Глава 8
Любовь – жизнь пробуждающаяся, ты – сон.
Из темноты меня зовет тихое, мелодичное птичье пение.
Я просыпаюсь медленно, пробираюсь с закрытыми глазами сквозь туман подсознания.
Вспоминаю. Сад. Я в волшебном мерцающем Саду.
Открываю глаза, чтобы найти птицу, поющую мне доброе утро – может быть, она слетела с ветвей величественного дуба?
Но я вижу только желтеющий потолок моей квартиры.
На мне снова домашние штаны, заляпанные краской, и старая толстовка. Платье с вышитыми цветами вистерии пропало.
Птичье пение – всего лишь будильник, звенящий все громче с прикроватной тумбочки.
Со стоном нашариваю рукой телефон и выключаю будильник.
Сон. Всего лишь сон.
Закрываю глаза ладонями и чувствую горячие слезы.
Почему я плачу?
Потому что сад казался настоящим, таким… целебным.
Странное слово, но оно первое приходит мне в голову.
Меня приняли в круг «настоящих» писателей. Сообщество людей, ценящих творчество и красоту. Мои люди. Как будто находишь оазис в пустыне. Изысканные блюда, принесенные подарки, ощущение вечности.
В саду я нашла все, что люблю. Алхимия, замешанная на моей крови: ностальгия и элегантность, загадки и любопытство. Радость и принятие.
Но я знаю, откуда они пришли.
Я скатываюсь с кровати, выхожу в гостиную и снова беру с полки «Таинственный сад». Затем вынимаю тетрадные листы. Растрепанный край страниц там, где раньше они крепились к пружинке, разваливается у меня в руках на маленькие квадратики.
Я сажусь на диван, как вчера читая первые строчки – неужели только вчера?
Давным-давно жила-была девочка-сиротка, растила ее бабушка, которая ей была вовсе не бабушка. Девочка не знала, кто она, но ей предстояло пережить множество приключений и увидеть много загадочных мест.
Первым местом, в котором она нашла Себя, был очень волшебный сад с волшебными людьми, которые ее любили.
И снова слезы. Я откладываю страницы и массирую онемевшими пальцами лоб, пытаясь стереть из мозга захватившее его за ночь сумасшествие.
Зачитанная до дыр книга о Мэри и ее таинственном саде. Страницы, написанные мной в десять лет. Плюс, Уильям упомянул эту историю, когда мы смотрели сквозь запертые ворота. Даже «Звездный фолиант», постоянно мозолящий мне глаза, – все это соединилось в одну иллюзию, убежище от реальности, где я могу быть кем-то еще. Келси, ты сходишь с ума.
Но что это был за сон! Никогда я не видела ничего подобного. Мои органы чувств и мои эмоции работали сообща, я помню все запахи и вкусы – не как в обычных, ускользающих обрывках видений.
Больше было похоже на пробуждение.
Я должна знать правду.
Засовываю ноги в кроссовки, не завязывая шнурки, несусь вниз сквозь книжный. Открываю дверь, лечу до железной двери и обеими руками пытаюсь ее открыть.
Если бы двери открывались отчаянием и надеждой, они распахнулись бы без усилий.
Вместо этого я всем телом влетаю в железные прутья.
Так и остаюсь, глотая горечь, вжатая в ворота.
Должен же быть ключ. Может, вчера кто-то открыл ворота, а потом запер снова?
Я просто не в себе. Это единственное объяснение. Почему еще я бегу обратно в магазин и хожу кругами вокруг кассы, закрыв глаза?
Где я видела ключ? Где-то на крючке.
Где же, Ба, где?
В детском отделе.
Я включаю свет по всему магазину, помещение наполняется шипением галогеновых ламп.
Вскоре я уже пробираюсь между шуб в платяном шкафу и бегу сквозь Нарнийский лес в комнату, где мои юные писатели хранят свои тетрадки на пружинках, заполняя их мечтами, которые могут оказаться реальностью.
Вот здесь стена с «диковинками», как она их называла. Пара дюжин безделушек, купленных в антикварных магазинах и выловленных из ящиков с реквизитом, скопившихся за шестьдесят лет истории Книжной лавки на Каштановой улице. Ба сама повесила ржавый железный ключ на крючок.
«Никогда не знаешь, что он может открывать», – сказала она тогда, хитро улыбаясь.
Знала ли ты, что он открывает? Помнишь ли до сих пор?
Я хватаю ключ и бегу обратно сквозь Нарнию и Книжный на улицу.
Дрожащими руками вставляю ключ в замочную скважину ворот, не дыша.
Подходит. Поворачивается.
Щелк.
Дверь открыта. Я снова пробираюсь сквозь заросли травы и плющ к волшебному саду
Но никакой магии здесь нет.
Трава, еще трава. Мусор, еще мусор. Десятилетиями пьяные подростки, смеясь, закидывали сюда пивные банки, ветер заносил промокшие под дождем обертки, бумажки. В центре стоит старая стиральная машинка, и как она сюда попала – непонятно.
Я скрещиваю руки на груди и медленно поворачиваюсь назад, чувствуя непреодолимую грусть. Но чего я ждала? Почувствовать себя дома здесь, среди заросшего мусора?
«Все потому, что ты не знаешь, кто ты такая», – сказал мне Ф. прошлой ночью.
Ну-ну. Неудивительно, что слово «дом» всегда звучит для меня со скрытым знаком вопроса.
Я правда пыталась. Все эти годы я расспрашивала Ба, но она всегда молчала. О чем я только не мечтала подростком: богатые родители, потерявшие меня и продолжавшие поиски. Или, может быть, я была похищенной принцессой и на крыльцо Книжного меня доставили по приказу узурпатора трона моей далекой родины. Я воображала слезные воссоединения, богатые дни рождения, подарки, обернутые в блестящую бумагу и перевязанные красными лентами.
Потом – письмо. Я все еще вижу его. Оно спрятано, но не забыто.
Ощущаемая пустота мне не в новинку. Просто встреча лицом к лицу с преследующей меня отчужденностью.
С трудом продираюсь сквозь сорняки, снова закрываю ворота, кладу ключ в карман штанов. Тяжелый и холодный металл упирается в ногу.
Что лучше: лишь вкусить или никогда не попробовать? Так ведь говорят: лучше любить и потерять, чем не любить вообще?
Прошлой ночью в саду я снова ожила, отвлекшись от губительной для души фиксации на нашей финансовой катастрофе. Как я могу теперь снова вернуться к безнадежности?
Оставлю этот вопрос на потом. Сегодня – душевная боль, нехватка воздуха в груди, горечь непролитых слез.
Через полчаса, когда я выхожу из горячего душа, в голове всплывает строчка из вчерашнего сна:
Первые издания Ф. когда-нибудь будут стоить золотые горы, вот увидишь.
Стеклянный шкаф на первом этаже, запечатанный и закрытый от посторонних, хранит свои сокровища.
Может, одного из них – или даже всех – хватит, чтобы отсрочить катастрофу? Шкаф стоит у задней стены магазина, поэтому на него особо никто не обращает внимания, но если выставить книгу на продажу в Интернете? Наверняка найдется покупатель, готовый хорошо заплатить.
Переодеваюсь в джинсы и футболку и, несмотря на мой выходной, спускаюсь в магазин.
Лиза как раз заходит внутрь. Она хмурится:
– Дверь была не заперта. Это небезопасно.
– Все в порядке. Я выходила только что, поэтому не закрыла.
– Мне все равно не по нутру, что ты здесь одна, а дверь нараспашку. Тут так-то ценные вещи лежат.
Я улыбаюсь в ответ на ее заботу, хотя ее, кажется, больше волнует товар.
– Как выходной? – Лиза вводит код разблокировки кассы.
Я поднимаю руки, будто сдаваясь под натиском ее сарказма – у меня правда не выходит отдыхать по средам.
– Знаю, знаю, я просто хотела кое-что проверить.
Лиза качает головой:
– Нет, я спросила, как прошел твой выходной вчера.
Я смеюсь:
– Сегодня среда, Лиза. Мне жаль, но до пятницы еще два дня.
Лиза хмурится, смотрит на часы, затем на меня.
– Я не столько вчера выпила. Сегодня четверг. Вообще-то, тебя вчера весь день не было.
Сердце начинает отбивать стаккато, я вынимаю телефон. Дата «Четверг, 31 марта» смотрит на меня, как и серия непрочитанных сообщений от Остина, присланных прошлой ночью.
Ты где?
Затем:
Ты придешь?
Ты забыла про встречу?
Серьезно?
И наконец: Ухожу. Напиши, как прочтешь. Надеюсь, все ОК.
Сложно дышать. В поисках опоры хватаюсь за шкаф. Неужели я весь день провела во сне?
Я пытаюсь вспомнить. Я слишком много выпила? У меня жар?
– Ты в порядке? – Лиза скрещивает руки на груди. – Выглядишь так себе.
Задней частью ладони меряю температуру – лоб холодный.
– Правда? Кажется, все в порядке.
– Тебе, может, взять еще один выходной? У меня все под контролем.
– Нет! Нет, все хорошо. Я… я пойду в офис на минутку.
Дверь закрывается, в окружении стопок несортированных книг я роняю голову на стол.
Думай, Келси. Как такое возможно?
Никак. Это невозможно.
Нет ни единого объяснения, и ничего тут не поделать.
Лиза стучит, затем заглядывает в кабинет:
– Тебе письмо. По-моему, неприятное.
– Спасибо.
Оставшись в одиночестве, я открываю письмо из городской налоговой.
Как и ожидалось, это требование об уплате налога с указанием пени. Однако дальше указана новая информация.
Если я не соглашусь признать решение суда до пятнадцатого апреля, они смогут конфисковать мое имущество и продать с молотка.
Внутренним взором вижу пренеприятную картину: Чарльз Даймонд Блэкбёрн с довольной ухмылкой машет аукционной карточкой, делая ставку.
«Признать решение суда» в данном случае значит выплачивать накопившийся долг в течение долгих десяти лет, не забывая про новые начисления. Но если я просрочу налоги снова, то администрация будет в праве конфисковать все, чем я владею, и я не смогу протестовать. Я не соглашалась до последнего, но до пятнадцатого апреля осталось всего две недели.
Хватит с меня таинственных садов на пустырях. Время действовать.
Я засовываю письмо в ящик и направляюсь в магазин.
Лиза открывает рот, чтобы что-то сказать, но, видя выражение моего лица, решает промолчать.
– Я тут подумала. Как считаешь, сколько мы можем выручить за них? – Я подхожу к стеклянному шкафу и просматриваю названия книг.
Фолкнер, «Когда я умирала». Элис Уокер, «Цвет пурпурный».
Л. Фрэнк Баум «Волшебник страны Оз».
Фрэнк, как Ф.? Или он должен был быть Л.? Сердце пронзает боль, я не реагирую. Больше никаких бредней.
Но я спонтанно вынимаю телефон и ищу фотографию Л. Фрэнка Баума. Прищурившись, смотрю на шахматную доску из черно-белых картинок.
Мурашки бегут по шее – я узнаю этого человека, хотя на большинстве фотографий он старше. Это Ф., который, по словам А., подписал Э. – Ба? – одно из своих первых изданий. Так ведь?
– Ну? – Лиза спрашивает, заглядывая мне через плечо.
Я прижимаю телефон к груди.
– Что?
– Хороший куш? – она кивает на мой телефон. – Боишься, что я потребую долю, если узнаю, сколько оно стоит?
– Что? Нет, я не смотрела цену. Я искала… одного из авторов, – я указываю на красную, белую и зеленую книги на полке.
Лиза поднимает брови:
– Ну покажи.
Я протягиваю Лизе экран с фотографией. Тот же квадратный подбородок, густые усы, добрые глаза за золотой оправой.
– Хм. Симпатичный. Такой винтажный.
Я качаю головой.
– Это один из самых популярных писателей девятнадцатого века, а ты: «симпатичный».
– Эй, я что вижу, то и говорю!
Звенит колокольчик на двери, и Лиза идет встретить покупателя.
Я снова смотрю на картинку. Сердце колотится в груди.
Дрожащими руками я печатаю в строке поиска: «Спокойная точка вращающегося мира».
Запоминающаяся строчка. Вчера она мне показалась знакомой. Мой собеседник сказал, что это его стихи, но, может, я где-то уже читала…
Ох. Стихотворение, поэт, его фотография – все это появляется у меня на экране.
И вот он, мой новый друг Т., выглядит точно так же, как вчера.
Т. – сокращение от Томас. Томас Стернз Элиот.
На обложках книг – Т. С. Элиот.
Цитата оказывается из поэмы «Бернт Нортон», первой из цикла «Четыре квартета», который мы читали в колледже.
Я глазами пробегаю по строкам поэмы и нахожу другие цитаты:
Неслучившееся – только абстракция,
Навсегда остающаяся возможностью
Лишь в мире предположений.
Я не могла помнить эти строки так хорошо, чтобы воспроизвести их во сне, так ведь?
Кто еще?
Лиза занята покупателем. Воздух застревает у меня в горле.
Кто еще?
Красивый мужчина, заглядывавшийся на меня весь вечер, – с подвернутыми рукавами в черной жилетке. Но мне неоткуда начать, я не знаю его инициалов. Ничего.
Женщина, которая отвела меня к столу – А.
Что я о ней знаю?
Я предпочту любому стихотворению старое доброе убийство.
Тогда я решила, что речь идет о детективных романах.
Я отрываюсь от телефона и смотрю в сторону стеллажа с надписью «ДЕТЕКТИВЫ» – туда, где раньше был театральный балкон.
На самом деле это ни к чему.
Любой читатель скажет вам имя писательницы детективов с именем на букву «А».
Я даже помню фотографию с обложки ее автобиографии, хотя там она старше.
Едва попадая пальцами по маленькой клавиатуре, я ищу еще раз.
Множество фотографий.
Прокручиваю в поисках картинки, сделанной в ранние годы.
Когда она появляется на экране, я чуть не роняю телефон.
Снова прижимаю экран к груди – то ли чтобы уберечь правду, то ли чтобы отрицать, я не знаю.
Но сомнений нет.
Прошлой ночью, на приеме в невозможном саду, я встретила Агату Кристи, гранд-даму британского детектива.
