Отправляюсь в кабинет к шефу – надо доложиться о доставке сына олигарха. Дядя Толя внимательно выслушивает мой рассказ. Затем просит всё своё рабочее время сосредоточить на Павле Истомине. Говорит, что теперь для нашей клиники, его как главврача и меня – это дело чести. Что ж, конечно он прав. У нас такого сложного случая ещё не было. Это вам, господа, не члены наращивать с попками. Тут работа очень тонкая потребуется.
Выхожу от дяди Толи и иду в палату, где после операции находится Саша-Елизар. Па-рень ещё спит после наркоза, рядом дремлет его отец. Мне очень приятно наблюдать такую картину, ведь она показывает трепетное отношение родителя к своему чаду. Пусть это уже не маленький мальчик, а совершеннолетний парень. Но для родителя-то он навсегда останется ма-леньким. Мне на какой-то момент даже хочется почувствовать: каково это, быть отцом.
Но пора уходить. Лишь смотрю на повязку. Всё сделано безупречно. Отправляюсь к Ба-баяну.
Он рассказывает, что операция прошла удачно, хотя пришлось, конечно, повозиться. Всё-таки там речь шла не только об улучшении внешнего вида, но и о восстановлении функ-циональности, чтобы парень смог легко дышать. Забавно, как многие пациенты, придя на кон-сультацию, думают, что сделать нос – проще простого. А что там? Кость, сверху хрящ и кожа. Тут надрезал, там подтянул и зашил.
Всегда на консультации приходится объяснять, что нос – сложнейший механизм, при-чем удивительно тонко спроектированный. У него не только дыхательная задача. Но и обоня-тельная, а ещё – температурная. Как, например, узнать, насколько в чашке горячее питьё? Можно потрогать руками. Но у посуды бывают толстые стенки, сразу и не поймешь. Вроде тепло, а над поверхностью пар поднимается даже в теплом помещении. Сунуть палец? Глупо и негигиенично. Тогда я подношу нос поближе.
У нас между ноздрями есть такая тонкая перегородка – колумелла. Так вот её внешняя поверхность вполне себе умеет определять, насколько горячий предмет или жидкость. Если придвинуть их к колумелле, становится понятно, можно трогать или пить или нет. И это ещё не всё! В носу нервные окончания, особенные клетки для определения запахов, кровеносные сосуды, мышцы, хрящи. И это не крошечной площади в несколько квадратных сантиметров.
Мне много раз пациенты говорили, что я проделал «ювелирную работу». В ринопласти-ке так и есть: там достаточно на доли миллиметра ошибиться, чтобы получить совсем иной ре-зультат. А нос – он что такое? Самая выдающаяся, причем в буквальном смысле, деталь нашего лица. Стоит на ней чему-нибудь оказаться ассиметричным, и всё. Выглядит человек совсем иначе.
У меня был один пациент, который как-то в разговоре сказал: мол, вот актеру Жану Рено надо бы ринопластику сделать. Вон у него какой шнобель здоровенный! Я ответил: нос – орган индивидуальный. Измени его, и человек станет выглядеть иначе. Старые знакомые узнавать перестанут. Да и фотографии на документах переделывать придётся. Уж не знаю, убедил или нет.
Саше-Елизару повезло. Он ещё слишком молод, 18 лет всего, чтобы заработать жуткий комплекс неполноценности и мучиться потом с ним многие годы. Теперь у парня всё будет хо-рошо, его нос стал ровным и аккуратным. Совсем скоро сможет его увидеть, и я этому очень рад. Потому спешу домой – устал с дороги.
По пути думаю. «Все-таки интересно: почему Павел сказал «Кажется, я понял»? Что все-таки такого он понял обо мне? Надо будет завтра спросить при удобном случае.
Только не судьба мне сегодня сразу повалиться на кровать. Едва переступаю порог квар-тиры, раздается телефонный звонок. Смотрю и не понимаю, чей номер. Но отвечаю на всякий случай.
– Привет, доктор, – слышу в трубке.
– Здравствуйте. Кто это?
– Не узнали? – нервное хихиканье. – Значит, богатым буду, – и опять «хи-хи-хи». – Это Павел Истомин, ваш новый пациент.
– Вы и так уже богатый, – шучу в ответ.
– Ничего, скоро стану ещё и красивый, и тогда вам от меня не уйти, – то ли шутит, то ли всерьез говорит Павел.
Что ж, хорошее настроение у пациента – половина успеха от операции.
– Я уходить никуда не собираюсь, – говорю ему.
– Где вы сейчас, доктор? Ой, а можно я вас буду Андреем называть? И на «ты»?
Вообще-то нельзя. Панибратство медперсонала с пациентами в нашей клинике катего-рически запрещено. Только ведь Павел – не простой юноша. Потому отвечаю так:
– Вам – можно.
– Отлично. А ты Павлуша. Если захочешь, конечно.
– Павлуша… Звучит красиво.
– Так меня мама называла ласково, – сообщает парень, в его голосе слышится грусть.
– Хорошо, Павел. Когда привыкну – буду называть, как ты сказал.
– Андрей, что ты теперь делаешь?
– Собираюсь лечь спать.
– Фу, как скучно. Приезжай ко мне? А?
– Прости, но… зачем?
– Прогуляемся немного. А ты что подумал? – снова хихиканье.
– Ничего такого. Хорошо, приеду, – отвечаю и кладу трубку.
Отдохнул, называется. Но с VIP-пациентами всегда так. Они очень необычные люди. Самолюбивые донельзя. Правда, раньше я знал это со стороны, теперь приходится убеждаться лично. Сын олигарха – первый в моей практике.
Фешенебельный отель Four Seasons буквально в двух шагах от кремля, потому мы с Павлом отправляемся на прогулку. Сначала на Манежную площадь, затем в Александровский сад. Хорошо, парень успел сменить свою жутковатую маску на обычную. То есть не совсем, конечно. Из шёлка, кажется, уложенного в несколько слоёв. Сын олигарха все-таки. Не может ходить в обычной медицинской за десять рублей.
С другой стороны, нынче многие в них щеголяют, так что никто на Павла внимания и не обращал. Забавно: ещё несколько лет назад, если мы видели на улице человека в медицин-ской маске, то думали, что он чем-то болен и старается не заразить других. Или себя пытается обезопасить, чтобы хуже не стало. А нынче всё наоборот: маска стала способом подумать прежде всего о собственном здоровье.
– Знаешь, я правда не знаю, о чем разговаривать с сыном олигарха, – говорю я через ми-нут пять молчаливой прогулки.
Павел смеется:
– Какой ты забавный. И… очень искренний. Другой бы на твоем месте побоялся в таком признаваться.
– Почему?
– Чтобы не испортить со мной отношения. Ведь ты сразу проводишь между нами соци-альную черту. Мол, я – простой врач, он – сын миллиардера. Что между нами может быть об-щего? Даже тем для разговора не найти, – говорит Павел весело. Я улыбаюсь. У него снова хо-рошее настроение. Вернее – ещё. Не пропало с момента приземления. Что ж, значит, дела идут на поправку. Пока психологические, а там, глядишь, и до физических недалеко.
– Ты обо мне так судишь, поскольку есть опыт? – спрашивает мой спутник.
– Да, случались у меня некоторые звездные пациенты.
– Ой, расскажи! Очень интересно!
– Хорошо. Только без имен, ладно?
– Знаю-знаю: врачебная тайна.
– Именно. Так вот, однажды приходит ко мне один телеведущий. Очень известный. Участник телепроекта, который длится уже Бог знает сколько лет и только недавно закончился. Хотя там должны были все пожениться, и счастливый финал, – начинаю я рассказ.
– «Дом-2»! – восклицает Павел.
– Я этого не говорил, – улыбаюсь таинственно.
Парень делает вид, что закрывает свой рот на «молнию», проводя пальцами по маске.
– Так вот, этот мужчина, назовем его… Джек.
– Ого! – звучит от Павла.
– Не ого, а имя я придумал, – настаиваю на своём. – Он записался через моего помощни-ка, я не видел его лица. Сначала не видел, то есть.
– А то сразу бы отказал?
– Я не из таких. Для меня все пациенты…
– Ладно-ладно.
– Джек приходит, здоровается, потом вдруг стягивает штаны вместе с трусами, садится на стул и широко разводит ноги в стороны. «Посмотрите, доктор!» – говорит мне. Я в легком шоке от подобного. Не привык к подобному. Сначала представиться, поговорить, а уже потом осмотр. «Простите, говорю, но я не…» «Знаю, что вы не гинеколог! – шутит пациент. – Но вы просто гляньте, что у меня там творится!» Что ж, предлагаю Джеку переместиться в смотровую. Там он демонстрирует свой член. «Ну? Видите?» – говорит. Я наблюдаю, довольно грубый ру-бец на члене. «Это след от какой-то операции?» – спрашиваю, потому что понять не могу. «Да, – смущается наконец Джек. – Мне несколько лет назад один умелец туда стеклянные шарики вживил. Я потом попросил удалить, а он, сволочь, так криво зашил».
Павел, представив картину, хихикает в маску. Я стараюсь сохранять серьезный вид.
– «И что же вы хотите?» – спрашиваю. «Зашейте мне нормально!» – кричит Джек почти в истерике. Прошу его одеться. Возвращаемся в кабинет. Объясняю, что операция несложная, и я готов её сделать, если не обнаружится противопоказаний. «Какие ещё они могут у меня быть?! – возмущается Джек. – Да вы хоть знаете, кто я такой?» «Осведомлён», – кратко отве-чаю. «Думаете, у такого, как я, могут быть венерические болезни?!» «От них никто не застра-хован, – говорю. – И потом, это стандартная процедура, чтобы избежать в будущем возможных осложнений». «Я понял», – сказал Джек, успокоился, и дальше мы поговорили без эмоций.