АНДРЕА
Прошло всего несколько дней с тех пор, как меня осенила «гениальная» идея отправиться на свадьбу к брату с Себастианом. Теперь я была уверена, что это была худшая идея в жизни.
– Ну и что на этот раз? – мой раздражённый голос эхом разнёсся по помещению, наполненному ароматами ванили и свежей выпечки. Конте, этот гений кулинарии, ворвался в моё святилище уже в третий раз за день, словно ураган, сметающий всё на своём пути. – Крем-брюле забраковал, птифур не впечатлил… Что стало объектом твоей неумолимой критики сейчас?
– В круассанах с малиной, Андрея, слишком много сахара! – отчеканил он, его взгляд буквально испепелял меня. – Словно ты пытаешься заглушить вкус малины, а не подчеркнуть его!
Я устало прислонилась к столешнице, на которой остывали ароматные булочки, которые я только что вытащила из духовки.
– Себастиан, это же десерт… – вздохнула я. – Сладкий по определению.
Он сделал несколько шагов ко мне, сокращая расстояние, которое вдруг показалось ничтожным. Воздух вокруг нас затрещал, пропитанный напряжением, словно грозовая туча перед бурей.
– Десерт должен быть соблазном, а не приторной пыткой! – отрезал он, и в его голосе послышались стальные нотки, от которых по моей коже побежали мурашки.
Себастиан взял с тарелки круассан, разломил его одним точным движением длинных, изящных пальцев, и поднёс ко мне.
– Попробуй!
Аромат свежей выпечки, малины и едва уловимых специй ударил в нос, заставляя меня невольно сделать глубокий вдох. Наши взгляды встретились, и в его тёмных глазах я прочитала целую бурю чувств – раздражение, неприкрытое недовольство, перфекционизм, свойственный ему во всём, но также и что-то ещё, чему я не могла найти названия. От этого напряжённого, пронзительного взгляда моё сердце забилось чаще, а на висках выступили капельки пота.
– Попробуй сама, если ты мне не веришь! – настаивал он, приблизив круассан почти вплотную к моим губам. – И скажи, что я не прав.
Я тяжело вздохнула, понимая, что он не отстанет и спорить с ним себе дороже, и нехотя взяла злополучный круассан из его рук. Наши пальцы на мгновение соприкоснулись, и по телу пробежала дрожь. Как я вообще могла подумать, что отправиться в Мексику на целых три дня и притворяться влюблённой в этого невыносимого, но такого притягательного мужчину – хорошая идея? Этот человек был ходячей катастрофой для моего спокойствия и трезвости. Из-за него я впервые за долгое время нарушила свои правила, пусть и случайно, но выпила немного виски тогда, в баре. С тех пор мне было сложно сдерживаться, чтобы вновь не вернуться к своей пагубной привычке, искать утешение или расслабление в алкоголе.
Я откусила кусочек круассана, стараясь не замечать его пристального, пронизывающего взгляда. Тесто таяло на языке, оставляя послевкусие сливочного масла и ванили. Малина добавляла приятную кислинку, но… Чёрт побери, этот напыщенный и самоуверенный человек был действительно прав – круассан слишком сладкий. Тесто воздушное, идеально пропечённое, но сахара определённо многовато. Как я сама этого не поняла? Ведь я же пробовала тесто и готовые круассаны?!
Но я не могла не признать, что Себастьян действительно разбирается в кондитерском искусстве лучше, чем я. Однако это осознание не приносило мне облегчения, а напротив – внутри всё кипело от досады. Я терпеть не могла, когда кто-то указывал мне на мои ошибки. Но сейчас я чувствовала лишь смущение, ведь он оказался прав, а я – нет.
Приоткрыв веки, я встретилась с его пронзительным, изучающим взглядом, в котором плескалось нескрываемое торжество, но также и что-то ещё – волнующее, будоражащее кровь, отчего по телу пробежала дрожь. Воздух между нами, казалось, искрил от напряжения, и я почувствовала, как участилось моё дыхание.
– Да, ты прав. – выдохнула я, принимая поражение. Мои щёки предательски вспыхнули румянцем, выдавая смущение и неловкость. Я опустила взгляд, не в силах больше выдерживать его пристальное, изучающее внимание. Почему-то мне вдруг стало неуютно, будто он видел меня насквозь, проникал в самые потаённые уголки моей души.
Но я успела узреть, как Себастьян едва заметно усмехнулся, явно довольный своей победой. Этот задорный блеск в его тёмных глазах вызвал во мне странное желание стереть эту самодовольную улыбку. Доказать, что я не так уж безнадёжна в кондитерском искусстве! Но в то же время я понимала, что он действительно был прав, и мне оставалось лишь смириться с поражением.
– Ты неправильно выдержала пропорции миндальной муки и сахара. – произнёс он, и его голос, глубокий и бархатистый, с лёгкой хрипотцой, заставил меня вздрогнуть. – Поэтому получилось слишком сладко.
В его словах не было ехидства, только констатация факта. И от этого становилось ещё хуже. Признавать свою неправоту всегда неприятно, а перед ним – особенно. Я чувствовала, как внутри всё сжимается от стыда и досады.
– Хорошо, я исправлюсь… – выдавила я из себя, стараясь придать своему голосу уверенности, которой на самом деле не ощущала. Мне отчаянно хотелось доказать, что я не просто талантливый кондитер, но и достойный соперник этому самоуверенному, но невероятно привлекательному мужчине.
– Твои птифур были слишком простые для нашего ресторана, – продолжал Себастиан, будто не замечая моего состояния. – а в крем-брюле ты использовала жаровню, но заварной крем у тебя был не до конца застывший. В следующий раз сделай их вечером, чтобы за ночь он хорошо застыл.
Я сжала кулаки, чувствуя, как внутри закипает злость. Неужели ему доставляет такое удовольствие тыкать меня в мои ошибки? Я резко вскинула голову, встречаясь с его пристальным, изучающим взглядом.
– Себастиан, может, хватит? – взорвалась я, не в силах больше терпеть. – Тебе что, заняться нечем, кроме как допекать и критиковать меня? А ведь там, в зале, целая толпа голодных клиентов, жаждущих отведать твоих кулинарных шедевров!
Конте удивлённо приподнял брови, и на мгновение мне показалось, что он сейчас улыбнётся. Но нет, его лицо оставалось серьёзным, будто высеченным из камня.
– Андреа, если хочешь, чтобы твои десерты стали легендой, – спокойно произнёс он. – ты должна научиться принимать критику. Лучше услышать горькую правду от коллеги, чем получить ядовитый укус в спину от ресторанного критика или, что ещё хуже, от самого капризного клиента.
– Тебе легко говорить! – выпалила я, чувствуя, как к горлу подступают слёзы. Я ненавидела себя за эту слабость, за то, что не могу сдержать эмоции. – Ты уже на вершине этого Олимпа, купаешься в лучах славы, а я…
– А ты внизу! – жёстко закончил он за меня, и в его голосе послышалась сталь. – Именно поэтому должна работать в два раза усерднее, если хочешь чего-то добиться! Птифур – это непросто пирожные, Андреа, а визитная карточка ресторана!
Его слова хлестнули меня по щекам, больнее любой пощёчины. Я сделала шаг назад, словно пытаясь увеличить расстояние между нами, между моей болью и его ледяным спокойствием. Внутри всё перемешалось: обида, унижение, отчаяние.
– Почему ты всегда такой высокомерный и самодовольный? – выплюнула я, и жестом указала на небольшое окно, из которого на нас с жадностью наблюдали другие сотрудники кухни, наслаждаясь разворачивающейся перед ними драмой. – Неужели тебе доставляет такое удовольствие унижать меня перед всеми?
Себастиан резко повернул голову, и они тут же, словно по команде, разбежались по своим местам, поспешно возвращаясь к работе. Но меня было уже не остановить, я продолжала выплёскивать свою боль и обиду.
– Ты думаешь, что твои знания и опыт делают тебя богом кулинарии? – в порыве ярости я ткнула пальцем ему в грудь, туда, где под белоснежной тканью кителя билось сердце. – Да кто ты такой, чтобы судить меня?
Себастиан смотрел на меня, не мигая, его пронзительный взгляд будто прожигал меня насквозь. Резким движением он перехватил моё запястье, крепко сжав его пальцами.
– Ты ещё многому должна научиться, Андреа! – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Этот ресторан – мой храм, и здесь будут работать только те, кто достоин его алтаря. И если ты намерена задержаться на моей кухне, то будь готова к тому, что я буду указывать на твои промахи, даже если мне придётся выносить твои истерики.
– Ты невыносим! – прошипела я, чувствуя, как к горлу подкатывает предательский ком. – Да, я не идеальна! Да, я ещё учусь! Но это не даёт тебе права так обращаться со мной!
Конте сделал шаг ко мне, сокращая и без того крошечное расстояние между нами. Я ощутила запах его терпкого парфюма, который раньше казался мне таким пленительным, а теперь вызывал лишь раздражение.
– А как, по-твоему, я должен разговаривать? – спросил он, его горячее дыхание обжигало мою кожу. – Хвалить тебя за бездарно потраченные продукты и петь дифирамбы твоему неудавшемуся крему?
Его слова, полные высокомерного презрения, заставили меня буквально кипеть от ярости.
– Лучше бы ты подавился этим кремом! – выкрикнула я и, не сдержавшись, опять толкнула его в грудь, вкладывая в этот жест всю свою боль и отчаяние.
Себастиан пошатнулся, но устоял на ногах. На его лице мелькнуло странное выражение – будто он получал удовольствие от моей реакции. Конте снова схватил меня за запястья, не давая отстраниться, его пальцы, сильные и горячие, обжигали мою кожу.
– Ты пожалеешь об этом, Андреа! – прошептал он, притягивая меня к себе.
Я смотрела в его потемневшие глаза, гадая, что же Себастиан задумал. Сердце бешено колотилось в груди, дыхание сбилось. Неужели он ударит меня? Или…
– Да? И что же ты сделаешь? – слова вырвались на волю вместе с прерывистым выдохом.
Доля секунды растянулась в вечность. В глубине глаз Себастиана плясали языки пламени, отражая бушующий в моей груди огонь. Резко без предупреждения, он притянул меня к себе так стремительно, что я не успела даже вскрикнуть. Его губы накрыли мои в грубом, почти болезненном поцелуе.
В этом жесте не было ни капли нежности, лишь ярость и желание поставить меня на место. Но сквозь злость пробивалась и какая-то другая эмоция, которую я пока не могла распознать. Я застыла от неожиданности, не в силах пошевелиться или сопротивляться. Это было безумием – целоваться с ним посреди кухни, в пылу ссоры, когда каждая клеточка моего существа кричала о несправедливости его слов.
Но Себастиан воспринял это по-своему. Его сильные руки скользнули по моей спине, прижимая меня ближе, заставляя откликнуться на поцелуй. И я ответила со всей накопившейся обидой, со всей злостью и отчаянным желанием доказать, что я не кукла, которой он может управлять по своему усмотрению.
Ненависть и желание, смешиваясь, создавали такой накал эмоций, что, казалось, воздух вокруг нас вот-вот взорвётся. Его терпкий, пряный аромат окутывал меня, дурманя разум. Я кусала его губы, царапала ногтями шею.
Себастиан с хриплым стоном приподнял меня за ягодицы, и мне пришлось обхватить его ногами за бёдра, чтобы не упасть. Его язык проник в мой рот, ведя в безумном танце, не давая опомниться. Мы целовались так, словно от этого поцелуя зависела наша жизнь – жадно, отчаянно, будто стараясь раствориться друг в друге.
В какой-то момент мы оторвались друг от друга, тяжело дыша. В его потемневших глазах плескалось что-то первобытное, дикое. Неужели я смогла пробить брешь в его броне самоуверенного шеф-повара?
Себастьян провёл кончиками пальцев по моей щеке, и я невольно потянулась к его прикосновению, словно кошка. Он усмехнулся, явно довольный моей реакцией.
– Искорка, я не просто так критикую твою работу. – произнёс он, и голос его, низкий и хриплый, прозвучал удивительно интимно в тишине кухни. – Ты должна стать лучше. Ради себя и этого ресторана, если ты действительно хочешь здесь работать и чего-то добиться.