Мюнхенский университет.
Поздняя осень.
– Ну как ты?
Лия крепко обняла меня за плечи, и мне захотелось расплакаться прямо в ее дружеское плечо.
– Разбито, Лэа, – ответила я.
Мне нравилось называть ее не Лия, а Лэа. Казалось, что такая интерпретация имени ей очень подходит.
– А что Ганс? Он приезжал?
– Да, – ответила я на выдохе. Ветер был злючий, колол раскаленные щеки и мне пришлось сильней укутаться в бомбер. – Я ему позвонила…
– И он приехал?
Вместо внятного ответа, я просто мотнула головой.
– Это же его настоящий отец, – промямлила я. – Это мне он был – лучшим отчимом…
Лия ничего не ответила, лишь крепко обняла меня за плечи.
– Сочувствую твоей утрате, Лу.
– Спасибо, – выпалила из себя.
Мы продолжили молча сидеть на лавочке, во внутреннем дворе Мюнхенского университета, наблюдая за кучными тучами, которые плыли по небу.
– Даже не представляю, как так быстро могла оборваться жизнь человека…
Мысли и впрямь у меня были депрессивными.
– Смерть никого не спрашивает, Лу, – с грустью в голосе произнесла Лия. – Эту утрату нужно принять и двигаться дальше.
– Но как? – тихо спросила я.
– Как-то…
Через какое-то мгновение к нам подошел Теодор и Финн. Теодор чмокнул Лию в щеку. Это был высокий и хорошо сложенный парень, со слегка кучерявыми темными волосами и невероятно голубыми глазами. Он был сводным братом Лии, и моим лучшим другом. А Финн…
– Эй, как ты? – спросил Финн у меня, присаживаясь рядом на скамейке.
– Держусь, – пробубнила себе под нос. Его крепкая рука легла на мои плечи, но почему-то я не почувствовала себя в безопасности. С Финном у нас было всё сложно – всегда. Мы то расходились, то вновь сходились.
Финн очень похож на Теодора и является вторым по популярности парнем в Мюнхенском университете. У него волосы цвета горячего шоколада, такие же глубокие и насыщенные карие глаза, ровный нос и тонкие губы.
– Alles wird gut (Всё будет хорошо), – прошептал он и поцеловал меня в макушку.
– Wahrscheinlich… (Наверное), – сорвалось с моих уст.
– Когда похороны? – спросил Теодор, крепко обнимая Лию за плечи двумя руками.
– В это воскресенье, – ответила я. – Пока не знаю время и место… Мы все в шоке.
– Понимаю, – твердо сказал Тео.
Впрочем, остаток времени мы просто просидели так: в тишине, утопая в мужских объятиях.
Когда большой перерыв закончился, у нас был спаренный урок с другими группами, отчего пришлось пройти в самую большую аудиторию университета. Когда я поднималась вместе с Лией, Теодором и Финном, закругляя нашу четверку, то увидела, что с другой стороны идет Ганс, прямо мне навстречу.
Мы всегда садились на разные места, когда были такие уроки. Никто не привязывался к какому-то одному, поэтому, найдя пять мест, мы уселись все в ряд: Лия, Теодор, Финн, я и… Ганс, который сел с краю.
Ганса никто не любил. Его презирали, поэтому для всех было удивительно, что Ганс подсел ко мне, ближе к преподавателю. Хотя Теодор, вроде бы, даже изредка с ним здоровался.
Они до сих пор не смогли забыть старые обиды.
И вообще, никто не верит, что они вновь станут друзьями.
У Финна, конечно, Теодор тоже на первом месте, но в последнее время, как в жизни Тео появилась сводная – Лия, Финн начал общаться с Маркусом более плотнее. Кажется, наша компания стала трещать по швам…
– Все в порядке? – переспросил Финн, видимо заметив грустное выражение моего лица.
– Да, все хорошо.
Финн одарил Ганса каким-то злобным взглядом, хотя они никогда не ссорились между собой. Задирали по-ребячески, прикалывались друг над другом, но какого-то конфликта между ними никогда не было.
Ганс даже выложил тетрадку и ручку на стол, что, несомненно, меня удивило. Я украдкой взглянула на сводного, задержала взгляд чуть дольше, чем должна была. Короткая стрижка, черная футболка и красно-белая рубашка, обтягивающие брюки с карманами, высокие ботинки и подтяжки, которые висели. Ганс любил такой стиль, сколько его помню. Всегда придерживался ему, всегда был верен своим принципам. Но что случилось теперь?
Когда в аудиторию зашел учитель, то все лениво с ним поздоровались. Я плохо слушала материал, который нам давали. Мои мысли были заняты другими делами и большим горем, что обрушилось на наши плечи. В этот момент, когда пришлось записывать в тетрадку очередную тему, Ганс незаметно протянул мне под партой записку.
Его рука дотронулась до талии, и я резко обернулась. В его большой ладони лежал свернутый клочок бумаги. Взяв из его руки клочок смятой бумаги, я развернула ее.
«Hey, wie geht es dir? (Ну как ты, держишься?)»
Я сглотнула горькую слюну и развернув бумажку написала ответ ниже:
«Bemühe mich. Und wie geht's dir?(Стараюсь. А ты как?)»
И передала записку Гансу. Соображать было тяжело, что уж там говорить о сосредоточенности на уроке.
«Ich habe nicht gut geschlafen, aber ich glaube, ich halte durch. (Плохо спал, но вроде бы держусь)»
Это было третье сообщение на клочке бумаги. Хоть за последнее время мы со сводным совершенно не имели общих тем для разговоров, то сейчас, как мне казалось, нам приходилось общаться из-за общего горя. Какими бы говнюками мы оба не были – мы оба нуждались в этом общении.
Прочитав его записку, я обернулась и слабо улыбнулась, сжимая в руке клочок бумаги. На этом наш едва ли милый разговор был закончен. Ганс слабо улыбнулся мне в ответ и отвел взгляд, сгорбившись и слушая учителя.
После пары, как только прозвенел звонок, Ганс пулей вылетел из аудитории. Я даже не успела сообразить, что его встревожило, пока клада в сумку тетрадку и учебник.
– Эй, Лу. Ты какая-то странная сегодня, – промурлыкал на ушко мне Финн.
– Я… Просто еще в шоке, – выдохнув, ответила я.
– Может быть, мне тебя отвезти домой?
– Ты хотел сказать, сопроводить меня домой на моей тачке?
Финн довольно ухмыльнулся.
– Ну, типа того…
Я просто поджала губы и стала выходить из рядов, чтобы ребята тоже смогли выйти.
– О чем переписывались с Гансом?
Вопрос от Финна прозвучал так, будто бы он ревнует меня к сводному.
– Он просто спросил, как я себя чувствую.
– Как благородно с его стороны! – фыркнул мой парень. Лия и Тео шли рядом за ручку и слушали нас.
– Он просто пытается быть вежливым. Не всё время же нам враждовать…
– Наверное, ему тоже тяжело? – спросила Лия, поправив высокий хвост.
– Да, – осознание того, что Гансу намного паршивей, чем мне, чувствовалось горечью на кончике языка. – Ему сложнее, чем мне.
– Ну, он еще хорошо держится, – вставил свои пять копеек Теодор.
– Не знаю, ребят. Я хочу меньше говорить на эту тему…
И до конца учебного дня мы больше не затрагивали ее.