Фёдор пытался заснуть. Холодный ноябрьский воздух коварно проникал через толстую, ржавую решетку, которая перекрывала окно. Фёдор уже очень давно мечтал только об одном. Спокойно выспаться. И вот ему представилась замечательная возможность это сделать. Но нет. Федор, попытался сильнее закутаться в бушлат и не обращать внимания на морось, которая вместе со сквозняком прорывалась в камеру. Спи уже…
Там за решеткой шумел Лосбург. Ржали кони, вдалеке шипел паровоз. Раздавались заливистые трели полицейского. Фёдор потрогал щеку, покрытую трехдневной щетиной. Болит. “Это кто ж меня так? – думал парень. – Не помню”.
В коридоре послышались шаги и громыхание решеток. Пол здания гауптвахты был выложен металлическими плитами, которое гремели так, как будто собирались проломить барабанные перепонки всех посетителей “пансиона”. Уснешь тут. Шаги остановились напротив двери в камеру Фёдора. Лязгнул замок, и дверь распахнулась.
– Курсант Сорока! Встать! Смирно! – прорычал голос коменданта.
Фёдор вскочил и вытянулся. Бушлат, которым он прикрывался, свалился на землю.
– Так, так, – сказал капитан первого ранга Улицкий, заходя в камеру. – Сорока. Опять ты!
Федор пучил глаза и всем видом старался показать готовность выполнить любой приказ и свою верность делам Империи.
– И что же мне с тобой делать? – устало заявил каперанг. – Как ты думаешь, зачем вас, щенят, отпускают в город? Есть идеи?
Курсант молчал и не двигался.
– Для культурного досуга, Сорока. Для саморазвития. Пойти домой, поесть и выспаться хотя бы. Ты же из местных. Почему не пошел домой?
Так и не дождавшись ответа, каперанг вздохнул и стал загибать пальцы в белой перчатке:
– Безобразно напился. Это раз. Приставал к дочерям градоначальника. Это два. Подрался с помощником управляющего. Потом с официантами. Потом с прибывшими городовыми. Это, слава Хранителю, что не убил и не покалечили никого.
Курсант тянулся в струнку и глядел строго вперед.
– Молчишь? Правильно, что молчишь. Позор!
– Я за дам вступился. Там два хлыща из цивильных к девушкам приставали. Ну я и…
– Ну я и, – передразнил его каперанг. Еще раз тяжело вздохнул. – А ничего, что это жених был одной из дам? А ничего, что это сын заводчика Афанасьева? Отчислить бы тебя, мерзавец, ко всем чертям!
Улицкий злился. Сжимал и разжимал кулаки в белых перчатках.
– Есть что сказать в свое оправдание? – прогромыхал он.
– Я победил, – после небольшой паузы сказал Фёдор.
Каперанг замер, а потом неожиданно усмехнулся.
– Это да. Это да. Постоял за честь мундира. Ладно, – Улицкий повернулся к коменданту. – Курсанта Сороку освободить. Он поступает в распоряжение прапорщика Зиберта. Только в память о твоем деде. И запомни, Фёдор, в последний раз я заступаюсь за тебя перед дисциплинарной комиссией. В последний!
– Рад стараться, господин капитан первого ранга!
– Вот только давай без этого, в учёбе бы так старался, на тебя опять жалобы. Гоните его отсюда, – кивнул он коменданту.
***
В маленькой железной печке потрескивали дрова. По телу Федора расходились приятные волны тепла. От голых ступней поднимался пар. В каптерке стоял тяжелый запах высыхающих портянок, но курсанты не обращали на это внимание. Возможность согреться и прилечь после целого дня издевательств прапорщика Зиберта того стоила. Кажется, они втроем сегодня выкопали целые Императорские Пруды. Сил повернуться с левого припекающего бока на замерзающий правый не было.
– Сорока, а ты легко отделался, – лениво произнес Гюнтер Кузнецов. – Кого другого за такое бы с месяц на гауптвахте держали. А ты с нами денёк покопался в грязи – и свободен.
– Кузя, вот не поленюсь, встану же, – не открывая глаза, сказал Фёдор.
– Лежи, лежи, здоровяк. Это я восхищаюсь.
– Завтра турнир просто, – после долгой паузы произнес Сорока. – Вот капраз и…
– Это понятно.
Третий курсант Алексей в беседе не участвовал, молчал и разглядывал языки пламени в печке. Гюнтер достал из нагрудного кармана небольшую серебряную коробочку.
– Будешь? – тихо спросил он Алексея.
Тот лишь отрицательно покачал головой. Гюнтер осторожно отвинтил крышку. Его лицо озарилось легким свечением, слегка перекрывающим отблески пламени. Аккуратно подцепил небольшую щепоть порошка маленькой ложечкой. Алексею показалось, что его друг взял из коробочки небольшой кусочек Солнца. Гюнтер резко втянул порошок носом. Поморщился и судорожно вздохнул. Потом облизал ложку, осторожно убрал все в карман. Закрыл глаза и оперся спиной на стену. Лицо его приняло расслабленное и умиротворенное выражение.
– Я одного не пойму, – в тишине произнес Гюнтер. – Здоровяк, тебя и домой отпускают, и семья у тебя тут. Но ни разу не видел, чтоб тебе деньги приносили или пакет из дома. Можешь ночевать на нормальной кровати и приходить только на занятия. Ты к ним не ходишь и к тебе ни разу никто не приходил. Живешь в общежитии. Почему так? Сорока? Эй, чего молчишь?
– Спит он, – вставил сидевший в углу Алексей. – Отстань от человека. Завтра у него тяжелый день.
***
– Со-ро-ка! Со-ро-ка! – скандировала толпа флотских курсантов в темно-синей форме.
– Шнай-дер! Шнай-дер! – кричали в ответ будущие гренадеры.
Федор с закрытыми глазами сидел в своем углу ринга. Над ним нависал Алексей, поливая его из фляги. Вода пахла железом.
– Федя, иди вперед, – шипел друг ему в ухо. – Рви дистанцию! Вблизи он тебе не конкурент!
Курсант Сорока не отвечал. У него адски болел живот и ухо, в которое он поймал удар. “Чёртова оглобля, – думал он. – Бьет так, будто осёл лягается”.
– Федя, слышишь?
– Слышу, слышу.
– Дави его! Не давай пространства!
Толпа вокруг бесновалась. Как бы сами не устроили драку. На небольшом помосте, в специально выделенном секторе, сидели офицеры.
– Господин Улицкий, не желаете увеличить наше пари? – заявил высокий полковник в гренадерской форме.
Капитан первого ранга Улицкий зло глянул на соседа и сжал кулаки.
– Добро, господин Зас. Поднимем. До сорока рублей?
– Давайте сразу до пятидесяти, – широко улыбаясь, ответил гренадер.
– Согласен, – прошипел Улицкий и зло уставился в сторону ринга.
– Второй раунд! – прогремел голос судьи.
Раздался звон рынды. Фёдор встал, поднял кулаки в перчатках к лицу и двинулся к противнику. Гренадер был чертовски ловок. Он умело избегал углов, умудрялся уворачиваться от сокрушающих ударов Фёдора и жестко бил в ответ. Оба противника тяжело дышали. Весь раунд противники кружились друг против друга. Длинные руки гренадёра держали Сороку на расстоянии. Фёдор начинал злиться. Из-за этого раскрылся и тут же получил жесточайший хук в челюсть. В глазах потемнело, и моряк упал на колено.
Судья мгновенно остановил бой и начал отсчет. “Не так просто”, – подумал Фёдор, поднимаясь.
– Да, в порядке я. В порядке. Продолжаем…
– Федя соберись! – шипел Алексей. – Он начал уставать! Обрати внимание, он все чаще опускает правую руку. Как увидишь, что рука пошла вниз, так и бей! Федя, давай! За всё училище! Не подведи!
Полковник-гренадёр улыбался. Офицеры Воздушного флота смеялись. Сидевшие сзади кавалеристы, не скрываясь, пили из фляги. Зрители шумели и уже не могли успокоиться. Гул сливался, обволакивал всё вокруг. Федор думал об океане. О черных волнах, запахе соли и ужасе, который океан ему внушал. Бесконечный, первозданный ужас.
– Четвертый раунд!
Снова нокдаун! Аж потемнело в глазах. Федор чуть поскользнулся, но поднялся. Из рассеченной брови капнула кровь, ресницы слипались. Оставшимся в порядке глазом Сорока с удовлетворением смотрел на кривой нос гренадёра. “Надеюсь, я его ему сломал”, – думал он.
– Да. Я в порядке. Продолжаем.
– Что?
– В порядке всё! Я в норме.
– Бокс!
Чёрт, всё плывет.
– Шнай-дер! Шнай-дер!
Федор вспомнил Ингу. Длинные черные волосы, тёмные глазища. Легкий пряный аромат духов. Тонкие длинные пальцы гладят его щеку. Что он тут делает? Почему? И главное, зачем?
– Федя, ты меня слышишь? Федя? Эй!
– Шестой раунд!
Глаза гренадёра уставшие и слегка косят. Тяжело дышит. Длинная рука летит к лицу Фёдора, тот подныривает и кулаком, всем корпусом, всем телом, бьёт снизу. Желтые глаза гренадёра смотрят странно. Как будто тот увидел что-то, что кроме него увидеть не может. Куда-то вдаль и поверх всех. Раздался грохот. Это тяжелое тело упало на настил ринга. Повисло секундное молчание, и вдруг вся толпа вокруг взревела.
Фёдор отвернулся и отошел. Надо отдышаться.
– Раз! Два!
Черные длинные волосы. Зеленое платье.
– Пять!
Запах восточных пряностей. Тихий голос шепчет: “Тео. Тео, ты мой. Ты только мой…”
– Девять! Десять! Нокаут!
Восторженный вопль будущих моряков и разочарованный гренадёров.
– Федь, ты как?
– Всё что ли? Только начало нравиться. Давай следующего, – криво усмехнулся Фёдор, слегка пошатнулся и сплюнул красным.
– Победителем финального боя! И чемпионом города Лосбург среди военных и гражданских училищ! Становится! Фёдор Сорока, Императорское военно-морское училище!