Ибо в этом конечная цель искусства: восстановить мир, показывая его таким, какой он есть.
Ба хочет посмотреть на сад «АдвантаМед», хотя оловянное небо затягивают тучи цвета сажи.
– Берти сказал, что первые луковичные уже распустились. Ты знаешь, я обожаю весенние цветы.
Я разворачиваю коляску, пока не оказываюсь спиной к двойной двери в так называемый сад, затем пытаюсь открыть дверь локтем.
Звучит сигнализация.
Не для того я пришла сюда, чтобы любоваться растениями, но я стараюсь не демонстрировать свое расстройство.
Я извинилась перед Остином за сорванный ужин, и мы перенесли свидание на сегодня. Утро я провела, уточняя стоимость книг в стеклянном шкафу, и по итогу выставила на несколько сайтов издание «Волшебника страны Оз» Л. Фрэнка Баума из тысяча девятисотого года, одну из самых ценных книг в нашей коллекции. Я преждевременно пообещала бухгалтерии, что скоро смогу заплатить по счетам. Но хотя Ба давным-давно написала на меня доверенность, чтобы я могла платить и подписывать чеки, карт-бланша на пользование ее деньгами у меня нет. Она любит быть в курсе, даже если в этом уже давно нет смысла.
Если честно, я хотела бы задать ей еще пару маленьких вопросов о некотором пустыре рядом с магазином. Однако мне почти удалось убедить себя, что та ночь была продуктом остаточных знаний по литературе из колледжа и нервов по поводу денег.
Сотрудница лет двадцати подходит к нам, чтобы выключить сигнализацию.
– Давайте я введу код. – Она наклоняет голову и говорит Ба снисходительным тоном: – Мы не можем позволить нашим гостям бродить где угодно, так ведь?
Ба выпрямляет спину. Она все еще величественна и элегантна, сливовая водолазка подчеркивает белые волосы.
Ее самоконтроль впечатляет. Ба ненавидит такое обращение. Надеюсь, эта девочка не попробует назвать ее «милая», а то выговора не миновать.
– Ты уверена, что хочешь на улицу, Ба? Дождь вот-вот начнется.
– Я уже давно не боюсь промокнуть. – Венозными руками она хватается за ручки коляски. – Я с ума схожу в этой комнатушке. Просто вернемся к обеду.
Воздух снаружи похож на тропики – несмотря на раннюю весну, сейчас очень тепло и сыро. С деревьев, загораживающих автомобильную дорогу, раздается пение одинокой птицы.
Я направляю коляску к прямоугольным клумбам, расположенным в сетке их потрескавшегося тротуара. Похожи на могильные плиты.
– Побыстрее, девочка моя. Я не младенец, в конце концов.
Я смеюсь.
– Ты видела этот асфальт? Если я поеду быстрее, ты вылетишь из кресла при первой же трещине.
– Тогда развернись еще раз, как ты сделала на выходе.
– Ты с ума сошла, – но я слушаюсь, кручу ее в кресле и на максимально возможной скорости довожу до клумб.
Она в восторге, как школьник, которого отпустили с занятий пораньше, потрясает кулаком в воздухе, хватается за подлокотник снова и радостно кричит, когда из-за трещины на дороге ее подкидывает в кресле.
– Довольна? – Я смеюсь и притормаживаю, поворачивая Ба лицом к клумбам ярко-желтых нарциссов, склонившим головки будто в молении, и хору крокусов с лавандовыми шейками.
Я останавливаю кресло у скамейки и подпираю тормоз.
Ба тянется к моей руке, пока я сажусь.
– Да, довольна. – Она улыбается мне, не цветам.
Я легонько жму ее руку и пытаюсь отогнать подступающие слезы. Недолго осталось нашей маленькой семье. Да, расти с женщиной за шестьдесят и за семьдесят в роли матери было тяжело, но она всегда принимала меня полностью, как я есть. Кто будет так относиться ко мне, когда ее не станет? Лиза? Остин?
Может, это мой страх потери мутит воды моей фантазии и создает в голове радушную компанию мертвых писателей?
Я указываю на цветы.
– Похоже, и в таком месте жизнь не запретить.
– Хм. Да. – Ба смотрит на клумбы, в основном еще спящие под покровом прошлогодней смерти. Она протягивает хрупкую руку к ближайшему нарциссу. – Сады так себя и ведут, правда? Воплощают красоту в реальность, даже если на них никто не смотрит. Напоминают нам, что все наше человеческое искусство – только отражение чего-то большего. Все сады в мире, наверное, связаны с архетипическим изначальным садом. Осколки рая, разбросанные по миру.
– Красиво, Ба. Ты все еще хороший поэт.
Она еле слышно смеется.
– Может быть. – Ее взгляд обращается ко мне. – Ну а ты и твои истории?
Я отворачиваюсь, смотрю на серо-зеленые стебли ирисов, взрезающих темную землю. Слышно, как первая пчела вьется у цветка.
– Боюсь, у меня нет времени сейчас.
Ба снова выпрямляется, смотрит мне в глаза.
– Чушь несешь и сама это понимаешь, девочка моя. – Она поджимает губы в прямую линию.
– Все в порядке, Ба. Просто я этим баловалась в детстве…
– Не только!
– Ну да, но…
– Так когда она выходит? Вот что мне хотелось бы знать!
– Ба, не так все просто. – Хотя технически могло быть и просто. У меня есть роман, и ничего не мешает мне отправить его в большое плавание…
Только вот у дурацкого бестселлера «Звездный фолиант» сюжет невероятно похож на мой. Если я и опубликую книгу сейчас, меня высмеют за вторичность.
– Глупышка. Конечно, это непросто. Кто сказал, что будет легко? Ты все еще не поняла, что должна вступить в борьбу!
– Какую еще борьбу? – Я сразу же сожалею, что спросила. Она волнуется.
– Борьбу против коварства зла!
Окей, если я хочу что-то узнать сегодня, то нужно спрашивать быстро, прежде чем истощение ее доконает.
Ба смотрит в сторону дверей:
– Как думаешь, уже обед?
– Я хочу спросить кое-что, Ба. У нас в стеклянном шкафу есть старинные издания…
Она кивает:
– Ты хочешь их продать.
Я выдыхаю.
– Они стоят чуть больше, чем указано на ценниках. «Волшебник страны Оз»… нас бы очень выручил.
– «Выручил»? Нужны деньги?
Я прикусываю губу. Ненавижу беспокоить Ба. Или заставлять ее сомневаться в том, что я справляюсь с магазином.
– Да, нам нужны деньги. Мы немного не успеваем оплатить налог на недвижимость. И еще нужно было вызывать сантехника. Если продать книгу, то можно заплатить налоги и покрыть пару месяцев здесь.
– Ты сама виновата, что сдалась и больше не пишешь. Трусиха! – В голосе ее слышен гнев.
Я закрываю глаза.
Птица больше не поет, мир затих, как всегда бывает перед грозой. За деревьями гул машин становится все громче.
Я делаю глубокий вдох, нервно облизываю губы.
– У нас не так много покупателей сейчас.
– Просто спад. Скоро все наладится.
– Надеюсь. А пока… ты будешь против, если мы продадим книгу?
– Я не против. Но Бобби не говори, он на нее уже давно слюни пускает. Фрэнк мне ее сам подарил, хотя это было так давно, что он уже и не помнит, наверное. Я думаю, он бы понял.
Вот опять. Я почти отговорила себя поднимать эту тему. Но сейчас…
Игнорируя «Бобби», я спрашиваю про самое интересное упомянутое имя.
– Фрэнк сам ее тебе отдал? Фрэнк Баум, автор книги?
– Конечно, кто же еще?
– Но он… умер. Задолго до твоего рождения.
– Они так помогли мне, когда ты была маленькая. Тебе стоит спросить у них. Они наверняка нас выручат. Они знают, что мне больно видеть магазин на мели.
– Кто, Ба?
– В саду конечно же! Они помнят, что для меня значил тот день – день, когда ты появилась в моей жизни.
Мое сердце оседает под весом новой информации. Мое прошлое, мои родители тоже часть всего этого?
Нет, должно быть, стареющий мозг Ба выдумывает небылицы. Я не верю ей, но лучше подыграть, чтобы не расстраивать старушку.
– Расскажи мне о том дне.
Ба улыбается морщинками в уголках глаз и прикладывает палец к губам.
– У всех свои секреты, девочка моя.
Первые капли дождя падают из промокших облаков, раскрашивая бежевую дорожку в кружки размером с медную монетку.
Ба поднимает руку и рассматривает каплю на обвисшей коже.
– Дождь начинается, – почему-то она звучит так, будто боится.
– Да, пора возвращаться.
– Почему ты меня вытащила в дождь? Убить меня хочешь?
– Конечно нет. Я сейчас увезу тебя. – Я поворачиваю коляску к дому и аккуратно везу ее по потрескавшимся дорожкам.
– Мокро! – Она пытается повернуть кресло, в глазах огонь.
– Прости, Ба. – Я пытаюсь не заплакать. – Прости.
Все чаще появляются приступы – словно Ба заменил злой двойник. Меня предупреждали, что мозг подводит ее, как и тело.
– Теперь из-за тебя мы опоздали на обед! – ее ярость наступила быстрее, чем дождь.
– Еще не поздно. – Я ускоряю шаг. – Сейчас мы пообедаем.
За моей спиной сад занавешен пеленой дождя.
В голове моей больше вопросов, чем ответов, а в сердце больше трещин, чем в этом тротуаре.