Ведьма, как крыса, рыла к тебе ходы
и пауком проникала в дома людей
лишь бы узнать, сердце жжется твое по ком,
лишь бы увидеть и стать лицом схожей с ней,
чтоб увести по соцветию летних трав
прочь за собой. Ты сидел возле ног, как пес.
Гладя тебя, одурманив тебя собой,
ведьма впервые распробовала вкус слез.
Месяцы шли, ночь укачивала восход,
алой зарей украшавший прошедший день.
Ведьма не прятала дьявольских черных слез,
ведьма молила бога, звала чертей,
чтобы забрали прочь от нее того,
за кого душу когда-то дала тому,
кто обратил ее счастье в тоску и скорбь,
дом ее светлый из сказочного в тюрьму.
Кожей иссохла, чтоб милую не узнал,
волосы срезала, не трогал чтоб лаской рук,
дергалась мышью, заслышав его шаги,
и волком выла на шорох любой и стук.
Злом обернулась любовь ей, что так ждала,
что привела себе в дом, не спросив, люба ль.
Если ты зла, в мире будет тебя, кто злей,
вьешь нить судьбы, в узел свяжет тебя судьба.
Морок сняла, отворила с ворот замки,
в спину ему ветром дула, лишь бы ушел.
Из-за печи мигом высыпали гурьбой
черти лукавые с сожженной ее душой,
что черной тряпкой в ладонях теперь лежит,
а она смотрит в небес ледяную синь,
дико смеется, и слышится в смехе том
страшным проклятьем, молитвой ли слезной: «Сгинь!..»