Образы, разбуженные на сеансе у доктора Катарини, по-прежнему цеплялись за мозговые извилины, подобно ядовитым водорослям, опутавшим погибающий коралл.
Подъезжая к дому, Максим окинул взглядом травянистый участок соседа, престарелого и одинокого любителя копаться в земле.
И тут же резко затормозил посреди узкой дороги, тянувшейся между зданиями, вышел из машины, перелез через изгородь и, встревоженно хмурясь, медленно зашагал по идеально подстриженной траве к железяке, покрытой ржавчиной, красной, как марсианская почва. Вытащил из-под ближайшего деревца массивную подпорку и воткнул ее в центр железяки. Две острые челюсти с леденящим душу щелчком захлопнулись, и деревяшка переломилась.
– Эй, какого черта вы делаете на моей земле?! – крикнул появившийся из дома старик. Он шел прихрамывая и возмущенно жестикулировал.
Максим медленно повернулся, дожидаясь, когда тот приблизится, чтобы можно было разговаривать, не повышая голоса.
– Кто вы такой? – недовольно буркнул сосед.
– Можете объяснить, что это? – Максим указал на ржавую хищницу.
– Не ваше дело! Да еще подпорку сбили и…
– Я задал вам вопрос, – перебил Максим. – Что это?
– Капкан на лис. Мерзкие твари таскают у меня птиц из курятника! – Старик нелепо изогнулся и указал рукой на загон с клетками.
– Я вижу за вашей спиной еще один. Сколько их всего?
– Что вы ко мне прицепились, а? Давайте уходите, не устраивайте скандала.
Максим прищурился и посмотрел в глаза куриному защитнику?
– У вас есть разрешение на установку капканов?
– Я на своей земле – что хочу, то и делаю. А вы что, из полиции?
Максим достал из внутреннего кармана удостоверение и помахал им перед носом собеседника. Тот разинул рот, и на оплывшем от удивления лице обозначились мелкие трещинки и морщины.
– Эти проклятые рыжие твари душат кур! У меня нет права защищать свое имущество?
– Так вы получили разрешение префектуры? – поинтересовался Максим и убрал удостоверение.
– Ну…
– Даже если бумажка имеется, – продолжил Максим и присел на корточки, – ловушки должны быть разрешенных моделей, а эти…
– Ладно, ладно, я все понял, – проворчал старик. – Уберу.
Максим поднялся, сунул руки в карманы и посмотрел по сторонам, чувствуя на себе опасливый взгляд соседа, явно прикидывающего, какое еще нарушение может отыскать въедливый инспектор.
– Очень хорошо, спасибо, – наконец произнес Максим, прошел по траве к деревянным воротам, отпер их и бросил через плечо: – Я живу совсем рядом, в доме на опушке.
Старик что-то проворчал в бороду. Он все понял без лишних объяснений.
Шины скрипнули по гравию стоянки, и тут Монсо увидел хозяйку своего дома, женщину с подсиненными седыми волосами и задиристым характером. Она за словом в карман не лезла и вечно появлялась в самые неудачные моменты, а ее лексикон мог шокировать добродетельных обывателей.
– Надо же, вот и вы наконец! – сказала она и пошла к нему, тяжело опираясь на трость.
Максим подозревал, что этот аксессуар ловко дополнял арсенал якобы беззащитной бабульки, позволяя ей казаться еще уязвимее, хотя летними вечерами, орудуя лопатой, она могла бы дать фору мужику-огороднику.
– Вы не на службе? – поинтересовалась она.
Тон недовольный – она сочла, что он ответил недостаточно быстро.
– Покормлю кошек и поеду.
– Вот что я вам скажу, мой милый: если бы о людях вы заботились так же хорошо, как о бродячих котах, стали бы матерью Терезой, ей-богу!
– Вы не слишком любите моих коллег-жандармов и меня в том числе, а ведь мы всего лишь делаем свою работу.
– Легавые… Мне больше по душе «Врачи без границ» и волонтеры, помогающие бездомным, ясно?
Максим усмехнулся: она обожала отпускать шпильки, зато, получая месячную плату за его двушку, бывала вполне довольна и полицейское жалованье не критиковала.
Хрустальный звон колокольчика сообщил о появлении рыжего кота. Пройдя между ногами Максима, он вопросительно поднял хвост, оставив на черных форменных брюках шерстяной след.
– Это Гарфилд, зверюга Денуайе. Вы его подкармливаете?
– Я всем рад, – ответил Максим.
Он тряхнул связкой ключей, дав понять, что разговор окончен, и не торопясь пошел к двери. Гарфилд нырнул в дом через кошачий лаз, который Максим соорудил, преодолев упорное сопротивление старухи.
– Господин Монсо! – Она взмахнула палкой, чтобы привлечь его внимание, словно не надеялась, что он услышит ее хрипловатый голос. – Хотела предупредить, что сегодня рано утром к вам приходила женщина.
Он вставил ключ в скважину и обернулся:
– Ну и?..
– Кажется, ей было… не по себе. Я бы сказала, что она была в панике. Что у нее не все ладно. Впрочем, я не врач, диагнозов не ставлю.
Максим попробовал повернуть ключ и обнаружил, что замок открыт.
– И вот еще что. Я ее пожалела и впустила к вам.
Он озадаченно нахмурился и чуть склонил голову к плечу:
– Но…
– Она вас искала! – Старуха не дала ему договорить. – Назвалась вашей сестрой, а поскольку вы похожи как две капли воды, сомнений у меня не осталось.
Слово сестра подействовало, как удар хлыста. У Максима помутилось в глазах, сердце загрохотало в висках, точно военный барабан, кровь отлила от рук и ног, и тело стало омерзительно ледяным. Домовладелица еще что-то говорила, но в ушах у Максима шумело так, словно вокруг головы метался рой обезумевших пчел.
Он неверной рукой толкнул дверь – медленно, как делает человек в испуге. Если старуха сказала правду, следующий шаг перенесет его на край бездны прошлого и отбросит на двадцать лет назад. Его сестра. Элоди. Теперь незнакомка. Иначе и быть не может, ведь их последняя встреча закончилась трагично. Готов ли он к такому испытанию сейчас, после сеанса у психиатра? Все приложенные усилия пойдут прахом, если он позволит чувствам захлестнуть душу, и демоны детства будут рвать его в клочья изнутри.
Максим попытался сделать дыхательное упражнение; он так крепко цеплялся за ручку двери, что побелели костяшки.
Голос домовладелицы возвращался постепенно, как волна, предвестница прилива:
– Вам плохо, господин Монсо?
По его щеке скатилась капля пота.
– Все в порядке, мадам Фаржас, со мной все в порядке, – солгал он.
– Ну и хорошо, оставляю вас с сестрой, не стану больше докучать.
Еще один удар кинжала в живот.
Он шагнул в свое жилище, как в зал суда, где ему вынесут смертный приговор. В гостиной притягивали взгляд французские окна, из которых открывался величественный вид на горы вокруг озера. Два кота вспрыгнули на столешницу вдоль левой стены, и принялись расхаживать, как львы в клетке, задрав хвосты наподобие антенн.
Справа, в неглубокой нише, на обтянутом тканью диване, заваленном подушками, – это была кошачья вотчина, – лежала женщина. Ее волосы уже начали седеть. Как только Максим показался в дверях, она проснулась и резко села.
Глаза гостьи наполнились слезами, рот искривила судорога печали.
С первого взгляда он не узнал Элоди; медленно, как канатоходец по проволоке, он зашагал к ней, и лицо ее пробуждало тысячи воспоминаний детства. То, что Максим описывал доктору Катарини, снова всплыло на поверхность. Ночь крещения, насильственное сближение с Богом, раненый лис, холод… И река. Из бурлящей воды то и дело выныривали тысячи голодных ртов – они накидывались на него, как апокалиптические стаи летучих мышей-кровососов, жаждущих напитаться его жизненной силы.
Колени дрожали, но, судорожно стиснув кулаки, Максим шагал вперед, к сестре, как по зыбучим пескам. Элоди встала, и подол цыганского платья коснулся пола; она раскинула руки в надежде обнять человека, которого не видела два слишком долгих десятилетия.
Максим остановился в шаге от нее. Взгляд его карих глаз, ставших почти черными, доставал до дна ее души.
– Максим… – выдохнула она. – Как же долго я молилась о том, чтобы увидеть тебя…