Я медленно возвращалась в реальность. В ушах шумело, в носу стоял противный запах. Я догадалась, что это был нашатырь, никогда в жизни я еще не прибегала к его помощи. Приложив усилия, я открыла глаза. Он сидел рядом со мной и смотрел незнакомым взглядом, как будто это был другой человек. Его лицо было перепачкано грязью и кровью, висок рассечен и кровь густо запеклась вдоль раны. Губы были разбиты и покрыты кровавыми трещинами. Серая водолазка у воротника и на груди была грязной, перепачканной кровью и влажной. Он протянул руку и убрал в сторону прядь волос с моего лица. Рукава были закатаны по локоть. Его сильные, загорелые руки тоже были перепачканы грязью и кровью, костяшки пальцев сбиты до мяса и я удивилась, как он вообще мог двигать пальцами. Я взяла его руку в свои ладони и прижалась к ней губами. Да, плакала, конечно. И не могла ни слова выдавить из себя. Не будет вопросов, не надо ответов, наплевать. Я не знала, как пережила эту ночь. Но этот его взгляд меня сейчас пугал.
– Вика, ты как? – услышала я голос Батыра. – Может скорую вызвать?
– Не надо, все хорошо, – смогла произнести я, наконец.
– Костян, на пару слов, – Батыр кивком пригласил Мирона выйти из комнаты.
Он осторожно освободил свою теплую ладонь из моих холодных рук и вышел из комнаты, слегка прихрамывая, и прикрыл за собой дверь. Я приподнялась на локтях, дала себе время, чтобы голова перестала кружиться, и села уже увереннее. Дверь скрипнула и в комнату проскользнула Алька.
– Ты как? – шепотом спросила она.
– Хорошо, – кивнула я. – А ты?
Она поджала губы и готова была расплакаться.
– Я так испугалась, – она зажала пальцами переносицу, пытаясь сдержать слезы. – Бася говорит, что Косте нужно в больницу, он весь в крови.
– Ты не знаешь, он ранен? – осторожно спросила я.
– Вроде нет, но они ничего не рассказывают…
– Я долго была без сознания?
– Минут десять, наверное. Может, ты поешь чего-нибудь? Ты ведь вчера даже на обед не пришла.
– Нет, не хочу, – ответила я.
В этот момент дверь в комнату открылась, вошел Мирон, подошел ко мне и протянул руку:
– Вика, вставай, я отвезу тебя домой.
Вика?! Это еще что за номер?! Когда это я успела стать Викой?! Может, просто он так ведет себя при посторонних? Да, нужно было срочно уходить, чтобы остаться с ним наедине. Я протянула ему свою руку, он подхватил ее под локоть и поднял меня на ноги. В прихожей я надела пальто, обулась и стала озираться по сторонам, ища глазами свою сумку. Но быстро вспомнила, где она оказалась, и просто запахнув полы пальто, направилась к выходу.
– Ну, все, до вечера, – Мирон обнялся с Батыром и кивнул Альке, – Аля, пока.
– Пока, – ответила она, но я уже была у лифта.
Мирон встал рядом, пока мы ждали на этаже. Молчали оба. Молча спустились вниз. Просто смотрели друг на друга и не произносили ни слова. Только у машины он попросил:
– Ключи давай.
Я сунула руку в карман и достала ключи от машины вместе с клочком бумаги, на котором был записан адрес Влады. Он взял и то, и другое. Прочтя адрес, он усмехнулся, скомкал его и отшвырнул в сторону.
– Садись, – он мотнул головой и пиликнул сигнализацией.
Мы выехали из двора и не торопясь поехали по белоснежному, сказочному городу. Я испытывала одновременно два абсолютно противоположных чувства: мне было очень хорошо и бесконечно плохо. Я не знала, что будет дальше. Я не была уверена в том, что он вообще намерен со мной разговаривать.
Наступившая, пусть и не по календарю, зима наполняла меня каким-то новым ощущением, которого я никогда не испытывала. Рядом со мной сидел мужчина, за которого я была готова убить. Он смотрел прямо перед собой, при свете дня кровь на нем потемнела и вид он имел опасный. Он кого-то убил? Если да, то мне было наплевать. Он был моим.
Был? Или есть? Мне было опасно находится рядом с ним, я это понимала. На расстоянии вытянутой руки его молчание было равносильно лезвию ножа, который он во мне проворачивал, наблюдая, как я истекаю кровью.
– Ты была у нее вчера, Высоцкая?
О боже, ДА!
– Была, – спокойно.
– Зачем? – спросил он, спустя несколько секунд.
– Искала тебя.
– Эта сука опасна, – не дрогнув, произнес он. – Тебе нельзя к ней приближаться. Она и так слишком много знает о тебе.
– Она любит тебя, – усмехнулась я.
– Она не умеет любить, – отрезал он. – Держись от нее подальше.
– Она имеет отношение к тому, что с тобой происходит?
Мирон размял шею, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Это давалось ему с болью, я видела. Наконец, он ответил:
– Если ты не хочешь, чтобы я тебе врал, не задавай вопросов.
– Хорошо.
Если я стану послушной, он измениться? Он вернется? Тот, кого я знала, вернется ко мне?
Он прибавил громкость музыки и всю оставшуюся дорогу до моего дома мы проехали молча. Все внутри меня орало, вопило, кричало, но на лице я зафиксировала самое спокойное и покорное выражение.
У входной двери он вопросительно посмотрел на меня, а я опустила глаза и пояснила:
– Моя сумка осталась в машине, на которой я туда приехала. У меня ни ключей, ни денег, ни телефона, ни документов…
Он посмотрел на меня с упреком, но ничего не сказал. Достал свои ключи и открыл дверь. Я вошла, быстро сняла пальто и хотела помочь ему раздеться, но он мягко отстранился от меня и сам снял свое. Я сделала шаг назад, на тот случай, если ему было неприятно находится близко ко мне, и спросила:
– Можно мне обработать твою рану?
– Нет, – отрезал он и рывком снял водолазку.
Я похолодела: на его теле не было живого места. Я не удержалась и приблизилась к нему, со слезами хотела прикоснуться к нему и сказать, что мы срочно должны ехать в больницу, у него могли быть переломаны ребра! Но он так отшатнулся от меня в сторону, как будто я его током ударила.
– Мне что: нельзя дотронуться до тебя? – спросила я, сквозь слезы.
– Нет, – ответил он и направился в ванную.
– Что с тобой?! – вырвалось у меня с воплем. – Что с тобой такое?
Он остановился, повернулся ко мне, подошел вплотную и тихо ответил, глядя мне в глаза холодным и каменным взглядом:
– Ничего. Это я. Такой как есть. Что: не нравлюсь больше?
Я искала в его глазах намек на ложь, но не находила.
– Я люблю тебя.
– Зря, маленькая моя.
Он провел своей ладонью по моему лицу сверху вниз, его пальцы ненадолго задержались на моих губах. Большим он настойчиво раскрыл их, удерживая остальными меня за подбородок. Он медленно погружал палец все глубже и глубже. Единственное, чего я сейчас хотела, это закрыть глаза и ответить. Я сделала и то и другое. Он тихо шепнул мне на ухо:
– Я плохой. Ты хорошая. Уходи, пока отпускаю, Высоцкая. Потом поздно будет.
Он отпустил меня и ушел в ванную, заперев дверь. А я попятилась назад, не веря тому, что вижу и слышу. Он был плохим, он был хорошим, но таким, как сейчас, он еще не был. Он не позволял мне до себя дотронутся. Почему? Он злился, что я поехала за ним?
Я подошла к двери в ванную и села у стены напротив. Слушала, как шумит вода. Иногда до меня доносился приглушенный стон: ему было больно. Больше всего я хотела сейчас раздеться и зайти внутрь, встать у него за спиной, прикоснуться к нему губами… Пусть он разозлится, пусть ударит, пусть попробует меня выгнать, пусть кричит, пусть заставит меня отступить, только не так, как сейчас: молча и холодно.
Шум воды прекратился. Через две минуты щелкнул замок и он вышел из ванной. Увидев меня, он какое-то время пристально смотрел мне в глаза. Я не могла ничего – абсолютно ничего – считать с него. У него на лице не было вообще никаких эмоций. Я моргнула первой и он сразу же отвернулся и направился в спальню.
– Мы даже не поговорим? – крикнула я с вызовом ему вслед.
– Мне нужно отъехать по делам, – услышала я в ответ.
– Ты вернешься? – я поднялась на ноги и направилась к нему.
– Посмотрим, – холодно и сухо.
– На мое поведение? – снова дерзко.
– На мои возможности.
Он достал из шкафа джинсы, одел их, зажмуривая глаза, когда движения снова причиняли ему боль. Я хотела подойти ближе, но оставалась на месте. Он надел свитер, взял с кровати ключи и телефон и, миновав меня, хотел выйти, но я взяла его за руку:
– Ты сказал вчера, что любишь. Звучало правдоподобно.
– Вика, мне ехать надо…
– Какого хера ты зовешь меня «Викой»?! – не выдержала я и со всей силы толкнула его в плечо. – Ты забыл, кто я?! Что случилось за эту ночь?! Что изменилось?!
– Давай, рви связки, кричи, маленькая моя, – на его лице мелькнула жестокая улыбка.
– Сука, Мирон… Что ты делаешь со мной? Ударь меня! Наори! Сделай хоть что-нибудь! Я чуть не сдохла там, пока тебя ждала всю ночь! И стоишь сейчас, смотришь на меня, улыбаешься и делаешь вид, что я никто?!
Он ничего не ответил, потому что раздался звонок в дверь. Я хотела пойти и открыть дверь, но Мирон схватил меня за плечо, грубо толкнул вглубь комнаты и жестко приказал:
– Сиди здесь.
И не подумаю! Я пошла следом и через секунду увидела у себя на пороге моего ночного водителя. Увидев меня, он протянул Мирону мою сумку, переминаясь с ноги на ногу, и робко пояснил ему:
– Дамочка вчера у меня в машине забыла. Я, это, я не хотел. Там все на месте. Я адрес в паспорте посмотрел, вот.
Он вложил мою сумку в руку Мирона, тот произнес «спасибо» и закрыл дверь перед его носом.
Не глядя на меня, Мирон положил сумку на комод, присел на танкетку и стал обуваться. В моем доме было много его вещей, но верхней одежды не было никакой, кроме пальто, перепачканного кровью. Он указал на него взглядом и попросил:
– Не сочти за труд, вынеси на помойку.
После этого он вышел и закрыл за собой дверь.
***
Мирон сел в машину, повернул голову и посмотрел в зеркало заднего вида на рану на виске. Она была глубокой, кровь снова начинала проступать понемногу. Наверняка ее нужно было зашивать, но у него не было на это времени. Он завелся и поехал на встречу.
Через три четверти часа он припарковался в отстойнике под эстакадой напротив черного BMWс тонированными стеклами. Посигналил фарами и отщелкнул замок блокировки дверей.
Из BMWвышел мужчина в черном строгом костюме и в черном пальто. В руке он держал бумажный пакет, похожий на те, в которые в кофейнях кладут горячие булочки. Медленной уверенной походкой мужчина подошел к машине Мирона, сел внутрь и поздоровался с ним, пожав руку. Какое-то время он с любопытством разглядывал повреждения на лице и с усмешкой констатировал:
– Нормально они тебя так отмудохали. Будет уроком.
– Не будет, Андрей Евгеньевич, – ухмыльнулся Мирон и положил руки на руль.
– Миронов, мне эта канитель тоже не нравится, но я тебе, блядь, уже сказал, что вариантов больше нет. Сиди на жопе ровно и жди суда. Даже если они его возьмут на трупе с дымящимся стволом в руке, он через пару часов с Газетного своими ногами домой уйдет.
Мирон отвернулся и сжал губы.
– Ствол, кстати, верни.
Андрей Евгеньевич развернул пакет, который принес с собой, достал оттуда прозрачный пакет с пистолетом внутри и положил его на панель перед собой.
– Скажи спасибо, что наши приехали, а то валялся бы щас в ИВС и кровью харкал.
– Спасибо, Андрей Евгеньевич, вашими молитвами…
– Миронов, не дури. Костя…
Мирон повернул голову и спросил:
– Как вы нас нашли?
– Мы твой мобильник ведем. Место знакомое, там ребят Артура брали…
– Я могу быть свободным, господин подполковник юстиции? Или, как вы там теперь называетесь: следователь по особо важным делам Следственного департамента МДВ России?
– Так точно. Можешь быть свободным, только один вопрос: кто такая Высоцкая Виктория Андреевна?
Мирон изменился в лице и тихо произнес:
– Я сделаю вид, что не слышал. Какого хера?
– Прослушку еще не сняли. Она фигурирует, мы пробили…
– Кто о ней говорит?
– Константин Александрович, я не…
– КТО, БЛЯДЬ?! Мне надо знать.
Андрей Евгеньевич ухмыльнулся и открыл дверцу.
– Всего хорошего. Если ты так за нее переживаешь, посоветуй ей держаться подальше от тебя. На какое-то время. Удачи. На связи.
– Добро, – ответил Мирон, наблюдая, как удалялся его визави. – Держать ее подальше… Твою мать, а я-то хотел поближе… поглубже… почаще… Высоцкая, Высоцкая, маленькая ты моя, как же мне держать тебя подальше, когда, сука, ты так нужна мне поближе?