Сумеречный Сад - читать онлайн

Глава 7

Мужчина, должно быть, принял меня за кого-то знакомого – он подходит к моей скамейке, протягивает мне один из бокалов, затем отпивает сверкающий рубиновый напиток из своего.

Я принимаю чашу, все еще сидя на скамейке, и стараюсь улыбнуться. Стеклянная ножка холодит пальцы. Надо ли подыграть? Здесь все так странно, имеет ли смысл уточнять, что он ошибся и принял меня за другую?

Скрывая недоумение, я пью. Не могу сказать, что разбираюсь в вине, но это – лучшее, что я пробовала в жизни. Неужели я упустила такую роскошь – или ничего подобного не существует на самом деле?

Мужчина все еще смотрит на меня, подняв брови. Кажется, его вопрос не риторический.

– Я… я хотела посмотреть на вечер со стороны. Так красиво.

Ладно, это было плохо.

Он оборачивается, чтобы тоже взглянуть на дерево:

– Спокойная точка вращающегося мира.

Слова омывают мое сердце, как прилив, разливаясь, заполняет трещины в скалах. Я молчу.

– Прости. – Его тихий смех подходит гостиным и салонам. – Приступ философии. – Он указывает на скамейку. – Хватит тут места для старого поэта?

– Конечно. – Я сдвигаюсь на край.

Он присаживается рядом, скрещивает ноги и опирается на руку.

Наши плечи касаются, я чувствую приятное тепло.

– Музыка чудесная. – Я улыбаюсь в направлении джаз-трио.

– Не правда ли? Она с каждой мелодией играет все лучше.

На поляне нас замечает другой мужчина, вовлеченный в разговор. Он мой ровесник, волосы его темные, коротко стриженная борода больше напоминает щетину. Незнакомец широко улыбается. Белая блузка обтягивает мускулистые плечи, рукава подвернуты до локтей, черный двубортный жилет придает ему элегантный, но расслабленный вид. В одной руке он держит маленькую тарелку. Когда мужчина возвращается к разговору, второй рукой он активно жестикулирует, будто тема его очень волнует.

Я почти спрашиваю моего соседа по скамейке, знает ли он этого человека, но останавливаю себя: вдруг мне положено знать тут всех?

– Похоже, у кого-то завелся поклонник.

– Что? – Я смотрю по сторонам. – Я… что?

Мой собеседник смеется.

– Ой, Кей, ну же. Не притворяйся, что не понимаешь, когда мужчина на тебя смотрит.

Я выбираю промолчать. Может быть, мускулистый мужчина – парень Кей. Или сталкер.

– Ты принесла? – Он отпивает свое вино. Вроде бы простой вопрос, но звучит как личный.

– Принесла?..

– Твою историю, глупышка. Она готова? Уже на столе?

Окей, все зашло слишком далеко. Мой двойник, Кей – писательница?

– Нет. Она еще не готова. – Кажется, это самый безопасный ответ.

– Ну так чего же ты ждешь? Надеюсь, ты не стесняешься. Все остальные несут подарки. – Он поднимает бокал в сторону дерева.

Подарок? Он имеет в виду картины и скульптуру? Стопки листов на столе?

– Мне сказали, моя история… она так себе. – Я перестала говорить за загадочную Кей и стала говорить за себя.

– Так себе? Ты же знаешь, Кей, у тебя есть обязательства. – Он меня отчитывает, хотя тон дружеский и даже сочувствующий.

– Над ней еще нужно поработать. Возможно, полностью переписать.

Он отмахивается:

Похоже на стихи. И он представился как поэт.

«Драматичный» – возможно, слишком рано подбирать ему определение, но судя по его одежде, поэзии, нерву в голосе, мне кажется, он смог бы выступать на сцене.

– Это твои стихи? – Я ободряюще улыбаюсь.

Мой собеседник пожимает плечами.

– Они еще не закончены. Обкатываю их на языке. Скорее всего, ничего стоящего.

– Мне нравится. – Это правда. Звучит знакомо, будто я где-то уже читала эти строки.

Он толкает меня в плечо.

– Ты всегда хороший слушатель. – Он кивает в сторону моего так называемого поклонника. – Но, возможно, тебе стоит послушать кого-то еще. Кажется, твой друг не сдается.

Незнакомец действительно все еще смотрит на меня. Всем телом он повернут к своим собеседникам – мужчине и женщине, он кивает в такт разговору, но глаза следят за мной.

Как давно он наблюдает? Видел ли он, как я кружилась, как ребенок?

Поймав мой взгляд, мужчина улыбается и смотрит мне прямо в глаза, после чего возвращается к беседе.

У меня перехватывает дыхание. Я опускаю глаза, хотя он уже отвернулся. Я чувствую, как шея начинает краснеть.

– Пожалуй, я останусь здесь. Тут спокойно.

– Хм-м. Осторожничаешь и в работе, и в любви? Так нельзя, Кей. Надо закончить твою историю.

– Боюсь, у меня полно забот и нет времени на хобби. – Мои слова звучат ненамеренно резко.

Мой собеседник напряженно поворачивается ко мне.

– Хобби? Хобби? – В его голосе слышно отвращение, как будто я его оскорбила этим словом.

– Я имела в виду про себя… Я недостаточно талантлива, чтобы писать профессионально, поэтому все, что я сочиняю, это лишь…

– Профессионально? – Все то же отвращение.

Я прячу улыбку, отвернув лицо в другую сторону. Чувствую, как он качает головой.

– Я был о тебе лучшего мнения, девочка моя.

Не знаю, что ответить. Что сказать?

– Прости, я не хотела никого обидеть. Просто мне надо как-то выживать, понимаешь?

Почти ожидаю, что он скажет: «Выживать?» – но мужчина лишь вздыхает:

– Да, понимаю. Выживание. Старание. Это проигрышная ситуация, не так ли? Мы хотим выжить, но – вот горькая ирония – вместо этого загоняем себя в тупик и теряем надежду.

Так ли это? Неужели это моя судьба, если я продолжу попытки быть практичной?

Он поворачивается ко мне, на лице его читается честность, похожая на беспокойство.

– Ты должна проснуться, Кей, принять в свои объятия истину, красоту, жизнь, – но ты говоришь лишь о смерти. У тебя хорошее воображение. Ты должна найти себя – настоящую в спокойной точке, Кей. «Спокойной точке вращающегося мира».

– И эта точка?..

Больше загадочной поэзии, снова будто знакомой, но все еще нет ответа.

– Мне просто никогда не хватает времени.

Он пожимает плечами:

– И все же всегда есть настоящее.

Группа из трех человек с моим «поклонником» распадается, и женщина направляется к нам. Она не красавица, но выражение лица у нее приятное. Как и остальные, она одета в исторический костюм, облегающее черное платье достает ей до щиколоток. Волосы уложены по моде тридцатых годов в короткие волны, заканчивающиеся над ушами.

Мой сосед встает, скорее всего только из галантности, но я на всякий случай встаю тоже.

– Я пришла тебя спасти, дорогая. – Женщина улыбается моему собеседнику. – Как я вижу, Ти прибрал тебя к рукам и удерживает в тени. – Она протягивает мне руку в украшениях. – Пойдем, поешь что-нибудь.

Я перевожу взгляд на мужчину.

– Поймала с поличным, А. Ты знаешь, не могу оставить в покое добровольного слушателя.

Ти? и… А?

Должно быть, это буквы. Здесь не в почете имена, по всей видимости. Все обращаются друг к другу по инициалам.

Меня пробирает дрожь.

Не Кей.

К.

Как Келси.

Меня здесь знают? По-настоящему?

– Я бы хотела, чтобы вы называли меня по имени! – выпаливаю я. – Если вы знаете мое настоящее имя, конечно.

Т. смеется.

– Боюсь, на этот вопрос тебе придется ответить самой, девочка.

А. все еще протягивает мне руку, нетерпеливо подзывая меня пальцами.

– Пойдем, самое время съесть что-нибудь кроме вина.

Оставив позади Т., женщина ведет меня мимо разговоров к главному столу с кушаньями. По пути я опускаю руку и касаюсь золотых лепестков далии, задеваю жесткие стебли карликовой вишни. Здесь все, включая меня, невообразимо живое.

Мужчина, наблюдавший за мной ранее, следит за моими передвижениями и сейчас, но я не смотрю на него в ответ. Одного нового собеседника пока достаточно.

Мы подходим к великолепному Древу, от которого, как переливающиеся дороги, расходятся четыре ручейка. Каждый выложен по краям белой галькой, блестящей, как летний град. Тот, что ближе ко мне, извиваясь, бежит сквозь болтающую толпу, скрывается под мостиком там, где должна быть Каштановая улица, вливается в широкий пруд и переливается через край, вероятно, в следующий пруд.

Удивительное место, сумасшедшее, невозможное. И все же – идеальное.

Стол заставлен всеми вообразимыми кушаньями. Тарелки жареной курицы с ананасовым соусом, серебряные блюда-этажерки, на которых лежат пирожки из слоеного теста с сыром фета и шпинатом, фарфоровые чаши с салатом с брусникой и тонко нарезанными кусочками апельсина, горы пряного кускуса. Я вдыхаю аромат марокканского карри и провожу пальцами по хлопковой скатерти, расшитой изумрудными листьями магнолии.

А. дает мне фарфоровую тарелочку и рекомендует мне свои любимые блюда.

– Спасибо, – шепчу я, накладывая на тарелку несколько конвертиков долмы в виноградных листьях и разноцветные греческие оливки.

– Не за что, дорогая моя. – А. указывает рукой в направлении вечеринки. Свет ламп играет на ее тяжелых серебряных кольцах с сапфирами и нефритом. – Мы, рассказчики, должны держаться вместе среди остальных. Ты понимаешь.

Пусть она и ошибается, мне приятно, что меня включают в их круг. Она назвала меня «рассказчик» – и будто в моем сердце пробился маленький росток, зеленый и живой, но в то же время нежный, уязвимый. Не в силах совладать с эмоциями, я отпиваю вино из бокала, чтобы сглотнуть ком в горле.

– Не все здесь – писатели? – Я оглядываю головы собравшихся.

– Нет! И так более чем достаточно историй, не находишь?

– Достаточно для чего?

– Чтобы нас разбудить! – Она щелкает пальцами перед моим лицом, как гипнотизер. Но если я все это время была под гипнозом, то, судя по всему, команды А. не хватит, чтобы развеять иллюзию.

– Мир в полусне, моя дорогая. Чтобы пробудить его, нам понадобятся все тайны, вся красота, которую мы можем сотворить. – Она качает головой, глубоко вдыхает, будто ей тяжело говорить на эту тему. – Но я заболталась, где же твоя Э.? – Она откусывает кусочек канапе и откидывает голову назад, закатив глаза – настолько оно вкусное.

Я прикусываю губу, не зная, что ответить.

– Э.?

– Не глупи. Она тебя вырастила. – А. хмурится.

Но ее слова оглушают. Она имеет в виду Элизабет? Ба?

У тебя все еще есть сад. Твой особенный дар.

Я не вспоминала о словах Ба с тех пор, как попала в это волшебное место.

Возможно ли, что она тоже была здесь?

Тогда, получается, я не сплю.

А. хлопает меня по плечу:

– Не переживай. Наверное, ее зажал в угол Т. и рассуждает о своих стихах, но ты меня знаешь. – Она подмигивает, наклоняется поближе и с улыбкой говорит: – Я предпочту любому стихотворению старое доброе убийство.

Убийство? Мурашки бегут по коже. Но А., скорее всего, говорит про детективы.

– Э. себя плохо чувствует. – Я прикусываю губу. Значит ли это что-нибудь в этом месте? Не могу поверить, что она говорит о Ба, но не могу упустить шанс.

– Неужели! Очень грустно это слышать. Такая добрая женщина, и взять тебя на воспитание после… Она чудесная. Скажи ей, она непременно должна поправиться – мы не потерпим возражений!

– Кто должен поправиться? – обращается к нам мужчина с огромными усами, складывавший на свою тарелочку канапе. Он одет в коричневый твидовый жилет и смотрит на меня поверх очков в золотой оправе.

– Помнишь Э.? Замечательная женщина, ты еще подписал ей одно из своих первых изданий. Ей нездоровится. – А. подмигивает мне. – Первые издания Ф. когда-нибудь будут стоить золотые горы, вот увидишь.

Стеклянный шкаф с первыми изданиями – я не помню, когда его открывали последний раз. Там стоят книги в тканевых обложках цвета стареющих кирпичей или выцветших джинсов. Позолоченные буквы, потрепанные корешки.

Все люди здесь – настоящие?

Затем меня догоняет другая мысль – А. сказала, что Ба «взяла меня на воспитание после»… После чего?

– Расскажи мне об Э. Как она меня взяла к себе. Почему она это сделала?

А. изучает мое лицо.

– Почему мы вообще что-то делаем? Полагаю, из любви. – Она смотрит куда-то за мое плечо, глаза вспыхивают. – О, это Г.? Я должна поздороваться.

И она ускользает, оставляя меня рядом со столом. Я бросаю взгляд на Ф. Могу ли я спросить, как его зовут?

Он улыбается мне, будто подбадривает, но заговаривает прежде, чем я успеваю открыть рот:

– Тебе не пора уходить?

– Уходить? – Я разочарованно выдыхаю. Он понял, что мне здесь не место? – Тут так… светло. Я хотела бы остаться.

– Да, так всегда и бывает, правда? Стоишь на пороге чего-то нового, и вдруг старая жизнь кажется такой чудесной, идеальной – и как ее оставить?

Здесь все говорят загадками? Или только писатели?

– На пороге?

Он поднимает бокал в сторону дальней части сада, в другой стороне от книжного, за освещенным факелами кругом. Где должна быть стена «Ритм и чудо».

– Конечно. Это лишь начало. Тебе предстоит зайти дальше.

Я стараюсь рассмотреть, что там за краем сада, или что может быть краем.

Вижу только кустарники, цветы и извилистую дорожку из серого камня со статуями по бокам. В глубине – только неизведанная темнота.

– Куда она ведет?

– Хм. Для каждого из нас по-своему, так ведь? Но, конечно, главное здесь – воображение.

Я улыбаюсь.

– Звучишь как Э. Но я стараюсь смотреть на вещи практичнее.

Я вру, конечно. Или выдаю желаемое за действительное.

– Чушь! Как ты думаешь, откуда у нас паровой двигатель? Телефон? Автомобили? Это все нужно было выдумать, прежде чем они стали реальностью. Люди с хорошим воображением – вот кто создает новое, изобретает, двигает прогресс!

– Может, вы и правы. – Я кладу в рот соленую оливку и раскусываю.

– Нет никаких «может»! Чтобы жить полноценно, мы должны пройти сквозь двери в более удивительный, чудесный мир. Шанс. Судьба. С таким не шутят.

Я делаю глубокий вдох, не зная, что сказать.

– Ну же, иди, – он кивает в сторону тропинки, ведущей во тьму.

– Простите?

– Надо пройти сквозь двери.

Значит, не метафора.

Но все это уже слишком. Я люблю тайные проходы, но ни за что не пойду в темный лес, даже если на его месте на самом деле должна быть стена.

– Я… мне нужно…

Ф. цыкает.

– Что нужно? Что может быть важнее?

– У Э. проблемы со здоровьем. Я должна проверить, как она. И в магазине дела плохи.

Он наклоняет голову, слегка нахмурившись.

– Все потому, что ты не знаешь, кто ты такая.

Я открываю рот, но не могу выдавить ни звука. Ф. знает меня? Может быть, даже моих родителей?

– Когда ты не знаешь, кто ты на самом деле, другие люди могут у тебя забрать. Забрать то, что является твоим. – Он трогает меня за плечо, подталкивая к краю сада. – Ты найдешь там ответы на все свои вопросы. Если осмелишься.

Он заставит меня идти туда?

Впервые за вечер я чувствую страх, порыв сбежать, хотя другая часть меня жаждет обрести найденное.

– Я должна идти, была очень… рада знакомству… то есть встрече.

Я разворачиваюсь от Ф., от стола.

Где же та скамейка, рядом с которой был мой вход?

Я стремглав бегу по буйной траве, но почти у самой скамьи я спотыкаюсь и падаю. Последнее, что я вижу в мерцании свечей – летящий в воздухе бокал и удивленный взгляд мужчины, которого Т. назвал моим поклонником.

Затем – темнота.