В отражениях Вадим или всё ещё нет, разобраться он пока не мог. Всё потому, что в глотке его так мерзко саднило, что ни о чём другом не думалось. И только когда он прокашлялся и открыл наконец глаза, внезапно очутился в мутной пелене. Его охватил ужас: он почти ничего не видел. В отчаянии он бросил руки в стороны, ища стены, но без толку – рядом не во что было упереться.
– Где я? – суетливо просипел он. – Где, где, где?
Безумно трещало в затылке – копошилось там непонятно что, тыкало. Потом перекатывалось вперёд и тут же наваливалось на виски. Когда же Вадим дотронулся до век, то попал в липкие ресницы, а на пальцах остался склизкий налёт.
– Что же такое случилось? – сдавленно прохрипел он. – Ослеп? Но когда? И почему?
В груди свистело при каждом вдохе и выдохе. Казалось, лёгкие отжали досуха, как дряхлую поролоновую губку. А он через боль снова хватал ртом воздух и тут же глотал.
– Идти, идти… – твердил Вадим, еле ноги передвигая и спотыкаясь на каждом шагу. – Мне нужно идти… Или замёрзну…
Он упёрся руками во что-то скользкое – стекло, может. Почти ничего не видел, кроме плотной белёсой завесы. Щурился, тёр глаза в надежде, что зрение вернётся, но нет, они только сильнее горели и слезились.
Оступившись, он споткнулся, и невидимый железный брусок вдарил ему под рёбра, выбив воздух – Вадим сдавленно прохрипел, корчась в немом вопле. Когда же мучительное пекло в точке солнечного сплетения немного утихло, и он снова вдохнул, то иззябшей пятернёй нащупал обидчика – перила.
– Дойду, я дойду… И не сдамся, – почти без голоса повторял он. – Только нельзя останавливаться…
Ещё стекло, и ещё. В ладони его то и дело впивались острые с торца подоконники. Пару раз Вадим успевал отдёрнуть руки за мгновение до боли, а дальше опаздывал, и металлические пластины окон жестоко царапали его.
Люди, ещё и ещё люди. Он натыкался на них, а они в ответ шипели: «Накурятся неизвестно чего, и после шляются всюду». И брезгливо отпихивали его прочь. И он снова и снова бился о перила. Падал на асфальт, зарывался ладонями в опавшие листья, в месиво луж, в чавкающую грязь. Тяжко выл сквозь зубы, когда всё больше промокал и промерзал, а о помощи просить не получалось – не было голоса. Когда же он в очередной раз с трудом поднялся и поплёлся дальше, ему показалось, что кто-то словно ненавязчиво придерживал его под локоть. Потом за плечи осторожно направил по нужному именно безмолвному невидимке маршруту.
Снова встретились холодные стёкла. Вот только почему-то Вадим совсем ничего не видел, даже прежней мути. Похоже, наступила ночь. Да и не холодно ему уже, а просто устал. Вдруг рука провалилась в пустоту – стена закончилась. Шагнул в неизвестность, а там тишина, сырой воздух и корявая кирпичная кладка. Спиной он сполз по ней на асфальт, сжался и уткнулся носом в колени.
– Тепло, сейчас будет тепло, – успокаивал он самого себя. – И не больно ведь, правда? Правда…
Дыхание словно замирало. Почему он здесь? Где здесь? Надо встать, идти дальше. Вот только совсем не осталось сил. Растратился в поединках с перилами, с холодными хлюпающими лужами, с зябкими стёклами. Конечно, можно ещё побороться за себя. Только с кем – с кем бороться? И зачем?..
Но что же это? Его осторожно хлопали ладонями по щекам и в то же время затягивали на шее мягкую петлю. Душат? Он запаниковал и завозился в чьих-то крепких руках.
– Не надо… Ну, пожалуйста, не надо… – просил он.
Непослушными пальцами он, как мог, высвобождал горло из шерстяной удавки, но ему не позволили выпутаться, и ещё круче сдавили глотку. Сопротивляться сил у Вадима не осталось, он смирился со страшной участью, и его голова заваливалась на бок. Однако её подняли, и продолжили растирать ему лицо. И неожиданно сквозь ломоту во всем теле к его угасающему сознанию прорвался мужской голос:
– Давай, дружище, рано тебе умирать, слышишь! Просыпайся же! Сейчас поможем тебе, вытащим, отобьём. Ты только дыши. Дыши!
Наивно поверив в спасение, Вадим охотно подчинился невидимому собеседнику и часто задышал. Значит, не убивают, значит, ошибся, и не в кучу ненужности его пока, нет. Там другие пусть остаются, а ему к живым нужно, с живыми. И он, как смог, принялся цепляться за человека, которого не видел. Впивался скрюченными пальцами в его кожаную куртку и не отпускал, при этом ни на секунду не переставая кашлять. Рядом люди. Только бы не ушли и не оставили.
– Не бросайте меня одного! – вдруг закричал Вадим. – Только не бросайте меня здесь! Я не хочу…
Внезапно голос его надломился, тело обмякло и наполнилось тяжестью, глаза сами собой закрылись, под ухом оказалась стена, и на последнем выдохе он прохрипел:
– Остановите это… Выпустите… Отпустите… Верните… Верните меня назад…
– Вернись, Верес! Вернись к нам!
Неужели Артём? Да, это был именно он. И хотя верить собственному слуху в отражениях Вадим опасался, сейчас он хотел только одного, чтобы говорил с ним из реальности именно Артём. Ведь не сбежит же он и не бросит друга корчиться посреди города в жуткой ломке выхода из отражений? Не сбежит же, правда?
Артём сбегать не собирался. И на этот раз даже не растерялся. Он, пусть ещё и неумело, зато решительно возвращал Вадима и, вытаскивая из отражений, тряс его за плечи. Правда пока без особого толку.
– Отражения… Это отражения… – метался в бреду Вадим. – Я в отражениях… Мне нужно прямо сейчас выйти или…
Ну вот же, вот Арофьев напротив, сильно так по лицу хлещет. Осталось просто зацепиться, да хоть за боль, но получалось у Вадима плохо. Ещё хлопок щеке, и ещё.
– Почему не могу выйти… – твердил Вадим, так до конца и не понимая, где именно он находится. – Почему же?
– Тёма, остановись! Вадиму больно! Посмотри, его лихорадит, – взбунтовалась где-то совсем рядом Алиса. – Может… может, по-другому как?
Услышав голос Алисы и вспомнив её теплые ладони, сжимающие его, Вадим так резко дёрнул головой назад, надеясь увидеть девушку, что налетел затылком на кирпичный выступ и, зашипев от боли, очнулся. Он сидел на асфальте в углу полутемной подворотни. Ноги его оказались раскинуты в стороны. Руки онемели. Всё тело горело. Грудь сотрясали тяжёлые, обрывистые вздохи. Над ним нависал объятый тревогой Артём, а рядом на коленях стояла Алиса. Глаза её были воспалённые какие-то. Ревела что ли? Это она зря. Ведь он уже вернулся. Всё закончилось, и Вадим, конечно, остался жив. И вообще, это вовсе не он умирал в отражении. Правда, прочувствовал, как себя. И лишь пару минут спустя он наконец собрался с силами, с большим трудом выдавил подобие улыбки и объяснил:
– По-другому меня никак не вытащить из отражений, Алис. Никак не…
Только Алиса не дослушала, не дала договорить. Она бросилась к нему, притянула за плечи к себе, обняла и закрыла его голову руками. В волосы его стала быстро-быстро целовать, в лоб, в шею. Он же обнял её в ответ только когда совсем пришёл в себя. Не целовал, нет – молчал.
Поднялся он ещё минут через двадцать. На людей, которые брели мимо и кидали брезгливые взгляды на молодёжь, притаившуюся в тёмном углу, Вадим внимания не обращал. И без их осуждения знобило так, хоть скорую вызывай. Пусть думают, что хотят. Их мнение Вадима не волновал. Зато волновало, что слишком долго кашлял и как-то жутковато свистяще дышал, но и с этим он справился. И хотя всё то, что он через себя пропустил, произошло не с ним, – отражения помогли ему, показали, что просил, только изнутри того самого Кирилла, которого он целый день искал, – психике Вадима выдержать подобную встряску удалось с большим трудом.
– За что вы так со мной? – недобро ухмыльнувшись, процедил он, искоса глянув на лужу у входа в арку. – За что так больно сегодня?
Едва отражения совсем отпустили, как Вадим поднялся и, даже не пытаясь привести себя в порядок, вырвался из злополучной подворотни во двор пятиэтажных домов. Он не шёл – бежал, не оглядываясь, пока не иссяк ложный запал сил. Потом присел на лавочку рядом с пустующей детской площадкой, упёрся лбом в металлическую перекладину решетчатого ограждения и закрыл глаза. Просто говорить, и то было для него нелегко, но когда увидел растерянную Алису, пусть с трудом и хрипло произнёс:
– Нормально всё, Алис. Всё нормально.
– Нормально? – воскликнул за спиной Артём, и Вадим еле отлепился от железной трубы и обернулся. – Да ты, Верес, с первого дня нашего знакомства не казался мне нормальным! А уж после увиденного сегодня, я вообще сильно сомневаюсь в твоей вменяемости. У тебя помешательство. Причём, не тихое. Мы думали, ты задохнешься у нас на глазах без видимых на то причин. Ты напугал нас. Я никогда такого не видел и не знал, чем помочь. И до сих пор не знаю. Ты хоть предупреждай в следующий раз! И инструкцию оставь, как тебя при случае вытащить.
– Предупрежу, – с трудом отбивался от нападок друга Вадим. – Оставлю, вытащишь ещё, и возможно, не один раз.
Артём промолчал. Недовольно посопев, кинул рюкзак на мокрое ярко-оранжевое сиденье карусели крутилки и достал воды. Вадим подался вперёд, перехватил бутылку и с жадностью осушил её. И только после откинулся на спинку скамейки. Алискины руки тут же оказались на его плечах. Так уютно стало и тепло, словно домой приехал, где ему всегда рады, и любят просто так, даже когда он психует. Захотелось продлить это странное пустое мгновение. Однако вместо этого Вадим потёр ладони и, самодовольно улыбнувшись, заявил:
– Тёмыч, доставай ноутбук, открывай сайт школы. Для начала смотрим личные данные одноклассников Кирилла. Нам нужны фамилии тех, кто живёт поблизости. Беглец был здесь. И чуть не погиб, но ему вовремя помогли. То есть я на это надеюсь. Осталось вычислить кто помог, и мы у цели.
– Не открывай, а вскрывай, Верес, – цепко сощурившись, поправил Артём.
Вадим дёрнулся к нему всем корпусом, наклонился и заговорщически прошипел на ухо:
– Вскрывай, Арофьев!