Я не поленился, сходил к останкам вертолета, свинтил из салона скамейку, обшитую ледерином, и соорудил из нее некое подобие саней. Этот шедевр инженерной мысли настолько хорошо скользил по снегу, что мне иногда приходилось кидаться навзничь, чтобы удержать его лихой полет по склону в пропасть. Татьяна постоянно отставала от нас, настроение ее было испорчено не только тем, что инспектор принял мои условия; ее огорчало, что она первой не додумалась до такого простого способа эвакуации раненого.
Мы быстро сбрасывали высоту, и нам все чаще попадались обширные проталины, поросшие пожухлой травой. Снежники или языки натечного льда были моими союзниками, и я с тоской смотрел, как снизу на нас надвигаются теплые альпийские луга и пастбища, по которым мне придется нести инспектора на себе. Татьяна в предвкушении мести даже пустилась вниз бегом, чтобы первой выйти за границу ледника и там полюбоваться моим ишачеством и вволю позлорадствовать.
Но судьба оказалась более благосклонной ко мне, нежели к ней. Едва нам под ноги лег травяной ковер, и я, взвалив инспектора себе на спину, сделал несколько шагов, как нам открылась великолепная панорама прикрытого дымкой ущелья, разрезанного вдоль шумной зеленоводной рекой. По обе стороны от нее ступенями поднимались террасы с разноцветными лоскутами пашни, а к сыпучему склону налипли два-три десятка лепных домиков с угловатыми соломенными крышами.
– Деревня!! – закричал я.
Татьяна попыталась испортить мне настроение:
– Это еще не значит, что отсюда можно связаться со спасателями.
– Можно, – охотно возразил инспектор, жадно всматриваясь в струйки дымков над жилищами. – Возможно, это река Тамур…Что же вы встали, Стас?
– Если бы вы, инспектор, не поддались панике и трусости, – глухо произнесла Татьяна, – то вам не пришлось бы давать этому жулику дискредитирующее вас обещание. Ручаюсь, что до этой деревни я бы вас смогла донести.
Я посмотрел на девушку и зарычал, так как на ум не пришло подходящего ругательства. Татьяна как ни в чем не бывало стаскивала с себя лишнюю одежду. Я смотрел на этот альпийский стриптиз и продолжал изображать из себя разъяренного хищника. На траву упали объемный пуховик, свитер, синтепоновые брюки-комбез… Девушка с иронией поглядывала на меня, худея прямо на глазах. Я подумал, что если она не перестанет разоблачаться, то с последней деталью одежды она исчезнет, как облачко пара. Оставшись в плотно облегающих шерстяных колготках и футболке с короткими рукавами, Татьяна затолкала добрую половину своего прежнего объема в рюкзак, надела легкие ботинки "Пантера", забросила на плечи рюкзак и, сказав нам "Чао!", быстро пошла в деревню.
Мы с инспектором недолго провожали ее взглядами.
– Тонкая какая, – повторил мои мысли инспектор.
– Не донесла бы, – скептически произнес я.
– Что не донесла? – не понял инспектор.
– Вас не донесла бы. Умерла бы на полпути от печали.
Я расшнуровал и принялся стаскивать с инспектора высокие крепкие ботинки. Три кило долой. А вот медную бляху с четырехзначным числом, что означало принадлежность к младшему офицерскому составу, выкидывать как балласт инспектор наотрез отказался.
Я завалил ботинки инспектора и свой пуховик булыжниками, пометил клад корявой высохшей веткой и взвалил инспектора на спину.
– Не торопитесь, – попросил он со сдавленным стоном. – Что-то опять прихватило…
Идти по "сыпучке" было труднее, чем по снегу. Инспектор снова душил меня, и пот снова заливал мне глаза, зудел на спине и груди. Я облизывал пересохшие губы, мечтая о какой-нибудь чистой выбеленой комнатушке с нарами в углу, где будет сладко пахнуть скотиной, ячьим молоком и печным дымком; приветливая хозяйка подаст мне горячий чай с лепешкой; через маленькое окошко будет проникать шум листвы и скачущей по порогам реки; не вставая можно будет любоваться узкой пыльной улочкой, а гор не будет видно вовсе.
– Вы сказали, что это река Тамур, – прохрипел я.
– Я так думаю, – после паузы уточнил инспектор. Он то ли засыпал, то ли устал держать голову прямо, и его подбородок острым клином стучал по моему плечу.
– А как называется деревня?
– Может быть Дорхан. Или Джируфа, – неуверенно ответил инспектор и снова тюкнулся подбородком мне в плечо. – Нет, вероятнее всего Дорхан.
Я подкинул его на себе, и офицер клацнул зубами.
– А Хэдлок отсюда далеко?
– Что? Хэдлок? А зачем вам Хэдлок?
Я хотел сходу соврать, что там живет моя бабушка, но вовремя остановился.
– Если не ошибаюсь, – медленно говорил я, давая инспектору понять, что я не верблюд, и мне тяжело говорить и нести его одновременно, – там проходит тропа к восточным склонам Ледяной Плахи.
– Ну и что? – подозрительно цепко пристал ко мне инспектор. – Да, тропа, а вам-то какое до нее дело?
Черт дернул меня за язык! Я снова подкинул на себе инспектора и, набрав полную грудь воздуха, дал исчерпывающий ответ:
– Раз там проходит тропа альпинистских экспедиций, значит, местные жители торгуют бывшим в употреблении снаряжением, и я смогу поменять ботинки, которые уже наполовину сожрали мои ноги, и я иду на культях, и чувствую боль не слаще вашей, и уже силы мои на пределе, и мне кажется, что проще скинуть вас здесь и самому сходить за быком, впряженным в повозку, черт вас подери!
Инспектора удовлетворил мой ответ, и он больше не задавал мне вопросов относительно Хэдлока и вообще не раскрывал рта до тех пор, пока я не стукнулся головой о подвесной бамбуковый водопровод, и высыпавшиеся из моих глаз искры не осветили чумазых детей, обступивших нас плотным кольцом.
– Приехали! – возвестил он тогда голосом Иисуса, вошедшего в Иерусалим, и я, уставший исполнять роль молодого библейского ослика, свалил его на кучу сушеной кукурузы, а затем повалился рядом с ним, ибо не осталось сил, чтобы держать на ногах даже самого себя.
Был душный непальский вечер. Нас с инспектором несли на носилках бритоголовые монахи в хламидах цвета запекшейся крови. Тесную улочку как тисками сдавливал с обеих сторон нескончаемый ряд выложенных из камней хибар, сараев, овчарен и убогих торговых лавок. На нас смотрели бронзовые идолы с оскаленными дырявыми ртами, закамуфлированные пятнами грязи попрошайки и надменные йоги. Сладко пахло фимиамом и специями. Женщины в красных сари и с золотыми медальонами в носу держали на головах кувшины и старые пластиковые канистры из-под бензина. Лобастые, с широко расставленными глазами дети стояли вдоль дороги босоногим строем. Меланхоличные коровы, оставляя за собой коричневые кучки, пялились на нас своими добрыми глазами. Все ликовали. Деревня встречала раненого инспектора из Катманду со сдержанным экстазом. Мне казалось, я сплю, потому что такой сладкий полет над головами добрых людей бывает только во сне.
Людской поток, в котором мы плыли, становился все более плотным и шумным. Приподнимая слабую руку, инспектор двумя пальцами руководил движением, указывая направление, хотя идти по узкой дороге можно было только прямо или обратно. Его жесты жадно впитывали в себя дестяки глаз. Монахи, идущие сзади, приподняли носилки выше своих голов, чтобы инспектор не свалился с них, и эскорт начал подъем на пустынный, насквозь прогоревший и выветренный бугор, поросший пожухлыми колючками. Я где-то слышал, что буддизм – самая миролюбивая религия, но в те минуты меня начал грызть червь сомнения, потому как я ничего не знал об обрядах жертвоприношения. Но только я собрался уточнить у инспектора, есть ли что-нибудь общего между этим бугром и Голгофой, как увидел одинокий выбеленный известью двухэтажный дом, с треугольной соломенной крышей, миниатюрными окошками, закрытыми белыми ставнями, и широкими коричневыми полосами по периметру. Рядом с дверью висел кусок фанеры, на котором неровными буквами было начертано: "STATION-MASTER"[7].
Те несколько минут, пока нас заносили внутрь жарко натопленного помещения и усаживали в глубокие плетеные кресла, пока женщина с золотыми украшениями вместо носа подавала нам чай с жирным ячьим молоком, а инспектор, изогнув одну бровь, принимал доклад очень взволнованного шерпы, который по-петушиному выкрикивал гортанные, лишенные протяжных гласных слова, отдавая честь оттопыренной пятерней, я перебирал в уме варианты станции, на которой мы находились. Конечно, это была не железнодорожная, не конно-почтовая и не лодочная станция. По-видимому, и не спасательная. Прихлебывая из эмалированной кружки с отколотыми краями, я рассматривал начальника станции и монахов, число которых быстро уменьшалось, словно они были сделаны из снега и незаметно таяли.
Закончив доклад, начальник станции стащил с головы белую с красным узором шапочку топи и вытер ею пот со лба.
– Мне надо срочно связаться с полицией в Катманду, – сказал инспектор по-английски и выразительно посмотрел на меня, вот, мол, я держу свое слово.
Начальник торопливо взглянул на часы, выдал беспомощную фразу о том, что министерство связи выделило им более позднее время, на что инспектор лишь насупил брови и кашлянул. Отойдя в угол комнаты, огороженной занавеской, начальник благоговейно сдвинул ее в сторону и сам встал так, чтобы не мешать нам созерцать идола цивилизации. В углу стояла гробоподобная радиостанция, какой еще наверняка пользовались английские колонизаторы в соседней Индии.
Вместе с начальником мы перенесли инспектора к радиостанции. Некоторое время мы ждали, пока в достаточной степени нагреются лампы, затем начальник при помощи скрипящей рукоятки настроился на полицейскую волну, надел на голову инспектора обод с наушниками и протянул микрофон.
Сквозь шум и треск помех я услышал далекий голос дежурного связиста. Инспектор спросил у него, готов ли тот принять информацию особой важности. Разговор шел на английском. Я встал с кресла и принялся прохаживаться по комнате, рассматривая закопченные стены. Комната была изолированной, никаких других дверей, кроме входной, в ней не было. Маленькое окошко наполовину было закрыто фанерой, наполовину – мутным стеклом. Если его аккуратно выставить, думал я, то все равно нельзя будет пролезть через раму – плечи застрянут.
Инспектор докладывал об исчезновении "русской двойки" обстоятельно. В выводах он был сдержан, зато живо обрисовал сложные погодные условия и те трудности, которые выпали на его долю.
Обойдя комнату, этот экзотический офис начальника радиостанции, я встал за спиной инспектора, вполуха слушая его доклад. На стене, над станцией, были прибиты терновыми шипами разновеликие бумажки с приказами и распоряжениями, графиком выхода на связь и перечнем радиочастот. Я скользил взглядом по списку частот, предназначенных для связи с различными анчолами[8]. Деревня Хэдлок была дописана внизу от руки в столбце с другими деревнями.
Начальник станции, заметив мой интерес, собрался было прокомментировать список, но в это время его вниманием всецело завладел инспектор, пуская в эфир прозрачные намеки на криминальную основу происшествия в горах. При этом он ссылался на дискету с программой "Создание портретов" (в переводе на русский его термин прозвучал именно так) и на ксерокс "прайса с услугами в области транссексуализма". В общем, я за голову схватился, представив, в каком виде придет моя информация из Непала в МВД России. Утешило только то, что инспектор старательно, по буквам передал имена Родиона и Столешко.
Я вышел на крыльцо, если так можно было назвать грубо сколоченную реечную решетку, брошенную под ноги, и две красные пустые бочки из-под соляры, стоящие перед входом на манер колонн. Ветхая дверь "STATION-MASTER" не имела никаких признаков замка, что отозвалось в моей груди теплой волной нежности к скромной и честной жизни горных непальцев. Я обратил внимание на кривое высохшее полено, приставленное к стене. Оно стояло здесь не случайно, но было пригодно разве что для изготовления горбатого Буратино. Судя по всему, начальник подпирал этим поленом дверь на ночь.
– Скажите, – обратился я к начальнику, который с раскрытым ртом нависал над инспектором. – Вы не видели в деревне девушки с рюкзаком?
– Альпинисты и туристы заходят сюда часто. Были и девушки, – ответил начальник.
Он не совсем точно понял меня, но я не стал переспрашивать. Она так просто не успокоится, думал я о Татьяне. Спать не будет, есть не будет, в лепешку расшибется, отыскивая новые доказательства того, что криминала не было. А вот этого-то мне и не надо… И все же жалко девчонку. Раз она так мечется, значит очень боится потерять работу у князя. Но с другой стороны: если что и случилось с Родионом, разве за его жизнь вправе отвечать простой делопроизводитель?
– … однако вертолет внезапно стал терять высоту, – диктовал в микрофон инспектор. – Мне удалось выснить, что произошла поломка одного из маслопроводов, что и привело к заклиниванию двигателя. Я подготовил пассажиров к аварийной высадке…
Я вспомнил, как мы кувыркались в салоне, словно в шейкере. "Ничего не скажешь, подготовил он нас, – подумал я. – Королевский орден зарабатывает."
– Вы не могли бы устроить меня на ночлег в этом доме? – спросил я у начальника.
Землистое лицо непальца стало еще темнее от выражения глубочайшего сожаления. Прежде чем дать мне отлуп, он долго теребил вязанную бордовую безрукавку и несколько раз тяжело вздохнул.
– Для приезжих у нас есть отель "Як", – ответил он.
– Далеко отсюда?
– Это рядом с моим домом. Минут десять… Вы поможете отнести инспектора ко мне?
– Вертолет будет завтра утром, – сказал инспектор, снимая наушники и, взглянув на меня, добавил: – А вашу информацию отправят в Москву не позднее завтрашнего утра.
Я пожал инспектору руку и взялся за носилки.