Не знаю, чего я ожидал от похоронного бюро, но это оказалось аккуратное одноэтажное здание цвета слоновой кости, окруженное живой изгородью. Я стоял перед яркой бордово-фиолетовой дверью и долго пялился на чугунный дверной молоток в виде спящей летучей мыши. Наверное, я бы передумал, развернулся и ушел, если бы не она. Не осознавая до конца на что я собираюсь подписаться, я протянул руку и два раза постучал в дверь. Порой, удивить себя способен лишь я сам.
Через мгновенье дверь распахнулась и на пороге показался мужчина лет сорока, с копной густых светло-русых волос, уложенных так, словно он собрался фотографироваться на обложку журнала, среднего роста и веса, элегантно одетый в темные брюки от костюма и рубашку апаш. Он не представился, а только протянул для пожатия крепкую, жесткую руку, ведя себя так, словно у него были и другие, куда более важные дела.
– Иди за мной, – сказал он невыразительным голосом, вместо «здравствуйте», или «доброе утро», или «чем могу вам помочь?», или что там говорят в таких местах подобных этому, развернулся и исчез, оставив дверь нараспашку.
Собравшись с духом, я вошел внутрь.
Вопреки моим ожиданиям, внутри не было никаких стереотипных интерьеров с бархатными пыльными шторами, унылыми выцветшими обоями и запахом дешевых освежителей воздуха. У кобальтово-синих стен на показ не стояли дорогие гробы, не было вульгарных цветочных венков, от запаха которых у меня начинала болеть голова, бледных манекенов в специальных костюмах для мертвых, сидящих на диванах, каталогов с надгробными плитами и стопок открыток с закатами со слащавыми подписями, вроде: «Он ушел в лучший мир».
В «Vert mont» полы были выполнены из элегантного белого камня. В сводчатых потолках горели люстры со свечами, в широкие окна, открывающие вид на сад, лился солнечный свет. И не было ни единого намека на то, что ты находишься в похоронном бюро.
Мужчина, внезапно материализовавшийся из ниоткуда, махнул мне рукой, и я понял, что мне нужно идти за ним. Без всяких предисловий он повел меня по узким коридорам, в которых слышался приглушенный рев, и по мере нашего движения, рев постепенно становился все громче. Пунктом нашего назначения оказалось большое складское помещение, где располагался источник шума: в центре комнаты стояли две большие приземистые машины, сделанные из рифленого металла.
– Меня зовут Лютер. У меня совсем нет времени знакомить тебя с печами для кремации, – безразлично сказал он, – поэтому иди и помоги Донне. Я вернусь за тобой через пару часов.
Лютер повернулся и ушел, а я остался стоять на месте в одиночестве. Потоптавшись на месте, я пошел на поиски Донны, которую быстро отыскал в стерильно-белой комнате, расположенной в противоположном краю здания.
– Эм, Донна? Доброе утро, – поприветствовал я, застыв в дверях.
Вся эта яркая белизна резала глаза. Я словно бы попал на тот свет и меня встретил ангел. Донна и правда имела внешность андрогина, подобную бесполым ангелам.
– Доброго утречка, голубчик. Ты видимо Спайк? – Донна выпрямилась во весь свой немаленький рост и склонила платиновую голову на бок, словно тропическая птица, внимательно изучая меня своими миндалевидными карими глазами, настолько темными, что радужка практически не отличалась по цвету от зрачка. – Какой ты хорошенький! Наденька-ка перчатки и присоединяйся к нам.
Она указала жестом на большой металлический шкаф и вернулась к своему занятию. Пока я пытался натянуть малюсенькие перчатки на свои вспотевшие руки, Донна приблизила скальпель к основанию горла молодой женщины.
– Первое, что нужно сделать – это слить всю кровь, – начала объяснять она, будто я ее об этом попросил. Кивнув, я встал с противоположной стороны стола, на котором лежал труп.
Я старался держаться уверенно, как завсегдатай таких заведений и подобных ему. Как чертов профессионал. Мне нельзя было ударить в грязь лицом. Но стоило Донне сделать надрез, как я инстинктивно отпрянул назад, рассчитывая на то, что сейчас фонтаном во все стороны хлынет кровища, и забрызгает меня с ног до головы, однако ничего не произошло.
– Не бойся, Дарла не такая свежая, как того хотелось бы. В детском возрасте она неудачно упала с лошади и до позавчерашнего дня была способна шевелить только языком. Один из катетеров, через которые выводились ее биологические жидкости засорился, и она умерла от инфекции. Бедняжка. Лучше бы она умерла много лет назад, выпав из седла.
Резонно. Донна вставила пальцы в перчатках в только что проделанное отверстие в теле женщины, вскрыла сонную артерию и поместила в нее маленькую металлическую трубку, которая соединялась с другой большой резиновой трубкой.
– Нажми на вон ту кнопку пожалуйста. Нет, – мягко остановила она, когда я занес палец над не той кнопкой. – Крайняя в правом верхнем углу, ага.
Цистерна, из которой торчали трубки зашумела и завибрировала.
– Это смесь формальдегида со спиртом, – пояснила Донна, указывая на бледно-розовую жидкость, ползущую по трубке.
Как только она попала в артерию, замещенная раствором кровь начала выплескиваться из яремной вены усопшей и стекать по столу к раковине. Донна протянула мне кусок мыла с ароматом сирени и сказала:
– Намыливай и аккуратно массируй даме конечности, чтобы равномерно распределить физраствор по кровеносной системе.
Я подошел к раковине и включил теплую воду, чтобы намочить перчатки затем намылил руки маленьким брусочком мыла и начал почти с любовью массировать ноги Дарлы. К моему огромному счастью, женщина выглядела довольно неплохо, насколько я мог судить своим неопытным глазом. Однако, она все же и отдаленно не была похожа на те тела, которые обнаруживают собачники в парках, полицейские в запертых домах или случайные бедолаги, оказавшиеся в неподходящем месте и в неподходящее время в криминальных телепередачах. В животе заурчало от голода и, стоя там, в комнате для «приготовлений» как гласила табличка на двери, и массируя намыленными руками мертвое тело, я понял, что мне ужасно хочется вареников с картошкой и грибами.
Все ли со мной было в порядке? Я уже давненько испытывал сомнения по этому поводу.
Благодаря наклонной поверхности фарфорового стола для бальзамирования кровь Дарлы стекала в раковину, из которой разило хлоркой. После чего Донна взяла в руки странный инструмент в виде полой металлической трубки, вставила в него стилет и безжалостно воткнула его Марле в мочевой пузырь. Меня начало мутить.
– Это штука называется «троакар», – не заметив или проигнорировав мое состояние начала объяснять Донна. – Его задача заключается в том, чтобы очистить тело от всех жидкостей, газов и биологических отходов. Хочешь проткнуть ей что-нибудь? – не глядя на меня спросила она, протягивая инструмент.
«Все-таки хорошо, что я не позавтракал», – мысленно похвалил я сам себя, а вслух сказал:
– Может лучше как-нибудь в другой раз?
Донна засмеялась и ее заливистый ведьминский смех эхом отразился от стен. После того, как она проколола легкие, желудок и кишечник, вверх по трубке троакара начала подниматься красно-коричневая жидкость, сопровождающаяся неприятным чавканьем и звуком всасывания, а затем вся эта прелесть выплеснулась в сливное отверстие раковины. Не выдержав, я отвернулся, чтобы сдержать рвотные позывы.
Я должен был получить эту работу. «Так я убью сразу двух зайцев, – думал я, – заработаю хоть какие-то деньги и сближусь с Аделаидой». Наконец заметив, что я еле сдерживаюсь, чтобы не заблевать все вокруг, Донна спокойно произнесла, поправив на довольно крупном узком носу с горбинкой (придававший все больше сходства с птицей) очки тыльной стороной руки:
– Скажу сразу – ты не привыкнешь. Туалет в конце коридора, но можешь и сюда, – указала подбородком на раковину, – меня не стесняйся.
После чего троакар начал работать в обратном направлении: теперь по нему в грудную клетку и живот стало поступать дополнительное количество химического коктейля с еще более высокой концентрацией химических веществ.
– Не переживай, – вдруг произнесла Донна, – если Лютер сразу не захлопнул дверь перед твоим носом, значит ты уже принят.
Я попытался выдавить из себя радостную улыбку, а сам, помимо всего прочего, думал лишь о том, что запах сирени теперь будет ассоциироваться для меня исключительно со смертью. И что я еще долго не смогу забыть Дарлу, свой первый труп. Она словно заклеймила меня и теперь я всю жизнь буду таскать на себе ее отметину, глубоко врезавшуюся в кожу. Я ее никогда не забуду. Это как первая любовь, будь она неладна. И ни один труп, с которым я буду иметь дело, не сможет занять ее место. Даже если мне в руки попадет мой знакомый или даже родственник, эффект все равно будет уже не тот. И что в ближайшее время я вряд ли смогу предоставить кому-нибудь [из живых] свои услуги массажиста. Слишком уж остро впечатление.
– Лимон добавлять? – спросила Донна, разливая по кружкам таиландский чай, после того, как мы забальзамировали Дарлу и придали ей «естественный» вид.
– Да, пожалуйста.
Я завороженно следил за тем, как синий цвет чая медленно превращался в фиолетовый. Мы сидели в углу, достаточно далеко от тела, за маленьким столом, покрытым клеенкой в цветочек и ели яблочный пирог. Из радио доносился баритон Джеймса Хэтфилда – фронтмена группы «Metallica».
– Почему печи выглядят так, словно их построили тысячу лет назад?
– Милый мой, они современные, но да, согласна, что они до сих пор похожи на первые модели 1870-х годов – десятитонные глыбы из стали, кирпича и бетона.
– Я думал, что все уже давно перешли на компьютеризированное оборудование.
– Думаешь, это хорошая идея? – Донна добавила себе в чай пару кубиков рафинированного тростникового сахара. – Понимаешь, Спайк, компьютер способен кремировать тело только тогда, когда оно находится в идеальном состоянии. В противном случае, машина начинает неистово пищать, сообщая тем самым, что кремация окончена, хотя на самом деле тело еще и наполовину не сгорело. Ты открываешь дверь, а внутри тебя ждет, дико извиняюсь, подгорелый кусок мяса. Страшное дело эти ваши компьютеры.
Лютер, как и обещал, явился за мной минута в минуту и велел идти за ним. Несмотря на наше странное знакомство, Донна мне очень понравилась, а пироги она печет просто язык проглотишь. И лучше бы я был у нее «мальчиком на побегушках» и делал с этими телами все, что она скажет, лишь бы не идти сейчас куда-то с этим странным типом.
Под строгим надзором Лютера я вытащил из холодильника тело какого-то мужчины и положил его на скрипучую каталку. Затем, когда я привез тело в крематорий, он ловко поместил мужчину внутрь печи и выставил все настройки на передней панели. Я лихорадочно следил за каждым его движением, пытаясь ничего не упустить.
– Значит так. – Лютер выключил вторую работающую печь, нацепил защитные очки на лицо и открыл дверь. – Тут все, – заключил он, взял в руки инструмент, похожий на металлические грабли и показал мне несколько движений. – Вот этим выгребешь оставшиеся кости из печи. Я доходчиво объясняю? – После чего взглянул на карманные часы, сунул мне в руки защитные очки и добавил: – Через два часа сделаешь то же самое с прахом из другой печи. Это и есть твоя работа. Остальное потом. Мне надо идти.
Вот так просто я стал оператором кремационной печи, находящимся на низшей ступени иерархии смерти. Я не знал, с какого боку мне подступиться к Аде, потому что у меня возникло стойкое впечатление, что к ней и на хромой козе не подъедешь. Я долго и упорно размышлял над этим, пока совершенно случайно не наткнулся в Интернете на объявление о поиске сотрудника к ней в бюро. Я незамедлительно позвонил и после довольно странного разговора, в котором я максимально кратко изложил суть своего звонка некоему мужчине (судя по всему это и был Лютер), меня пригласили в бюро на собеседование. Я думал, мне придется заполнять ворох анкет с вопросами типа: «Почему Вы заинтересованы в работе в похоронном бюро?», или «Готовы ли Вы проявлять гибкость на работе и выполнять дополнительные обязанности, не входящие в должностную инструкцию?», или «Кем Вы видите себя через пять лет?». На деле же все оказалось гораздо прозаичнее.
Я бы солгал, что никак не представлял себе эту работу. На самом деле я был практически уверен, что буду закидывать трупы в огромные печи, задирать ноги на стол, жевать попкорн да нон-стоп слушать музыку, становясь с каждым днем тем самым парнем, который совершенно невозмутимо смотрит в глаза смерти и готов ко всему, что последует после нее.