Чувствую себя прежней. Только возвращаясь в Нью-Йорк, ощущаю дежавю. Это всё та же я, но уже не я. За год удалось поменяться, как в отрицательную, так и в положительную сторону. Прилёт в Нью-Йорк представляет собой что-то вроде перезагрузки, которая стала необходимостью. Я настолько заведена предстоящей встречей, что подпрыгиваю, когда натягиваю платье и дрожащими пальцами застёгиваю ремешки на туфлях.
Свобода.
Бескрайняя свобода от всего.
Дом Картера виднеется вдали, когда таксист сворачивает на нужную улицу, и по коже пробегают мурашки. Подобную радость и предвкушение испытываю только когда возвращаюсь к друзьям. Только видя их, понимаю, как сильно скучаю, как сильно закрылась, не позволяя новым лицам войти в жизнь.
– Ваша заключительная алкоголичка прибыла, – громко сообщает Джаред, как только открывает входную дверь.
Я бросаюсь на его шею и сжимаю так крепко, что парень закашливается, но не отталкивает.
– Ты просто душка, Картер.
– Я женат, у меня детей, так что отвали, – язвит он, обнажая ямочки на щеках.
Отпускаю парня и замечаю девочек на заднем дворе, куда бросаюсь сломя голову. Я, оказывается, великолепно бегаю на каблуках. В ответ получаю взаимность.
Лизи и Алекс бегут навстречу. Мы похожи на боулинговые шары, которые летят лоб в лоб и сталкиваются. Тройные объятия похожи на женскую групповуху, из-за чего фыркает Джаред.
– Мерзость.
– Если бы тут были близняшки, ты бы уже снимал трусишки, – подшучиваю я.
– Я женатый человек, – наигранно оскорбляется Джаред. – У меня двое детей.
– Забери свои камушки из моего огорода, Картер, – Лизи прогоняет его рукой, как назойливую муху.
– Я люблю тебя, малышка, даже если тут соберутся самые отпадные близняшки мира, никто не будет лучше тебя.
– Фу, – в унисон выпаливаю я и Алекс, после чего спрашиваю: – А где Мэйс и Мэди?
Джаред лукаво улыбается.
– Они уже второй день у родителей.
– Сегодня твоя участь смотреть телек и лечь спать в одиночестве, – сообщаю я. – Можешь порадовать себя порнушкой перед сладким сном.
– В двенадцать карета превратится в тыкву, – он поворачивается спиной и заходит в дом. – С ней исчезнет одна принцесса.
– Сомневаюсь, – Алекс хлебом не корми, найдёт повод поиздеваться.
– Вы вернёте мою жену в первоначальном виде.
– В этом тоже сомневаюсь.
Джаред смотрит на нас через плечо и скользит ладонью по лицу.
– Хотя бы вернись целой, – завершает он. – Не устраивай квест по городу.
Мы провожаем его взглядом до тех пор, пока парень не скрывается на втором этаже.
– Это будут лучшие выходные за прошедший год, – широко улыбается Алекс, обращая озорные зелёные глаза к нам.
Правда на её стороне.
К двум часам ночи забываю собственное имя, а голосовые связки держатся на тонком волоске. Итого: два клуба и бар за спиной. Три заведения, которые выбирали, ткнув пальцем в карту.
Музыка долбит по барабанным перепонкам, Алекс и Лизи продолжают безумные танцы, над чем хохочу, растекаясь по диванчику, словно шоколад. Представить страшно, как выглядим со стороны, но это явно последнее, о чём думаем. Под конец отрыва-на-полную-катушку, Том забирает Алекс из такси и несёт на руках, пока она кричит, что вечер удался и размахивает руками, заливисто хохоча. Следом черёд Лизи. Она чудом держится на ногах и даже больше: может бегать. Подруга несётся в объятия мужа, повисает на его шее, в ответ Джаред закатывает глаза и поднимает руку на прощанье. Моя участь выползать из такси самостоятельно. Надеюсь, после пробуждения ничего не вспомню.
Чудо не происходит.
Я всё помню.
Вибрация вырывает из мертвецкого сна. Я рыскаю по постели рукой, не в состоянии разомкнуть веки и мучаясь от адской головной боли.
– Ты совсем заработалась, – с толикой хрипотцы звучит мягкий голос мамы, когда, не глядя, принимаю вызов.
– Я совсем заотдыхалась, мам, – вымученно улыбаюсь и зарываюсь под одеялом. – Я в Нью-Йорке.
– Ого!
– Да, – продолжаю, чтобы она не разговаривала много, хотя чем дальше, тем дольше хочется слышать её мелодичный голос. – Решила оставить всё и вырваться.
– Не трать молодость на работу, Ри, ты можешь…
– Знаю, мам, не надо. Всё хорошо. Ты же говорила, что любимое дело должно приносить удовольствие, а не только прибыль. Мне нравится, столько всего происходит.
– У других… – печально завершает она. – Ты не хочешь возвращаться домой, где ждут?
– Я хочу знать, что у тебя всё хорошо. Это всё, что хочу знать. Как проходит терапия?
– Ри, ты слишком много думаешь об этом. Я не хочу…
– Чтобы ты волновалась, да, знаю. Ты всегда это говоришь.
– Мне отведено столько, сколько потребуется, нет необходимости держать меня.
– Ты говоришь глупости. Я хочу, могу и буду стараться для того, чтобы ты не сдавалась!
– Но это же не конец.
– Я хочу набирать твой номер и знать, что услышу твой голос.
– Рано или поздно кто-то не возьмёт трубку.
Настроение мрачнеет, а в горле саднит, словно засыпали битое стекло. Я изо всех сил стараюсь не терять силу духа.
– Не говори так.
– Это жизнь, рано или поздно все уходят.
– В моих возможностях сделать всё, чтобы было поздно. Ты нужна мне. Я не могу тебя потерять. Это… это не честно!
– У тебя есть папа, ты не останешься одна.
– Но это не то, мам! Ты же знаешь, что это не то, он не понимает. Никогда не поймёт.
– Он понимает, просто по-своему.
– И считает меня маленькой девочкой, которой ещё нужно сделать хвостики, повесить на плечи рюкзак и отправить в школу.
– Каким бы возрастом не была дочь, отцы всегда будут считать её своей маленькой девочкой.
– А наш ещё может посадить меня под домашний арест.
– Только ради благих целей, – с улыбкой в голосе, доносит мама.
– Мам, мне двадцать пять. Я не маленькая девочка, у меня… Господи, у меня было четверо мужчин, а он всё ещё думает, что на меня можно надеть нимб и ангельские крылышки с пыльцой, как было в третьем классе.
– Пусть думает, что было только два.
– Ты говорила, что врать не хорошо, – хихикаю я, испытав слабый прилив радости.
– Ради благих целей можно.
– И как тебе не стыдно? Папа, наверное, думает, что я заклятая девственница, а с Йеном и Райном не было ничего, кроме поцелуев в щёчку.
– С твоим папой шутки плохи.
– Мне ли об этом не знать. Он направит пушку на любого, кто приблизится к моей детской комнате. Подумать только: я не могу привести парня домой.
– Ты уже приводила, Ри.
– Да, Йена он едва не пристрелил, Райн спал на другом конце коридора от меня. Это невыносимо. Папа не изменится, я не выйду замуж, потому что ему заранее не нравится мой выбор. Я даже не смогу родить, потому что, Боже упаси, он может подумать, что я занимаюсь сексом. Сексом, мам! Я должна верить, что меня принёс аист.
Слушаю её смех и настроение делает новый взлёт. Даже если монолог был местами грубым, жалким и с нотками обиды, он того стоил, ведь мама смеётся.
Как только обнаружили рак голосовых связок, я начала больше ценить её голос. Любое слово, что она произносит, стараюсь запомнить и отложить в сознании. Мне вовсе не хочется думать о плохом, и поэтому отметаю скверные мысли. Она тут. Я могу её слушать, видеть и обнимать. Это уже бесценно. Она – мой лучший друг. Никто не знает меня так, как она. Я доверю ей всё. Абсолютно каждый секрет, мысль, происходящее. Всё, что присутствует в моей жизни. Я могу держать её рядом столько, сколько это возможно; столько, сколько в моих силах.
– Как провела время? – интересуется мама.
– Лучше тебе не знать. Клянусь, мы перепробовали все коктейли в барной карте.
– Временами нужно терять контроль, особенно тебе.
– Мне уже не восемнадцать, наоборот, нужно держать себя под контролем. Не хочу быть той, перед чьим носом папа закрывает клетку.
– Глупости. Ты же не собираешься кого-то убивать.
– Даже если сильно хочется?
– Даже если так, а есть желание?
– Дикое.
– Мы говорим о ком-то определённом?
– Нет, но есть лица, с которыми хочу минимизировать общение.
– Мы не можем нравится всем, Ри, как и они – нам.
Я улыбаюсь, хоть и через силу, потому что с каждым последующим сказанным словом, её голос теряет бодрость и приобретает сиплость. Это означает только одно: пора завершать диалог.
– Пора подниматься, – я с грустью смотрю в потолок. Хочется болтать до тех пор, пока язык не начнёт заплетаться, но знаю, что она не подаст вида, испытывая трудности.
– Люблю тебя, Ри.
– И я люблю тебя.
Сбрасываю вызов, а следом отодвигаю телефон в сторону.
Внутри нарастает злость из-за несправедливости. На свете тысячи людей заслуживают смерти, но почему-то болезни сокрушают невинных, светлых как мама. Опухоль на ранней стадии, с ней можно бороться, это я и делаю, не желая мириться с обстоятельствами. Я не отпущу её просто так. Не уроню руки и не приму печальный рок.