– Чур, мою повесть не перебивать, а кто ее перебьет, тот трех дней не проживет, ведь тому змея в горло заползет! – начала в ответ на рассказ Ивана и кота ученого свое повествование Елена Полумесяц, удобно расположившись перед деревянным резным туалетным столиком, где царевны-девицы себя в порядок приводили: лицо белили, черным угольком брови подводили, губы свекольным соком подкрашивали да косу лентой шелковой украшали. – Началось все это сразу после похищения царевны Анны Буяной – ее отец тогда мне мотылька заколдованного отправил с просьбой отыскать дочь.
– Что началось? – не понял боярский сын, с ужасом наблюдая, как Елена Полумесяц отстегивает накладную косу, а затем растрепывает белой ручкой короткую стрижку, словно из хазарского полона вернулась.
– Это, – выразительно произнесла девица и, закатив глаза, сняла цветные линзы, а затем – длинные черные ресницы, после чего намочила платочек белый душистой розовой водой и смыла с лица косметику, а потом, кряхтя, достала из-за пазухи два мешочка белых хлопковых, из-за чего сразу стала плоской, словно паренек.
– Елена Павловна, будьте добры, продолжайте повествование. Молодой человек просто никогда не видел чудес вашего преображения и, видимо, поражен. Не обращайте на него внимания, даже если в обморок упадет – такое с ним часто случается от нервного потрясения. Со временем привыкните.
Журналистка кивнула и задрала сарафан синий до колен, с трудом стягивая с ноги сапожок изумрудный на пятнадцатисантиметровом каблуке тонком.
– Тогда царевич Елисей по Анне Буяной слезы горькие проливал, хотел из плена Кощеевого вызволить да замуж взять, но отец его, князь Владимир Могучий, не разрешил. И Бабе Яге, царствие ей загробное, запретил ему помогать и в путь-дорогу своего сына-болвана снаряжать. Но не зря молвят – не вставай поперек дороги коню рьяному и молодцу пьяному, а от любви у них так разум мутится, хоть запирай в тюрьму белокаменную. Так, впрочем, князь Владимир Могучий и поступил, слух распустив, что сын его в заграничное путешествие отправился – мир повидать да себя, молодца красного, показать. Сам Елисей тем временем в монастыре Святого Луки, что возле града Лукоморного, томился.
Елена, наконец, стянула оба тугих сапога и встала, оказавшись по грудь боярскому сыну. Но и это было не все – к тихому ужасу молодца, она расстегнула пояс, бисером вышитый, и вместе с ним на пол упала и большая подушка льняная, сразу окончательно и бесповоротно лишив красоты стан девичий сзади.
– И как это связано с самоубийством Кощея Бессмертного и убийством Бабы Яги? – еле сдержал крик ужаса Иван Васильевич, ведь журналистка, превратившись из девицы лебединой красы в серую мышку-норушку, ногти накладные снимала с ручек белых и в стеклянную коробочку расписную складывала.
– Это присказка – не сказка, сказка будет впереди, – лукаво подмигнула боярскому сыну Елена Полумесяц, напомнив ему чем-то слугу Прошку – такого же лохматого, рыжего и худощавого.
– Молодой человек, не прерывайте Елену Павловну. У нее пространная манера изъясняться, как и у всех тружеников нивы образования и науки, – заступился за ученицу свою кот ученый, греясь на подоконнике терема резного в лучах заходящего солнца, из-за чего глаза его желтые в две золотые монетки превратились.
– После того, как я в гарем Кощея внедрилась, одна царевна-информатор, которая хочет остаться неузнанной, за сто булок заморских с кремом заварным рассказала мне, для чего царь загорский девиц похищал.
Журналистка встала, прошла за ширму деревянную, там сарафан синий сбросила, серебряной нитью вышитой, и переоделась в свою обычную одежду – кафтан, красные сапожки и шапочку, мехом песцовым обитую, превратившись в брата-близнеца Ивана Васильевича, который от удивления даже дар речи потерял.
– Не томите драматической паузой, Елена Павловна, – попросил профессор Баюн и прикрыл в блаженстве глаза, – продолжайте.
– Кощей Бессмертный не для работ бесплатных девиц похищает, как все думают в Тридевятом царстве, и не для утех плотских, как наивно полагают в Тривосьмом царстве, и не ради благотворительности, как почему-то уверены в Триодинадцатом царстве, а для откупа Змею Горынычу, который не только прожорлив, но и похотлив, и за данью своей раз в год к царю загорскому прилетает. А чтобы все царства-государства против себя не ополчить, похищает Кощей только дурнушек да старых дев, на которых ни один молодец красный не позарится. Только с Анной Буяной ошибся царь загорский – кто ж знал, что царевич Елисей поленниц любит?
Нахмурился боярский сын и головой покачал, растрепав кудри свои буйные.
– Не понятно ничего. Если Кощей для откупа похищал царевен-девиц, то почему жизнь свою бессмертную загубил? Веками ему сходило это с рук, значит, налаженное это было дело лихое со Змеем Горынычем, а если и поругался с ним, то почему Бабу Ягу в своей смерти обвинил?
– Не дурак ты, боярский сын, хоть таковым и кажешься, – покачала головой Елена Полумесяц и смерила Ивана насмешливым взглядом. – Последний год Змей Горыныч девиц совсем не забирал, а за месяц до смерти Бабы Яги Змей почти каждый день к Кощею Бессмертному прилетал. Девицы слышали, что ругались они – до драки почти дело не дошло. Бабу Ягу несколько раз упоминали в гневе.
– В этом нет ничего удивительного, Елена Павловна, ведь вредный и мстительный нрав ведьмы лесной, Бабой Ягой в Тридевятом царстве именуемой, всем и каждому известен, и каждый второй житель ее поминает словом недобром при любом удобном случае, – степенно произнес кот ученый и изобразил черным хвостом своим знак вопроса, – а подозрение, что в двух этих загадочных смертях Змей Горыныч замешан, вполне оправдано, ведь я перед поездкой в царство загорное получил отчет о составе пепла из печи Izbi Kurinoi. Один его вид принадлежит берестяной странице, на которой Варвара Краса Длинная Коса отпечаток кровавый пальца большого оставила, что подтверждает ее показания. Второй – самокрутке, которыми баловалась Баба Яга и кума своего – Всадника Солнца, в четырех ликах являющегося, угощала. Третий – Змею Горынычу, что делает его подозреваемым номер один. Так и запишите молодой человек в своем протоколе, – распорядился черный кот, но Елена Полумесяц давно все слова его записала и подробно все факты задокументировала.
– Это что ж получается, профессор Баюн? Баба Яга по делам шла, потом вернулась, чтобы Варваре помочь, затем из избушки вышла и порог запечатала, а после через печь обратно домой вернулась, да еще и с гостем дорогим – Змеем Горынычем, который ее и убил подло, чтобы через печь покинуть место преступления? – почесал затылок Иван Васильевич и ногой, и сам же на свой вопрос ответил.
– Получается, что так. Странно только, что воевода Камень на печь внимания не обратил и столь ценную улику упустил, – расстроился боярский сын и буйную голову повесил, ведь кумир его впервые ошибся так и тут же орел геройский потерял.
– Воевода Камень мыслит рационально, к тому же в познаниях колдовских ограничен и не знает, что если змей огненный схватит кого крепко, то вместе с ним и в печь залететь сможет, ведь превратится в алую шаровую молнию, а затем об пол ударится и снова прежнюю форму примет вместе с похищенным им объектом, – учено растолковал профессор Баюн и потянулся, – но лучше спросим его об этом лично. Молодой человек, как вы относитесь к путешествию по Огненной реке?
***
Среди темного леса, под ходячими облаками, под красным солнышком была-текла река Огненная, с вершины горы черной стекающая и лавой называющаяся.
Опоясывала она царство огненное, Тридвенадцатым называемое, сплошь руинами обугленными покрытое, которым правил Сива Силович, Змеем Горынычем в Тридевятом царстве именуемый.
Простился на границе царства загорского боярский сын и кот ученый с журналисткой Еленой Полумесяц, которая напоследок сообщила, что Кощей Бессмертный сам полог свой погребальный вышил, ведь рукоделием любил тайно заниматься, а после сели в лодочку крылатую и полетели по небу под светлым месяцем, под белыми облаками и частыми звездами.
Боярский сын впервые в жизни по небу летел, поэтому от страха чуть душу богу не отдал, а профессор Баюн, напротив, спокоен был, мудро и степенно взирая на птиц небесных и помощника своего, к борту лодочки себя веревкой привязавшего.
– Не переживайте, молодой человек, если летающий корабль упадет, то мы моментально сгорим в лаве, даже Лукоморская судмедэкспертиза тела наши не идентифицирует, поэтому расслабьтесь и получайте удовольствие от созерцания прекрасных пейзажей Тридвенадцатого царства, – успокоил боярского сына кот ученый и прикрыл от удовольствия глаза, а, может, устал любоваться пепельной равниной и остовами черных замков, над лесом угольным возвышающимися.
– Профессор Баюн, а вы со Змеем Горынычем знакомы? – с трудом перекричал потоки ветра Иван Васильевич, изо всех сил в борт деревянный лодочки летающей вцепившийся.
– Частично, – загадочно ответил кот ученый, – с некоторыми его субличностями – да, а с некоторыми – нет.
– Это что еще за диво-дивное? – не осознал масштаб замаячившей на горизонте проблемы боярский сын, а зря.
Лодочка мягко пустилась на постамент каменный, толстым слоем сажи покрытый, где встретила их угрюмая стража змеиная в серых доспехах и провела в черный дворец, высоким железным забором обнесенный, на котором табличка красовалась «Тюрьма психиатрическая. Лечебница магическая».
Профессора Баюна и здесь все, оказывается, знали – девицы змеиные в белых сарафанах провели кота ученого и его помощника в камеру, где Змей Горыныч в заточении лечился от множественного расстройства личности, ведь казалось ему, что не одна голова у него, а целых три.
– Здравствуйте, Сива Силович, Змей Горыныч и Царь Огненный, – вежливо поздоровался со всеми личностями пациента профессор Баюн, о которых узнал от его лекаря, – помнится мне, что в нашу последнюю встречу, вы совсем один-одинешенек были, на скуку жаловались, а теперь братьями по разуму обзавелись, с чем и поздравляю вас.
– Эх, Баюн Баюнович, и вы туда же. Посмеиваетесь надо мной, а я ведь и, правда, змей трехголовый. Вот увидите – не пройдет и года, как я над вами посмеиваться буду. Сперва голоса в голове, потом боль в шее, а затем – мучительный рост новых голов – так мой прадед, дед и отец страдал, так и я страдать буду.
– В таком случае для чего вы сами себя в тюрьму психиатрическую поместили и следить за собой строго-настрого приказали? – поинтересовался кот ученый и уставился желтыми глазищами своими на Змея Горыныча, сидящего перед ним в образе дракона красного одноголового.
– Этот год сложный у меня, переходный. Никогда не знаю, какая голова власть над телом захватит и что делать начнет. Вот Сива Силович, например, вспыльчивый очень. Это он царство Тридвенадцатое сжег дотла, поэтому и посадил я самого себя под замок, – вздохнул Змей Горыныч и ткнул кончиком красного шипастого хвоста в боярского сына, – а это кто, Баюн Баюнович? Подарочек мне привез? Эх, любы мне стали что-то в последнее время красные молодцы, точнее не мне, а Царю Огненному. Я же Змей обычный – царевен похищать люблю, над златом чахнуть да богатырей губить, но Царь Огненный – другой. Порченый какой-то. Его-то я как раз здесь и лечу, чтобы на все царства-государства свое имя грозное не осрамить.
– А что не так-то с… Царем Огненным? – не утерпел Иван и шагнул к камере зарешеченной, хоть и запретил лекарь ему так делать.
Ловко морду свою змеиную к решетке придвинул Змей Горыныч и языком длинным бордовым Ивана Васильевича пощекотал, измазав того слюной липкой.
– Сладкий какой, – с тоской любовной вздохнул пациент и оскалился в улыбке, – ну, здравствуй, красавчик. Ты женат? Или в поиске свободных и… запретных отношений?
Ничего не ответил Змею Горынычу боярский сын, ведь ушел, чтобы кафтан сменить, а профессор Баюн тем временем подозреваемого изучал взглядом прищуренным и вопросы разные задавал:
– Я так полагаю, что имею честь с Царем Огненным общаться?
– Так и есть, так и есть, котик мягкий животик.
– Насколько мне известно из вашей берестяной лекарской карты пациента, ваш прадед, дед и отец тоже страдали множественным расстройством личности, ведь это наследственная психическая болезнь, но никто из них никогда не был замечен в любви свободной и запретной к красным молодцам. Как вы это объясните?
Царь Огненный понуро потупился и вздыбил на спине пластины кремниевые, облако огненное из пасти испустив.
– Я тебе, котик миленький, так и быть расскажу по секрету. Ты зверюшка не болтливая, поэтому меня, порченого, не выдашь – прокляла меня Баба Яга. Наслала из мести порчу любовную, чтобы я не красных девиц любил, а молодцев, а особенно… Кощеюшку Бессмертного.
Профессор Баюн ничем не выдал своего удивления, даже глазом не моргнул и усом белым не повел.
– Именно поэтому вы убили Бабу Ягу? – с хитрым прищуром спросил он.
– Что ты, котик розовый ротик, я и пальцем ее не тронул – так поругался с ней маленько несколько дней назад, когда из тюрьмы в последний раз сбежал, да все без толку – отказалась снимать с меня любовную порчу ведьма старая. Если умрет она, то и колдовство ее никто снять не сможет, поэтому берегу я ее, как зеница око. Даже страховку ее здоровья и жизни оформил, всю казну золотую заложил.
– Тогда искренне соболезную вам, потому что Баба Яга умерла. И Кощей Бессмертный тоже, – хладнокровно сообщил Царю Огненному профессор Баюн и еле успел отскочить в сторону, иначе в головешку угольную превратился бы, ведь взвыл от отчаяния Сива Силович, полымя из ноздрей и дым из ушей испуская, и крушить свою темницу начал, а когда успокоился, Змей Горыныч обратно вернулся и извинился перед котом ученым.
– Вот снова это произошло. Потерял сознание, очнулся, сажа. Что на этот раз головы мои натворили? – сокрушался пациент, качая длинным шипастым хвостом.
– Расследованию моему помогли. Благодарю вас и все ваши субличности. Желаю наискорейшего вам превращения в трехголового змея, – сказал профессор Баюн и, махнув черным хвостом, исчез, словно дым.