Женщинам всего мира
Я долго колебалась, прежде чем начать вести этот дневник.
Как я узнала позже, многие из нас для интимных откровений обзаводились тайным дневником; нас называли «дайристами» – очевидно, от английского «diary», означающего дневник, записную книжку.
Мы не только доверяли дневнику самые сокровенные мысли, размышления о друзьях, знакомых, местах, где бывали, но и записывали важные придворные события: дни рождения, бракосочетания, политические происшествия.
Я не стала выстраивать записи в хронологическом порядке. Я лишь постаралась запечатлеть наиболее значимые эпизоды моей жизни с Александром; моей целью было прояснить истину и отмести сомнения относительно многочисленных ложных толкований моего поведения; и наконец, благодаря свидетельствам очевидцев, я восстановила важные моменты, при которых не присутствовала лично.
Меня зовут Наталья Николаевна Гончарова, я супруга гения поэзии Александра Сергеевича Пушкина…
Вероятно, из всех писем, которые я посылала и получала, сохранятся только те, которые я воспроизведу в этом дневнике: все адресованные мне я сожгла, а что до тех, которые были адресованы мною Жоржу Дантесу, то в самом последнем из них, от 10 июня 1845 года, я попросила его также их все уничтожить.
Я намеренно использовала псевдоним Маша, чтобы меня не узнали…
Я не желала, чтобы в зависимости от веяний времени либо настроения комментаторов меня изучали и переписывали мою биографию.
Мои мысли и поступки принадлежат только мне; я единственный их судья и хранитель.
Это мой настоящий личный дневник; я негласно передаю его своим потомкам с тем, чтобы они распорядились им согласно моей последней воле. Этот дневник может быть обнародован не ранее 1 мая 2019 года, то есть ровно через сто девяносто лет после того, как Александр сделал мне предложение…
Когда придет этот день, время уже сотрет в Истории последние мои следы.
У меня была привычка хранить письма Жоржа Дантеса и Александра в небольшой шкатулке розового дерева, одном из подарков мужа ко дню рождения.
Через несколько дней после его смерти я их все перечитала. Некоторые воскресили памятные события, другие были настолько банальны, что я до сих пор спрашиваю себя, зачем он их писал.
Должна признаться, я редко отвечала на его письма; я не могла соперничать или хотя бы приблизиться на толику верст к стилю моего знаменитого поэта… Он подшучивал надо мной, говоря, что я посылаю ему «письма короче визитной карточки»; на самом же деле мне просто нечего было ему сказать! Во многих письмах он призывал меня к соблюдению супружеской верности. Теперь я осознаю, что продиктованы они были не страстью, влюбленностью или чувствами, а лишь постоянно грызущим его «стремлением к обладанию».
Моя жизнь прошла как трилогия, каждую часть которой можно соотнести с одним из романов Оноре де Бальзака.
Вначале «Шагреневая кожа» с Александром: он подарил мне океан мечтаний, но с каждым прошедшим днем этот океан постепенно иссякал; обещания оборачивались разочарованиями, клятвы превращались в предательство.
Слишком поздно поняла я, что делила свою судьбу с исключительным человеком: то был союз воды и пламени или, как сказал бы Александр, слияние Хионы, греческой богини льда, и Гефеста, бога огня!
Затем «Утраченные иллюзии» с Жоржем Дантесом: невинная встреча, которая шаг за шагом привела меня к жеманной куртуазной любви, а затем от жеманства к слепой разрушительной страсти, чтобы закончиться трагедией.
Он, без сомнения, почувствовал, что я была «женщиной в ожидании»; в сущности, Жорж был лишь охотником в засаде, подстерегающим дичь. С ним я воображала себе невозможное счастье, но это была лишь увертка, попытка заполнить пустоту моего существования.
И наконец, «Тридцатилетняя женщина» с Петром Ланским: как если бы после путешествия меж звезд я возвратилась на Землю!
Мои разрозненные воспоминания прилежно занимали свои места.
Бурный поток, едва не выплеснувшийся из своего ложа, вернулся в нормальное русло.
Однако и сейчас, в свои сорок пять лет, подводя итоги, я по-прежнему отказываюсь быть всего лишь заурядной госпожой Бовари!
Когда я заново пересматриваю свои моральные принципы, то спрашиваю свою совесть: в чем меня можно упрекнуть? Конечно, я была кокетка и транжира; без сомнения, мне следовало быть более внимательной матерью; но я была замечательной супругой, поскольку, не считая выкидышей, произвела на свет семерых детей, четверых от Александра и троих от Петра!
И Александр, и Жорж Дантес, и Петр утверждали, что я была воистину «романтическим созданием»; я считала это комплиментом. Намного позже, пытаясь разобраться в собственной личности, я любила отождествлять себя с героинями романов, комедий или трагедий; в каждый решающий момент моей жизни возникала молодая женщина, чей характер я как бы заимствовала…
Я побывала поочередно принцессой Клевской, Селименой из «Мизантропа», Хименой из «Сида», Федрой Расина и, наконец, доньей Соль из «Эрнани» Виктора Гюго. Достигнув зрелого возраста, я поняла, что лишь госпожа де Реналь Стендаля выражала мои самые сокровенные мысли.
Александр говорил, что я женщина-ребенок – капризная, легкомысленная и поверхностная; его это всегда и сердило, и привлекало…
Чтобы получить желаемое, мне достаточно было расплакаться, и он таял!
Мой характер выковали родители: с моей матерью мы жили в нашем доме, как в аду; с отцом были связаны ежедневные драмы. Я ненавидела конфликты и решала множество проблем благодаря своим дипломатическим талантам.
Я была социальным Протеем[3]: мне нравилось поддерживать в моем окружении уверенность, что я именно такова, какой они желали меня видеть… Это льстило их самомнению; зачем разочаровывать или противоречить, когда так легко покорять, просто нравясь? Но я попалась в собственные сети и очень скоро поняла, что нуждаюсь в других, чтобы существовать. Я могла бы повторить вслед за Гамлетом Вильяма Шекспира бессмертный вопрос «быть или не быть?».
Что до меня, я позволила себе поддаться очарованию, дурману, опьянению придворными балами. Для меня стала наваждением потребность демонстрировать себя, позволять себя разглядывать, постоянно чувствовать себя выставленной напоказ. Очень скоро «выглядеть» стало для меня важнее, чем «быть».
Двор воистину являлся единственным местом, где ты сталкивался с людьми, так с ними и не познакомившись…