Я пожала плечами.
– Пошли на кухню, – скомандовал он и взял пакеты с пола.
Я села на свое привычное место и просто смотрела на него. Он достал из пакетов продукты, включил воду в раковине, положил в нее какие-то овощи и зелень. По-хозяйски, не задавая вопросов, достал из ящика разделочную доску и взял в руки нож. Попробовав его остроту на собственных пальцах, он остался удовлетворен результатом и вытащил из пакета кусок мяса в упаковке.
– Ты будешь меня кормить? – подала я голос, наконец.
– А ты себя в зеркало видела? – ответил он вопросом на вопрос, не оглядываясь.
– А ты себя? – с вызовом.
– Мне идут шрамы, – усмехнулся Мирон.
Он нарезал мясо крупными кусками, бросил их в глубокую миску, добавил соль, перец и какую-то приправу из яркого пакетика, который тоже принес из супермаркета. Почистил несколько зубчиков чеснока, положил их на доску и плашмя раздавил лезвием ножа. Затем ножом с доски отправил чеснок к мясу, закатал рукава и опустил руки в миску. На левой руке у него был огромный темный синяк размером с баклажан и несколько длинных, рваных порезов, которые заживали. Глубокая рана на виске начиналась от самой брови и тянулась почти до линии роста волос.
Я смотрела, как он передвигается по кухне, режет овощи и зелень, и мне было очень спокойно. Я закурила и Мирон кивком показал мне, что я должна подойти и дать ему затянуться. Я спрыгнула, подошла к нему и он сделал затяжку из моих рук. Рядом с ним пахло мясом, чесноком и луком.
– Целовать меня в губы сегодня ты не планируешь? – поинтересовалась я.
– У тебя на меня сил не хватит, отойди, – ответил он и легонько оттолкнул меня бедром в сторону от плиты, из недр которой он извлек большую сковороду и поставил ее на стол.
Я вернулась на свое место. Он пришел ко мне с едой, готовил ужин и не говорил со мной. Я понимала, что ужин – это проявление заботы, но проявлений любви он не выказывал. Удовлетворившись тем, что он просто пришел, я теперь хотела большего. Но он продолжал колдовать и, поставив сковороду на большой огонь, выложил на нее куски мяса, хорошенько спрыснул все маслом и принялся за овощи.
В этот момент раздался протяжный звонок в дверь.
– Ты кого-то ждешь? – спросил Мирон и я видела, как он внутренне напрягся.
– Нет, – испуганно ответила я.
Он перехватил нож, которым кромсал помидоры так, что лезвие легло вдоль его руки, став незаметным, и пошел к входной двери.
– Сиди здесь, – тихо приказал он.
Опять. Он кого-то боится. Он думает, что сюда кто-то может прийти. Кто-то, для встречи с кем нужен нож. Он боится за меня? Я прислушалась: сначала тишина, потом щелкнул замок, открылась дверь, Мирон произнес «добрый вечер, вы кто?» и я услышала голос папы:
– Тот же вопрос, молодой человек.
– Папа, – шепнула и я бросилась в прихожую.
Мирон отступил, раскрывая дверь, а я упала в папины объятия.
– Куся, – улыбнулся мне папа. – Ты бессовестная дочь, но теперь я хотя бы вижу, куда ты пропала.
Он протянул Мирону руку и представился:
– Высоцкий Андрей Анатольевич.
Мирон перехватил нож в левую руку, правую вытер о джинсы и пожал руку моему папе:
– Константин Миронов, очень приятно.
– У вас вкусно пахнет, – сказал папа, раздеваясь и внимательно разглядывая моего мужчину. – Я не помешаю?
– Нет, конечно, – я взяла папу за руку и потащила его в кухню.
– Куся, я глазам своим не верю: ты научилась готовить? – спросил он, окинув взглядом мою кухню, которую он помнил только девственной.
– Издеваешься? – спросила я у папы, который сел напротив меня за столом.
Мирон вернулся к своему занятию и продолжил ловко нарезать перец.
– Надеюсь, вы едите мясо? – поинтересовался он.
– Пока ее мать не видит, я ем все, – улыбнутся папа. – Ну, рассказывай, как у тебя дела. И почему ты такая худая и бледная? У тебя все в порядке?
– Все хорошо, – ответила я и скользнула взглядом по Мирону.
– Вижу, Куся, – он взял мои ладони в свои руки.
– Куся? – переспросил Мирон с улыбкой, не отрываясь от готовки.
– Для меня Виктория Андреевна навсегда останется маленькой Кусей, – он щелкнул меня по носу. – Ну, так, как ты? Как успехи? Как там твои права? Получила?
– У нее экзамен послезавтра, – ответ Мирон вместо меня и я поняла, что совсем об этом забыла.
– Да, пап: Мирон директор автошколы, в которой я учусь…
– Мирон? – папа удивленно поднял бровь.
– Угу, она меня зовет «Мироном», по фамилии, – пояснил мой мужчина.
– А как ее зовете вы? – спросил папа.
– Преимущественно «маленькая моя», – ответил он и поставил нам на стол миску с овощным салатом и с улыбкой взглянул папе в глаза. – Здесь мы с вами похожи.
Мирон вернулся к плите, а папа посмотрел на меня и тоже улыбнулся.
Я коротко рассказала папе, чем занималась последний месяц, а Мирон в это время закончил с мясом, накрыл на стол и мы втроем принялись ужинать.
– Отлично приготовлено, – оценил папа, пережевывая мясо, – у вас прирожденный талант, Константин.
– Благодарю, – отвел Мирон и повернулся ко мне. – А тебе как?
– Вкусно, – сказала таким нежным голосом, на который только была способна.
– Не будет слишком бесцеремонно, если я поинтересуюсь, откуда у вас такие «украшения» на лице? – мой папа всегда был тактичен.
– Подрался, – спокойно ответил Мирон, разрезая мясо на своей тарелке.
– Из-за тебя, Куся? – усмехнулся папа, а я закатила глаза.
– Пап!
– Шучу, – парировал он. – И все-таки, Константин: я по праву ее отца не могу не поинтересоваться. Дочь совсем пропала с горизонта и подозреваю, что причина заключается именно в вас. Чем вы занимаетесь? Я могу быть спокоен за нее?
Вот тут мне самой стало интересно.
Мирон вытер губы салфеткой, поставил локти на стол, а руки сплел в замок и, глядя на моего отца, ответил:
– Тридцать один год, женат не был, детей на стороне не имею. Ну, насколько мне известно. Факультет иностранных языков МГУ по настоянию родителей сразу после школы, потом автомобильный в МАДИ по собственному желанию. Люблю машины, знаете ли. Два автосалона в Москве, четыре автошколы. За нее, – он посмотрел на меня, – можете быть спокойны. За нее я любому глотку перегрызу.
– Он мне нравится, – закивал папа, глядя на меня, а я готова была расплакаться, но теперь от счастья.
– Кто хочет кофе? – спросил Мирон, вставая и собирая пустые тарелки.
– Хорошего кофе здесь не сварят, – засмеялся папа.
– Ну, это смотря, кто варить будет, – улыбнулся Мирон и я знала, в чей огород был этот камень.
Когда у меня в ладонях оказалась чашка с ароматным напитком, я обернулась назад, взяла с подоконника пачку сигарет, достала одну и прикурила, забывшись, что напротив меня сидел мой папа, который такое наблюдал впервые.
– Куся! – воскликнул он. – Ты куришь?
Я сообразила, что произошло, но было уже поздно и папа мерил меня порицающим взглядом.
– И ты ей позволяешь? – он взглянул на Мирона.
И сразу добавил чуть тише:
– Не возражаешь, если я перейду на «ты»?
– Без проблем, – ответ он на второй вопрос и перевел взгляд на меня. – Она меня совсем не слушается. Маленькая моя. Но я это исправлю.
Он поднялся, подошел ко мне, наклонился, поцеловал и забрал из моих рук сигарету. Потом еще раз поцеловал. На глазах у папы. Нежно.
– Мне пора, я поехал к себе. А вы тут поговорите спокойно.
Папа поднялся и пожал Мирону руку:
– Всего хорошего, рад был познакомиться и спасибо за ужин, Костя.
– Доброй ночи. И спасибо за дочь, – ответил Мирон и направился в прихожую.
Я скользнула за ним. Пока папа не видел и не слышал, в надежде, что сейчас он не станет меня отталкивать, я схватила его за руку:
– Не уходи, – шепотом. – Не оставляй меня одну. Папа скоро уедет.
– Мне надо ехать, Высоцкая. Я не могу сегодня остаться.
– Тогда поцелуй меня.
Он едва коснулся меня и сразу отстранился.
– Не так. Как раньше, пожалуйста…
– С тебя хватит. Прекрати истерики, начинай нормально питаться и спать по ночам. Ты меня поняла?
– Да, – дрожащим голосом ответила я.
Он снял с вешалки пальто.
– Ты прощаешься? Ты больше не придешь?
– В среду экзамен, маленькая моя. Не забудь.
И он вышел.
Я коснулась ладонью двери, закрыла глаза, силясь прогнать слезы, собралась с духом, натянула улыбку и вернулась на кухню. Папа показывал пальцем на свою чашку с кофе и выставлял большой палец в знак одобрения.
– Отличный кофе, – похвалил он. – И отличный мужик. Он мне нравится.
– Мне тоже, папуль, – ответила я.
– Ты влюбилась, Куся?
– Очень. Сильно. По-настоящему.
– Иди ко мне, маленькая моя. Дай я тебя обниму.
Чуть позже, когда я снова взялась за сигарету, папа указал на мою руку и произнес:
– Дорогая вещь. И очень хорошая. Это он тебе подарил?
Я взглянула на часы и кивнула.
– Мне нравится думать, что когда тебя будут убивать из-за них в какой-нибудь подворотне, он окажется рядом и будет способен защитить тебя.
– Теперь я точно знаю, в кого я пошла, – усмехнулась я папе.
– Он тебя не обижает? Ты счастлива?
– Да, папа. Я очень счастлива.
Они оба назвали меня «маленькая моя» и оба уехали. После общения Мирона с папой мне стало легче: теперь родители знают о нем. Он понравился папе, значит, маме понравится тоже. Он уехал, да, но он же не говорил всего этого моему папе просто так? Верить, что я все еще ему важна мне было необходимо. Что же происходит? Чего он боится? Зачем он меня отталкивает? Он же не из простой вежливости так говорил обо мне с моим отцом?
Я снова взяла в руки телефон и набрала его номер.
«Абонент не отвечает или временно недоступен».
Черт бы его побрал! А если меня тут убивать будут? Как он узнает, что мне нужна помощь, если он постоянно выключает телефон?
Я пошла в спальню, упала на кровать, расставив руки, и закрыла глаза. Почувствовала знакомый запах и повернула голову: на краю лежала его водолазка, перепачканная запекшейся кровью и грязью. И она все еще пахла им. Я взяла ее в руки, поднесла к лицу и глубоко вдохнула этот запах. Через минуту я уснула.