– Знаете что, – вдруг сказал режиссер, осторожно присаживаясь на стул и приглашая молодого человека сесть на соседний, – давайте спокойно поговорим. Вы меня заинтересовали. Это ваше эффектное появление… Словом, я хочу познакомиться с вами поближе. Надеюсь, вы не возражаете?
Баклажанов вопросительно заглянул молодому человеку в лицо, но оно оставалось безучастным. Затем молодой человек нахмурился и заговорил каким-то злобным шипящим шепотом, от которого режиссера бросило в дрожь:
– Да что вы так смотрите, точно не узнали? Хотите берите, а нет – я к другим пойду, мне некогда.
Баклажанов побледнел и недоуменно развел руками.
– Что б-брать?.. Простите, я вас не понял. И напрасно вы говорите, что я вас не узнал. – Тон режиссера вновь обрел уверенность. Он даже захотел в шутку погрозить молодому человеку пальцем, но что-то его остановило. – Я вас очень даже узнал. Вы пробовались в моем фильме. Сожалею, что не сыграли в нем. Ну так сыграете в следующем – что за беда?
– Лихорадка, – хрипло произнес на это молодой человек. – Поневоле станешь бледный, коли есть нечего… Вещь, папиросочница, серебряная, посмотрите…
С этими словами молодой человек снова полез за пазуху, намереваясь что-то извлечь из нее, но Баклажанов вскочил со своего места и шумно заговорил:
– Слушайте, я понял, вы запомнили весь текст! Ну надо же! Столько времени прошло, а вы все помните. И это при том, что вы всего лишь пробовались, а не играли. У вас замечательные способности, скажу я вам… Только, простите, я… забыл вашу фамилию. Я очень хорошо вас помню в лицо… и по вашей игре… а вот фамилию забыл… Только не говорите, что Раскольников! – предупредительно закончил Баклажанов и робко засмеялся.
– Нет, не Раскольников, – сказал молодой человек после паузы. – Не Раскольников, а Топорков.
– Ах вот как! – воскликнул Баклажанов и мгновенно покрылся испариной. Только сейчас он вспомнил, что в последнее время у всех на устах было самоубийство актера Топоркова и его последующие брожения по студии в качестве призрака. – Что ж, теперь я этого не забуду… что вы Топорков, – пролепетал режиссер и как будто против своей воли отступил от посетителя на пару шагов.
– Конечно не забудете, – промолвил Топорков и улыбнулся страшной улыбкой. Баклажанов отшатнулся от него еще дальше.
– Значит, вы… это… – забормотал режиссер, не зная, что говорить, но чувствуя, что что-то говорить необходимо, – значит, вы не умерли? Я очень рад, что нет. Я, знаете, никогда не верю слухам и в этот раз тоже не поверил…
– А вот и напрасно, – усмехнулся Топорков. – Как раз в данном случае вам стоило поверить. Ибо я действительно мертв.
– Что вы, что вы! – захихикал Баклажанов, но тут же с усилием нахмурился и произнес почти строгим голосом: – Знаете, это не смешно.
– Чего уж смешного, – вздохнул Топорков. – В смерти нет ничего забавного. Недаром в кинокомедиях никто не умирает. Насколько я помню, вы никогда не снимали комедии, Лев Александрович?
То, что Топорков знал его имя и отчество, почему-то немного успокоило Баклажанова. «Если б он был призраком, он бы не мог знать, что я Лев Александрович», – мелькнула у режиссера не очень логичная мысль.
– Комедии? – переспросил он уже более расслабленно. – Вы правы, я их не снимал. Не мой жанр. А вы следили за моим творчеством?
– Пока не умер, я следил за творчеством каждого мосфильмовского режиссера, – отвечал Топорков.
– Я прошу вас: давайте оставим эти глупые разговоры про смерть, – взмолился Баклажанов. – Вы ведь живы. Куда живее меня, – почему-то добавил режиссер.
– Сегодня мы сравняемся, – с новой гадкой улыбкой пообещал Топорков.
В этих словах Баклажанов уже почувствовал совсем нешуточную для себя угрозу.