В конце съемочного дня, как и было условлено, Виолетта Ветлугина покинула шестой павильон в числе прочих актеров и персонала.
Через пятнадцать минут она вернулась обратно, где ее поджидал потирающий от нетерпения руки Роман Войномиров.
– Виолетта, лапуля моя, как долго я тебя ждал! Весь день только об этом и думал, а время, как нарочно, так медленно тянулось!.. – Эти слова режиссер перемежал пылкими, почти яростными поцелуями в губы, лицо и шею Ветлугиной.
– Ну что ж вы, Роман Ихти… То есть просто Роман! Что ж вы так сразу-то… набрасываетесь прямо? – смущенно залепетала актриса, пытаясь отстранить от себя жаждущего режиссера. – Давайте не так… сразу. Пожалуйста! Мы же с вами впервые наедине остались…
– Да мне просто не терпится, дорогая моя! – восторженно взвыл Войномиров, но тут же взял себя в руки. – Однако ты, конечно, права, прости. Для начала, само собой, посидим и так далее. Вот я вино приготовил. Как тебе красное?
– Красное – ничего, – равнодушно отозвалась артистка, поправляя платье.
– Чудно! – просиял режиссер. – Сейчас разолью… Вон у нас тут и столик, и стулья – все чин по чину…
Он убрал ширму, за которой действительно скрывался небольшой стол и два стула. Вытащив из лежавшей здесь же сумки бутылку вина, два бокала и штопор, Войномиров принялся откупоривать сосуд. Поразмыслив и на секунду отложив это дело, режиссер достал из сумки и поставил на стол бутылку водки – уже немного початую.
Ветлугина тем временем стала оглядываться в поисках зеркала. Найдя его, она поспешила причесаться, однако не успела даже мельком увидеть свое отражение. Кто-то вдруг оказался сзади и схватил ее за лицо ладонью, в которой была смоченная чем-то тряпка. Артистка смертельно перепугалась, но не успела и пикнуть, как тут же потеряла сознание, вернее – моментально заснула.
Усыпивший ее злоумышленник бесшумно оттащил обездвиженное тело за ближайшую декорацию. Все это произошло в какие-нибудь полминуты.
Войномиров тем временем уже разлил по бокалам вино и разложил на столике закуску: икру, сыр, колбасу, огурцы. Все это было нарезано и распределено по тарелкам за ту четверть часа, пока он дожидался Ветлугину.
– Виолетточка! – на весь павильон пропел Войномиров. – Прошу к столу!.. Где ты, радость моя? – Режиссер вышел из-за ширмы и оглянулся по сторонам. – Душенька, ты что, спряталась от меня? Ну, полно, не дурачься, выходи!.. Виолетта, ну я уже себя не контролирую! Еще минута – и я разорвусь от страсти! Ты же не желаешь смерти своему любимому режиссеру?.. Право, товарищ Ветлугина, это не смешно! У тебя, ты сама знаешь, нет лучшего друга, чем я! А ты со мной так обращаешься… Не мы ли еще вчера клялись с тобой в вечной симпатии и дружбе?.. Виолетта!
Войномиров, казалось, упивался собственной речью и не слишком усердно искал в павильоне Ветлугину, ожидая, что она вот-вот сама откуда-нибудь выйдет, чтобы со смехом и горячими извинениями кинуться ему на шею. Однако этого не происходило. В конце концов режиссер обиделся.
– И после такого ты все еще будешь утверждать, что мы – друзья? – выкрикнул он на весь павильон.
– Враги! – вдруг услышал он приглушенный, жуткий и, главное, мужской голос.
Войномирову моментально стало не по себе.
– Кто здесь? Кто?! А ну, выходите! Выходите сейчас же! – К досаде режиссера, все эти слова у него получилось произнести не приказным, а испуганным и каким-то даже жалким тоном.
– Враги! Давно ли друг от друга их жажда крови отвела? – задекламировал тот же неприятный голос, а через секунду режиссер увидел и его обладателя.
Из-за декораций вышел высокий человек в цилиндре и черной шубе до пят. Медленно надвигаясь на Войномирова, он продолжал свою декламацию:
– Давно ль они часы досуга, трапезу, мысли и дела делили дружно? Ныне злобно, врагам наследственным подобно, как в страшном, непонятном сне, они друг другу в тишине готовят гибель хладнокровно…