутрь.
Я не видела своей целью ничего, кроме алкоголя. Демьян прилип ко мне и, чтобы он не сильно меня доставал, я позволила ему себя угостить.
Он что-то мне рассказывал, о чем-то спрашивал, я даже что-то отвечала. Но в своих мыслях я просто отсчитывала глотки, один за другим, со льдом и без. Пустой стакан я почти швыряла на стол и барабанила пальцами, требуя следующего. «Алкоголь усугубляет любое состояние» – это я запомнила. Умная шлюха так мне сказала недавно. Мне было плохо, и становилось только хуже. И спасительное опьянение обходило меня стороной. Сигареты, дым, Демьян… Еще виски… Нет, я в порядке… Не надо трогать мои руки… Дай затянуться… Еще виски… Ура, за нас!.. Подожди, я проверю сообщения… Нет, никого не жду… Где мой виски?..
Музыка играла громко, вокруг меня были счастливые люди и мне хотелось кого-нибудь из них убить. Я взяла свой стакан, не помня, какой по счету, забрала из рук Демьяна дымящуюся сигарету и пошла к бару. Села за стойку, сделала знак бармену и он толкнул ко мне пепельницу с черной кошкой на дне. Я стряхнула пепел и поднесла сигарету к своей ладони так близко, что почувствовала боль. Физическую боль. На короткое мгновенье она перекрыла собой боль внутри меня и я позволила себе больше боли: затушила сигарету о ладонь. Мой вечер был окончен.
Не прощаясь ни с кем, я на ходу надела пальто и вышла на улицу. Задыхаясь от людей, я шла вперед, выставив руку, чтобы остановить машину. Полы пальто трепало ветром, мокрый снег прилипал ко мне, а я думала только о том, что хочу, чтобы первая машина, которая остановилась бы возле меня, была бы машиной, в которой сидел он. Я хотела, чтобы он искал меня, следил за мной и сейчас, разозлившись, силой усадил бы к себе и топил бы педаль в пол от злости и ярости.
Минуту спустя я сидела на заднем сиденье такси и мой голос сам по себе произнес:
– Мосфильмовская, 70.
Я не знала, зачем я ехала к нему. Я понимала, что он может оказаться дома не один. Я понятия не имела, что буду говорить. Но я была намерена заставить его поставить точку. Так, чтобы сомнений у меня не оставалось. Чтобы он больше не помогал мне, не готовил ужины в моем доме, не отвечал на мои звонки. Чтобы, мать твою, он перестал питать меня этой призрачной надеждой и отрезал раз и навсегда!
Охранник внимательно смотрел на меня и спокойно ждал, пока я соберусь с мыслями и сформулирую причину, по которой я должна подняться на пятнадцатый этаж в отсутствие дома хозяина квартиры.
– Да, ладно, – махнула я рукой. – К нему шлюхи толпами ходят, что вам стоит пропустить еще одну?
– Я не знаю, разочарует ли это вас или обрадует, но на моей памяти вы единственная, кто был наверху однажды, – ответил он мне спокойным голосом.
Я посмотрела на него с недоверием.
– Да, – продолжил он, – сюда часто приезжает одна блондинка. Но она оставляет для него конверт или пакет у меня и сразу уходит. Несколько дней назад вы были первой, кто поднялся наверх.
Я задумалась на какое-то время.
– Никогда-никогда? Ни разу? Никто, кроме меня?
– Нет, ни разу, – подтвердил он еще раз.
Я опешила. В этот момент у меня за спиной хлопнула входная дверь и я обернулась. Мирон шел через холл, делая большие глотки прямо из горлышка бутылки, которую я своим уже опытным глазом определила как виски «Макаллен». Шагов через пять-шесть он меня заметил и улыбнулся:
– Что: не пускает тебя, маленькая моя? – спросил он нетрезвым голосом.
– Нет.
Он поравнялся со мной, на ходу обнял за талию и, не давая опомниться, потащил за собой по направлению к лифту. Двери расступились, он втолкнул меня внутрь, вошел следом и нажал кнопку. Пятнадцать этажей вверх. Он еще выпил, отвернув голову в сторону, потом медленно повернулся ко мне и его глаза заскользили по моему лицу. Рукой он схватил меня за сзади шею и силой приблизил к себе. Медлил какое-то время, облизывая губы. Я не знаю, что я чувствовала. Поцелуй. Пьяный и горький. Пальцы на моей шее держали меня мертвой хваткой. Он отпихнул меня и сам отшатнулся назад. Снова выпил и снова набросился. Пятнадцать этажей вверх. Снова поцелуй. Горячий и пьяный. Люблю, сука, люблю его…
– Заходи, – донеслось до меня изнутри, когда он зашел внутрь, а я все еще стояла за порогом.
Я сделала несколько шагов, слегка покачиваясь, и прикрыла за собой дверь.
– Раздевайся, – не оборачиваясь, скомандовал он.
Я скинула пальто на пол и сняла сапоги. Он повернул голову, посмотрел снизу вверх и, встретившись со мной взглядом, добавил:
– Снимай все.
– Я больше не буду тебя слушаться, – тихо ответила я и оперлась на стену, глядя ему в глаза.
– Зачем тогда пришла?
– Отпусти меня.
Он улыбнулся и направился ко мне, пошатываясь и качая пальцем в знак несогласия. Подойдя совсем близко, он прошептал мне на ухо:
– Я у тебя под кожей. Ты сама согласилась. Иди, куда хочешь. Далеко не уйдешь все равно…
– Что изменилось? – тихо спросила я. – Что там произошло?
– Ты лезешь, куда не надо, – Мирон развернулся и направился к стойке, где оставил бутылку. Сделал еще глоток, поднял руку и откуда-то сверху, где была ниша с подсветкой, достал пистолет. Поставил бутылку, передернул затвор и опустил руку с оружием вниз.
– Ты должна держаться от меня подальше.
Я усмехнулась.
– Думаешь, ты такой крутой мужик? Трахаешь все, что движется. Размахиваешь тут передо мной своим стволом. Покупаешь мне часы и делаешь из меня дуру, – я медленно приближалась. – Следишь за мной. Унижаешь, наказываешь, гонишь. Да, я поехала за тобой туда! Да, я, блядь, виновата! Мне опуститься на колени, расстегнуть тебе ширинку и вымолить прощенье в очередной раз? Ведь я же простая шлюха, да? Шлюхам ничего не рассказывают. Перед ними не объясняются. К ним приходят по ночам, кормят, а потом танцуют, да? Кто я для тебя, скажи?
– Снимай нахер всю свою одежду. И я тебе покажу, – услышала я в ответ.
Внутри все похолодело. Я ждала другого. Алкоголь усугубил мое падение в ад и я поняла, что точка поставлена. Пустота, в которой я оказалась в одно мгновение, оглушала тишиной. Нет, я даже не плакала. Слезы слетали само собой, ни один мускул у меня на лице не дрогнул:
– Хватит, – ответила я, отступая на шаг. – Я видела все, что ты можешь мне показать.
Он вытянул вперед руку с пистолетом и сквозь зубы произнес:
– Я тебе сказал: раздевайся.
Он был пьян. И я должна была его испугаться. Его глаза были пустыми. Он мог выстрелить. Беда была в том, что мой инстинкт самосохранения больше не работал. Я приблизилась вплотную, чувствуя холод металла кожей лица, и тихо с вызовом сказала:
– Давай. Ставь точку.
– Стерва! – выругался он и оттолкнул меня.
В следующую секунду он отвел оружие в сторону, щелкнул пальцем по какому-то рычагу и магазин с патронами упал на пол. Ловким движением он еще что-то нажал, передернул затвор и об пол со звоном ударился еще один патрон. Он все это сделал быстро, как в кино, просто мгновенно. Отшвырнув пистолет в сторону, он набросился на меня.
Он ухватил мой свитер и рванул его вверх. Я увернулась, выскальзывая из него, и осталась в майке. Нетвердым движением я попыталась уклониться вправо, но он уже был у меня за спиной. Одна его рука крепко обхватывала мою шею, а вторая дернула пуговицу на джинсах. Задыхаясь от его мускул на своем горле, я попыталась изогнуться и ударить его ногой. Он их подсек их обе и я полетела вниз лицом, удерживаемая его мертвой хваткой на шее. Он отпустил меня на мгновенье, но лишь для того, чтобы сорвать с меня джинсы, с болью раздирая мне кожу грубой тканью. Я перевернулась на спину и выставила ногу вперед. С усмешкой он ударил по ней и упал на колени, оседлав меня сверху и прижимая к полу всем своим весом. Кожа вокруг раны на виске наливалась кровью, чуть ниже пульсировала вена. Я хотела ударить его по лицу. Он не позволил. Отшвырнул мои руки назад и рванул майку. Я осталась в белье на холодном полу. Извивалась. Но ему это только понравилось. Он снимал рубашку не торопясь, не спеша. От него сильно пахло алкоголем. У меня не оставалось сил. Но я понимала, что ему придется встать с меня, чтобы избавится от брюк. Я затихла и стала ждать, экономя силы.
Да, он поднялся на коленях и я выскользнула. Вскочила. Успела отскочить на пару шагов. Он дернул меня сзади за волосы и подтянул к себе. Толкнул к стойке. Я почувствовала животом прохладу мрамора. В следующий миг на моем правом запястье защелкнулся металл браслета наручников. Еще миг и вторая рука оказалась в тисках. Преградой свободе стал металлический шест, уходящий вверх. Я попалась.
Не видя его, я задрожала. От злости. Я ощутила, как медленно и спокойно он снял с меня белье. Умолять его остановиться я не буду, он не услышит от меня ни звука. Шорох позади меня означал, что он тоже разделся. Несколько громких глотков, тепло его тела на моем и запах виски слева. Тихий шепот:
– Можешь кричать громко, маленькая моя. Но лучше не плачь, ты же знаешь, как мне это нравится…
Что-то холодное на моей коже. Он внутри меня. Грязно и грубо. Нельзя позволить себе наслаждаться. Господи, кого же он из меня сделал? Что со мной твориться? Какого хрена мне так хорошо от того, как он наматывает на кулак мои волосы? Зачем я ловлю губами его пальцы, которыми он закрывает мне рот? Он наглый, он грубый, он жестокий. Я не должна его хотеть. Не должна… Это в последний раз… Я больше не приду, хватит…
***
Высоцкая скрылась из вида и Мирон чертыхнулся. «Вот куда она сейчас попрется одна посреди ночи? Да еще в таком состоянии!».
Размашистым жестом он скинул кроссовки на пол:
– СУКА!
Он приоткрыл окно, прибавил громкость музыки, закурил и поехал к Марку.
– Марик, вот ты дебил? На кой хрен ты вискарь все время держишь в холодильнике?
Марк закатил глаза и отвернулся. Мирон сел на диван и задумчиво спросил:
– Ты что-нибудь выяснил?
– Нет.
– Давай, адвокат, шевелись! Сколько мне еще ебалом светить по городу?
– Евгеньевич сказал «неделя», – ответил Марк, присаживаясь в кресло напротив.
Мирон ухмыльнулся:
– Неделя на исходе. Артурито не придет за своим дерьмом. Его ребят приняли. Гоша на измене.
– Если бы ты не сунулся к ним…
– Да, заебал ты уже! У меня, сука, выбор есть?!
– Есть! Вали нахер из страны. До конца месяца. Следак долго ждать не будет, прокуратура дело требует. Без тебя его возьмут и можно спокойно ждать суда.
– Валить?!
Мирон на секунду вспомнил удар ботинком по лицу, прошедшийся вскользь и рассекший ему висок. И голос где-то совсем рядом: «А твоей соске я «армянскую свадьбу» устрою. Первый ее выебу. Потом приду к тебе и расскажу, как она текла в ожидании всех моих братьев. Понял меня?..»
– Не могу я валить, – хрипло ответил Мирон. – Марик, пробей прослушку, узнай, кто про нее говорил.
– Ты сторона обвинения, нам с тобой материалы никто не покажет…
– Ну, тогда, пусть ей, блядь, охрану дают!
Марк поджал губы и потер ладонями глаза, устало откидываясь назад.
– Не даст ей никто охрану. Ты можешь просто подержать ее на расстоянии? Чтоб она не светилась рядом с тобой?
– Это Лада, – Мирон потер лоб. – Эта сука мутит, я уверен.
– Ей не до тебя сейчас. Она рада, что паровозом не уехала.
Мирон не слушал. Высоцкая была слишком близко к нему. Всю неделю он выходил из дома только с оружием. Он понимал, что в задачу Андрея Евгеньевича не входила его целостность, улик против братьев Тигранян и так было навалом. Но Артур и Гоша оставались на свободе: Гоша как свидетель (временно, как он надеялся), а Артур в бегах. Если его, Мирона, случайно грохнут – Артур или менты – будет печально. Но Высоцкая была слишком близко… Он видел, что с ней творится, но упорно молчал, не объясняя ничего. Пусть она сама отойдет в сторону, так будет легче. Объяснять ей, при каких делах тут Влада, желания не было никакого. Ненадолго отпустить ее. Просто дать повод и оттолкнуть от себя. Может, немного напугать… Обидеть, разозлить? Как классно она сегодня каталась по Садовому, красотка… Плакала, маленькая… Ушла красиво сучка…
Он знал, что вернуть ее труда не составит. Это все ненадолго. Она подсела на него как на наркотик, она любила его, она зависела от него. Он управлял и контролировал. Ему нравилось, когда она плачет, но он понятия не имел, почему. Просто кайфовал…
– Але, Мироша! – Марик щелкал пальцами у него перед лицом. – Че делать будем?
Мирон улыбнулся:
– Будем бухать, Марк Аланович, – ответил он. – Только не у тебя, здесь тухляк. Погнали? Я сегодня одинокий…
– Тогда погнали, – кивнул Марк, улыбаясь.