По-настоящему сильное желание легко стирает понятие невозможного. Всё дело в приоритетах, знаете ли.
По дороге в Лесной лазарет я не уставала радоваться тому, что большинство жителей нашего королевства достаточно безразличны к борьбе с преступностью. Среднестатистический шолоховец считает так: кого и зачем ищут детективы Смотрящие – дело одних только Смотрящих.
В этом смысле я могла чувствовать себя в относительной безопасности: горожане не держали газеты нараспашку и не всматривались в чужие лица на предмет совпадения с портретом.
Зато объявление о «господах добровольцах» вызвало в столице бешеный ажиотаж. Как я вскоре убедилась, король Сайнор не ограничился покупкой печатного места в «Вострушке»: он приказал развесить листовки с призывом волонтёров по всему Шолоху.
Маг и воин смотрели на меня с каждого забора. Их улыбки казались столь неестественно идиотскими, а взгляды – стеклянными, что я не представляла, кто в здравом уме захотел бы им уподобиться. (Собственно, по словам Патрициуса, никто и не захотел.)
Хотя сто тысяч золотых – это, конечно, большая сумма. Существенная даже для нас, выходцев из семнадцати знатных Домов.
Для любопытных и говорливых шолоховцев доски объявлений стали местами особого притяжения. Они собирались возле них так, как в хорошую погоду собираются на пикник возле уютных берегов реки Нейрис: приносили раскладные стулья и плетёные корзины, в которых ждали своего звёздного часы клубничные лимонады, пышные булочки и солёный миндаль. Горожане удобно устраивались в тени величественных вязов и часами с удовольствием сплетничали обо всём на свете. А иногда строили теории о том, сможет ли всё-таки кто-нибудь спасти Лиссая – или в королевстве отныне будет на одного принца меньше.
Мы с Кадией – она на своей лошади по имени Суслик, я на незнакомом мне прежде жеребце из конюшен Мчащихся – проехали мимо очередной такой компании. Кад, увидев, с каким интересом я слежу за «плакатными сплетниками», встревожено нахмурилась.
– Тинави, – негромко сказала она. – Учитывая судьбу тех Ходящих… Скажи, если окажется, что Лиссай уже мёртв, ты будешь долго горевать, да? По-настоящему?
Я помотала головой.
– Не переживай. Я уверена, что Лиссай, во-первых, находится не под курганом, а во-вторых, жив и скоро вернётся домой.
Кадия озадаченно моргнула:
– Что-то мне не вполне понятен твой оптимизм.
Ещё бы. Ведь Кадия не была в курсе всех наших «божественных» драм: не знала ни о битве в Святилище, ни о Карле, ни о Теннете. С учётом того, что последний пункт означал буквально: «Милая Кад, если что, ты встречалась не просто с красавчиком-убийцей, а с падшим богом», я понятия не имела, как лучше рассказать ей всё это, и поэтому даже радовалась тому, что ночью мы не успели обсудить мои приключения.
Но раз уж теперь тема поднята, то…
Я вздохнула:
– Есть кое-что, о чём нам следует поговорить.
– Это худшая фраза на свете, ты же в курсе, да? – мрачно буркнула Кад.
– Ну ничего хорошего я тебе и не скажу, прости.
– Зашибись!.. – не оценила она.
Мы как раз въехали под купольную арку Моста Очарования, переброшенного через глубокий и широкий овраг, на дне которого – высокая сочная трава, звенящая речушка, похожие на волчьи клыки скалы и заросли плакучих ив. Город – где-то там, наверху. А здесь – только зелень, прохлада и тишина, разбиваемая стрекотом кузнечиков.
В Шолохе есть традиция: на местных скалах все желающие рисуют лица незнакомцев – тех, которыми однажды залюбовались, но к которым побоялись подойти. Десятки, сотни лиц, нарисованных с чувством светлой грусти или робкой надежды («а, может, однажды всё-таки?..»). В этом месте ощущается сила: мягкая и печальная, как несбывшаяся любовь.
Кадия потянула поводья Суслика на себя, и кобылка недовольно всхрапнула, замедляя шаг.
– Стражди, только не говори мне, что это ты заставила его высочество пропасть.
– Ну разве что очень косвенно, – прикинула я. – Если я сильно постараюсь и буду тарабанить со скоростью мастера речитативов, то уложусь с рассказом в четверть часа.
– Жги, – милостиво разрешила Кад.
– Может, лучше в Лазарете?
– Ну уж нет, – воспротивилась Мчащаяся. – К Дахху мы всякую дрянь не потащим.
– Тогда давай присядем.
Кадия спешилась и плюхнулась прямо на траву. Я последовала её примеру.
Под Мостом Очарования немногие ездят – моей исповеди никто не помешал. Но, когда я закончила, лица незнакомцев на скалах – клянусь – приобрели растерянное выражение. Кажется, они слушали нас чуть внимательнее, чем можно было бы ожидать от обычных портретов.
Кадия пожевала губами. Потом дёрнула плечом:
– Мне надо всё это обдумать. Поехали.
– Поехали, – согласилась я и едва слышно перевела дыхание.
Если честно, я боялась, что, услышав новость про Анте‐Теннета, Кадия развалит мост над нами на тысячу отдельных камешков.
Но пронесло.
Начался район Пятиречья, впереди замаячила роща ошши. Кадия потрепала Суслика по морде и привязала кобылку к коренастому дубу на тройной булинь. Чтобы вы понимали, булинь – это самый крепкий узел в мире, – так что Кадия предостереглась. И правильно, ведь идти с Сусликом сквозь владения крустов – себе дороже. Лешие начнут приставать, Суслик их мигом сожрёт, аппетитно похрустывая, как сухариками, а нам потом выкатят штраф на кругленькую сумму. А если у крустов хороший защитник в департаменте Шептунов, то и вовсе приставят к исправительным работам где-нибудь в Чернолесье.
Я спрыгнула с коня и с опаской пощупала свой накладной нос.
– Не трогай! – взвыла Кад.
Жуткая штука, торчащая посреди моего лица, была предметом её гордости. И моего ужаса. Кадия вылепила мне её с помощью гримировальной массы, которая хранилась у неё в дальнем углу комода в ожидании Хэллоуина.
Конспиративный нос получился воистину монументальным. Он выступал далеко вперёд за пределы лица, а кончик у него был острым и вздёрнутым, как у феи из Зубастых равнин. Я беспокоилась, что во время ходьбы нос будет слегка подскакивать. Обошлось, но, куда бы я ни посмотрела, он всегда попадал в поле моего зрения.
Кошмар.
Снабдив меня носом, Кадия сочла работу по преображению законченной. Только ещё нарядила меня в воздушное платье с густой вышивкой в виде тюльпанов и гиацинтов и туфельки, собранные словно из лепестков роз. А на голову нацепила островерхую широкополую шляпу, чья тулья была украшена искусственными пионами – причём каким-то совершенно неприличным количеством.
– Я похожа на чокнутую цветочную нимфу, – приуныла я.
– Ничего! Зато если кто‐то узнает в этой зефирке тебя – расцелую как победителя по наблюдательности, – пообещала Кад, приложив руку к сердцу.
Из рассказа Кадии я знала, что палата Дахху находится в старом корпусе Лазарета, но не ожидала, что последний расположен настолько далеко от остальных. И что он так тотально тих и пуст.
– А целители вообще успеют сюда добраться, если Смеющемуся вдруг станет плохо? – забеспокоилась я.
– Успеют, как миленькие, – в голосе Кадии рокотала профилактическая угроза. – Иначе им конец.
– Знаешь, сиреневая роща за окнами и спокойная обстановка – это, конечно, здорово, – я продолжала сомневаться в удачном выборе палаты, – но у меня складывается ощущение, что всё-таки безопаснее было бы поместить Дахху в центральный корпус…
– Пф, – пренебрежительно сказала Кадия. – В нынешнем месте есть свои уникальные достоинства.
Когда мы дошли до нужной двери и Мчащаяся открыла её, мне стало ясно, что она имеет в виду.
Кадия устроила в палате то, чего никто не потерпел бы в основном здании – ни за какие деньги. Я явственно представила себе возмущённый крик главного целителя: «Это лазарет, а не частные владения, девушка! А ну, выметайтесь отсюда, и больного своего забирайте!»
– Кадия, – я восхищенно обернулась к подруге. – Ты чудо. Когда Дахху очнётся, он будет в шоке от того, как ты ради него постаралась.
Мчащаяся залилась ягодным румянцем.
– Я не ради него, а ради себя, между прочим. Мне так удобнее, – буркнула она, плюхаясь в кресло.
Дело в том, что палата Дахху была обставлена как… уютная спальня.
Ничто в ней не выдавало по умолчанию скучное лазаретное помещение. На меховой подстилке возле койки лежал Снежок – питомец Дахху, белый волк с восторженным характером. Увидев нас, он подскочил, совсем по-собачьи тявкнул, завертелся юлой и забил хвостом об пол так быстро, что ему могли бы позавидовать даже профессиональные барабанщики.
У дальней стены высился книжный шкаф и стоял шахматный столик. На креслах лежали пледы и подушки. У окна висел ловец снов.
А на жёрдочке, подвешенной в углу палаты, сидел Марах. При виде меня филин чуть ли не подпрыгнул на месте. Его жёлтые глаза расширились и радостно сверкнули («Хозяйка вернулась, ура!»), но… Но Марах – тот ещё мрачный и циничный тип. Так что он мгновенно очухался, на корню пресёк собственное ликование и, вместо того чтобы подлететь ко мне, опасно нахохлился, приобретя форму шара. Потом сощурился и язвительно открыл клюв:
– Уху.
«Явилась-таки».
Но меня таким не смутить. Я в несколько шагов подлетела к нему, быстро, но энергично потискала и сказала:
– Я по тебе ужасно скучала, так-то! Вечером поедем домой.
Новое «уху» от Мараха было куда более дружелюбным. Почувствовав, что мой хозяйский долг выполнен, я вернулась к койке Дахху и надолго остановилась перед ней.
Ох, Дахху… Дружище.
То ли целители, то ли Кадия уложили его тёмно-русые вьющиеся волосы так, что две седые пряди в них выглядели не просто хорошо, а как-то даже пижонски. (Иногда мне кажется, что Дахху – единственный человек во всём Шолохе, который не считает их симпатичными). Брови Смеющегося даже во сне были чуть сведены, будто он сосредоточенно обдумывал что-то. Зрачки под опущенными веками медленно двигались.
Почему же ты не просыпаешься?
Пока я рассматривала его, Кадия опустилась в кресло. Под ним были беспорядочно раскиданы газеты и высилась пирамида берестяных стаканчиков из лавки госпожи Пионии.
На тумбочке лежал черновик «Доронаха» – энциклопедии об истории и культуре нашего королевства, которую Дахху, как завороженный, писал в последние месяцы. Как оказалось, часть информации для работы он брал из магических сновидений, которые ему навевали лесные духи бокки-с-фонарями.
Может, он и сейчас смотрит такой волшебный сон?
Помнится, Дахху говорил, что в их последнюю встречу бокки наяву рассказали ему нечто важное. Нечто, переворачивающее наши знания о богах-хранителях и мире. Вдруг теперь он, уснув, как-то… не знаю… потерялся в той информации?
Я наклонилась и прижалась ухом к груди Дахху. Биение его сердца было столь слабым и далёким, что, скорее, забирало надежду, нежели дарило её. Я оглянулась на Кадию.
– Слушай, а ты читала «Доронах»?
– Да, – ответила она.
– И как тебе?
– Ну… Всё очень сбивчиво и обрывочно, много пропусков и вопросительных знаков на полях. Да и почерк Дахху оставляет желать лучшего.
– А там не было ничего, что тянуло бы на звание Информации, Которую Человек Просто Не Может Вынести и Отключается?
Кадия с сожалением покачала головой и развела руками.
Я присела на край койки и, подумав, положила одну ладонь на глаза и лоб Дахху, а другую – на центр груди. Некоторые народы Лайонассы верят, что наши сны имеют три опоры: сердце, глаза и точка межбровья. Если ты хочешь изменить чьё-то сновидение, повлияй на них.
Я решила попробовать сделать это. Глубоко вздохнув, я попробовала отрешиться от мира, чтобы почувствовать в своём сердце тот бесконечный поток энергии унни, соединение с которым создает карлову магию. Этот этап уже давался мне легко. Но вот дальше начинались сложности.
Для того чтобы колдовать карловым способом, я могла использовать классические заклинания, но каждое из них нужно было адаптировать под новое колдовство. Как именно это следовало сделать в каждом отдельном случае – приходилось угадывать на практике, потому что учебников по карловой магии не существовало, а мой наставник по ней сейчас находится неизвестно где. Именно поэтому какие-то из известных мне прежде заклинаний (вроде разжигания огня) я уже снова умела применять, а другие (например, создание шарика света) ещё нет.
Я очень долго сидела, держа руки на груди и глазах Дахху и пытаясь сотворить заклинание, которое смогло бы вернуть моего друга домой. Параллельно я вела диалог с энергией унни: общение с ней – едва ли не важнейший элемент колдовства в стиле хранителя Карла. Для того чтобы сложные формулы удались, вы с энергией должны стать настоящими партнёрами.
Я не понимала, работает ли хоть что-то из того, что я делаю. Вроде бы мои ладони стали горячее, но они могли нагреться и сами по себе. После бессонной ночи голова была тяжёлая, как чугунный колокол, и, успокаиваясь и умиротворяясь для колдовства, я в конце конца начала бояться, что сама тоже просто усну.
Поняв, что пора сделать паузу, я вздохнула и убрала руки от Смеющегося, Похлопала себя по щекам, чтобы взбодриться, а потом сделала то же самое со щеками Дахху, надеясь, что это хотя бы ненадолго избавит его от пугающе-мертвенной бледности. А потом ещё и легонько дёрнула его за нос.
Просто так. Слишком уж шикарный он всегда был у Смеющегося. А попросить: «Хей, дружище, можно я твой нос пощупаю?» мне всю жизнь было как-то неловко.
– Ты что там делаешь? – подозрительно спросила Кадия.
– Я… – начала было я, но запнулась.
Потому что в этот самый момент Дахху стал оживать.
То ли всё же сработала моя магия, то ли целители ни разу не пробовали дёрнуть Смеющегося за нос, – а друг, как бы далеко от тела ни витала его искра, не мог такого допустить.
Нет, он не сел на кровати, не заговорил и даже не открыл глаза. Но вдруг гораздо явственнее проступило дыхание. Лицо порозовело. Дахху громко вздохнул во сне и… уютно повернулся на бок, подложив ладони по щёку.
Я ахнула и готова была заорать от счастья, когда вихрь в лице Кадии отбросил меня от койки – прямо в кресло, да так сильно, что я чуть не перекувырнулась через его спинку.
– У‐ху‐ху! – обсмеял меня Марах.
Но было видно, что даже эта вредная птица искренне рада возвращению Смеющегося.
Чтобы отпроситься с работы, Кадия отправила в Чрезвычайный департамент ташени.
– Скажу, что заболела, – решила она.
В ответ прилетело аж пять летучих писем. Одно за другим, подряд. Если первая ташени была совсем маленькая, то размах бумажных крыльев последней выглядел устрашающе.
– Всё нормально? – двинула бровью я.
– Ну… Командор Груби Драби Финн считает, что новым сотрудникам не пристало простужаться, – Кадия крякнула и стыдливо опустила глаза.
Зная, что гномы – весьма несдержанный в выражениях народ, я содрогнулась. Это в каких же словах руководитель Чрезвычайного департамента высказал своё фи, что даже не склонная к смущению Кадия так реагирует?
Ответ прилетел со следующей птицей. Она была из тех редких ташени, что умеют передавать сообщения вслух.
– КАДИЯ ИЗ ДОМА МЧАЩИХСЯ! – рявкнула она низким гномьим голосом. – ХОРНАЯ ТЫ Ж ЛЕНИВИЦА, ГРЁК ТЕБЯ ПОДЕРИ! БЫСТРО НА РАБОТУ, БЕЛОКУШНАЯ ТЫ ЛОДЫРИЩА! А ТО БУДЕШЬ ДОСПЕХИ ДЛЯ ВСЕГО ДЕПАРТАМЕНТА ТРИ ДНЯ НАЧИЩАТЬ! ТРИ НОЧИ! ПОСЛЕ РАБОТЫ! И ТОЛЬКО ГРЁКНИ МНЕ!
– Ого! – я вытаращилась на птичку. – Он всегда так колоритно общается с сотрудниками?
– Да, – позеленела Кад. – Командор Финн верит, что чем больше гномьих ругательств он изречёт, тем серьёзнее мы воспримем его слова.
Я с тревогой посмотрела на Мчащуюся.
– Ты ведь не жалеешь, что перевелась в чрезвычайники?..
– Нет, ни в коем случае! Кстати, можешь продолжать называть меня стражницей. По сути, у меня осталась почти та же самая работа, что и прежде, но более престижная и в новом коллективе. А ещё теперь в случае массовых чрезвычайных ситуаций я буду в авангарде.
Что ж, в таком случае на месте таких ситуаций я бы постаралась не отсвечивать! А то Кадия им устроит.
– Иди на работу, если хочешь, – кивнула я. – Я сообщу, если что изменится.
– Ага, щаззз, – Кад блеснула глазами. – Ничего, это Драби только угрожает. Да и чистить доспехи, если что – это почти медитация. Я не против такого наказания.
Так наше добровольное дежурство продолжилось. Целители приходили каждый час, что-то замеряли, тихонько колдовали, радовались улучшению состояния Дахху.
– Не верится, – неожиданно вздохнула Кадия, – что Карл и Анте – хранители…
– Нужно время, чтобы привыкнуть к этому факту, – согласилась я. – Кстати, Дахху в курсе. Ему об этом рассказали бокки-с-фонарями – пока пытались убить его во время ритуала Ночной пляски.
– Мда‐а‐а… – протянула Кад. – Нашёл себе братьев по разуму.
Вдруг со стороны кровати раздался тяжелый вздох. Мы так и подпрыгнули. Все четверо: Кад, я, Снежок на подстилке и Марах, который сидел на подлокотнике занятого мной кресла.
– Дахху! – хором завопили мы, кидаясь к Дахху.
Смеющийся, не открывая глаз, вдруг начал взволнованно шарить по одеялу руками. Между его бровями пролегла хмурая складка.
– Прах, мне нужно срочно записать это… – забормотал он. – Где «Доронах»… Тинави, Кадия, это вы тут? Пожалуйста, дайте мне мои бумаги, пока сон не ушёл окончательно…
– Как ты себя чувствуешь?! – Кадия схватила его за плечи.
– Тихо, Кад! Я же всё забуду! – взвыл он в ответ, зажмуриваясь ещё сильнее.
Конечно, это было совсем не то приветствие, которого мы ожидали.
Особенно Мчащаяся. Когда Дахху своей репликой – неосознанно, но и недвусмысленно – дал понять, что прямо сейчас «Доронах» волнует его сильнее, чем мы, Кадия, скажем так, расстроилась. Её губы затряслась, как у обиженной маленькой девочки. Она отпустила Дахху, сжала кулаки и… Не успела я сказать хоть что-то, а её уже след простыл – она просто выбежала из палаты.
– Кадия! – ахнула я, понятия не имея, что делать: ведь, с одной стороны, в моё запястье вцепился Смеющийся, которому, судя по искажённому мукой лицу, было до пепла важно срочно сделать какие-то записи, а с другой стороны, я легко могла представить себе чувства Мчащейся.
В итоге я мысленно выругалась, схватила черновики «Доронаха» и вместе с писчим пером сунула их в руки Дахху.
– Спасибо!.. – выдохнул он с таким облегчением, словно умирал от жажды – а я подала ему воды.
И хотя Смеющийся наконец-то открыл глаза, он даже не поднял на меня взгляд: сразу сфокусировал его на бумаге и, сев, начал что-то строчить, как бешеный.
Я выглянула в холл. Кадии уже нигде не было. Со вздохом вернувшись к Дахху, я некоторое время смотрела за тем, как он пишет, от усердия высунув кончик языка.
Его красивые глаза цвета фисташкового мороженого горели воодушевлением, а брови то поднимались, то сходились на переносице – он явно очень эмоционально проживал всё, что записывал. Смеющемуся не мешало даже то, что Снежок уже давно запрыгнул на койку и сейчас топтался по хозяину, восторженно вылизывая его лицо. Тот только посмеивался, жмурился и свободной рукой ласково трепал волка по макушке – но не переставал переносить сновидения на бумагу.
Психованный Дахху. Не знаю никого целеустремлённее него, если дело доходит до науки. Преграды? Неудобства? Он не знает, что это такое.
Но при этом Дахху всегда был заботливым парнем с золотым сердцем, и я точно знала, что, поставь ему кто-нибудь выбор «Потерять важную информацию или расстроить друзей?», он бы, не сомневаясь, указал на первое.
Видимо, в данный момент он просто не осознал всю серьёзность ситуации. А значит…
– Ты ничего не помнишь о случившемся, да? – цокнула языком я.
– А? Что? – Смеющийся наконец-то удовлетворил свой приступ под названием Сдохну-Но-Запишу и посмотрел на меня.
И тотчас вскрикнул:
– Боги, Тинави! Что у тебя с носом?!
– Это называется конспирация, – вздохнула я.
– Но зачем она тебе? – моргнул Дахху.
А потом, соизволив-таки осмотреться, поперхнулся:
– Почему я… в Лазарете?!
– И впрямь не помнишь, – резюмировала я. – Что ж, если максимально кратко, то лично твои новости таковы: тебя чуть не убил Анте Давьер, после чего ты пролежал без сознания три недели, на протяжении которых Кадия заботилась о тебе каждый день.
Глаза Дахху, и без того большие, изумленно расширились. Писчее перо выпало из его пальцев, и даже Снежок, уважая хозяйский шок небывалой степени, замер.
– Грёков прах, – после паузы только и выдохнул Смеющийся.
А ведь он ругается очень редко.
Наступил вечер. Солнце скрылось, на улице запели соловьи, а упоительный запах цветущей сирени, проникающий сквозь окно, как будто стал ещё сильнее.
Мы с Дахху успели сочинить и отправить «объяснительную» птичку-ташени для Кадии. Узнав, что её драгоценный друг не «циничная сволочь, а всего лишь беспамятный остолоп», она быстро сменила гнев на милость. Но не смогла вернуться в Лазарет, так как уже сообщила командору Финну, что его угрозы подействовали и она бежит на работу.
Так что мы с Дахху сидели вдвоём.
Мы начали с того, что обменялись новостями: в моём случае это был очередной пересказ моих приключений плюс краткая сводка о происходящем в Шолохе. А в случае Дахху – кое-что из загадок древности, которые ему раскрыли бокки-с-фонарями: частично во время ритуала «Ночной пляски», частично во снах.
Во время его рассказов я, устроившись в кресле-качалке, вынужденно играла в парикмахера. «Клиентом» был Марах, вдруг вообразивший, что он – птица, которая любит ласку. Я уже не раз и не два разгладила все его пёрышки, а филин всё ухал и ухал, требуя дальнейших нежностей, и, стоило мне отдёрнуть руку, лапкой цеплялся за моё запястье. Мол, продолжай! А то обижусь!
Дахху в свою очередь то и дело тискал Снежка, который улыбался гораздо шире и счастливее, чем это делают некоторые люди.
– Дахху, в письме, которое ты прислал мне после «Ночной пляски», ты сказал, что узнал нечто экстремально важное о богах и мире… Как я понимаю, ты имел в виду не то, что «Анте Давьер равно Теннет», а «Карл равно Карланон», а нечто более сенсационное. Что именно?
Смеющийся поколебался. Его глаза, обрамлённые невероятно длинными ресницами, встретились с моими. Ох, я знала этот взгляд.
Непреклонный.
– Прости, но я не могу сейчас рассказать тебе это, – покачал головой Дахху. – Сначала мне нужно кое-что проверить и кое в чём убедиться.
Я посмотрела на него скептически.
– В прошлый раз подобная тактика довела тебя до того, что ты чуть не стал жертвой серийного убийцы.
– Но я же не дурак, я учусь на своих ошибках, – вспыхнул Дахху.
– М-да? Зачем же тогда повторяешь тот же сценарий?
– Вильну в сторону в последний момент, – он вскинул брови.
– Что за лихачество? – проворчала я.
– Ну у меня, знаешь ли, отличные учителя. Их зовут Тинави и Кадия, может, ты слышала о них? Своенравные такие леди, слегка с сумасшедшинкой, но очень… Ай! – воскликнул он, потому что я подошла и стукнула его по голове ребром ладони.
А потом мы рассмеялись и сменили тему.
Ведь я знала, что Дахху, этого упрямца, мне не переубедить. А ещё что он действительно никогда не повторяет своих ошибок (в отличие от меня, эх: вспомним, как меня дважды провёл Мелисандр Зараза Кес).
– Хотя кое-чем из новых знаний я бы хотел с тобой поделиться, – какое-то время спустя протянул Дахху. – Тинави, как ты думаешь, из чего сделаны фонари бокки?
Я двинула бровью. Сами по себе лесные бокки были бестелесными, но, как и многие духи, они носили при себе вполне материальные артефакты. В случае бокки это были, как несложно догадаться по названию, фонари.
– Наверное, из стекла и дерева, – я пожала плечами.
– А что внутри?
– Огонь.
– Не-а. Не угадала.
Смеющийся улыбнулся. Глаза его буквально лучились светом, когда он, прикрыв рот ладонью, будто боясь, что нас подслушают, хитро проговорил:
– В своих фонарях бокки носят искры.
– Искры как души? – я расширила глаза. – Души живых существ?
– Некогда живых. Бокки-с-фонарями – это призраки наших предков, срединников.
– Что?!
Я так и подскочила на месте. Ну приплыли!
Дахху уточнил:
– Тех срединников, кто жил и работал в Прибрежном легионе в год падения Срединного государства. Ни для кого ни секрет, что их кости похоронены под курганом. Но только я и теперь ещё ты знаем, что искры тех исследователей остались в нашем мире. Не угасли, чтобы возродиться на другом конце вселенной, а продолжили гореть – здесь, в Лесном королевстве. И дважды в месяц катаются по городу в комфортабельных фонарях вместо кэбов, – подмигнул он.
– Боги-хранители, – пробормотала я, изумлённо глядя на Дахху. – И это не главная тайна, которую тебе поведали?
– Даже не десятая её часть.
Смеющийся был очень рад тому, какой эффект на меня произвёл его рассказ. Я действительно была поражена. И потому, что, помнится, всё детство и половину юности пыталась узнать, кто же такие бокки-с-фонарями – читала десятки научно-популярных статей на этот счёт и сама придумывала сотни версий. И потому, что второй раз за недолгое время в мою жизнь врывается информация о Прибрежном легионе.
Сначала Мелисандр рассказал мне о том, что мой прадед Хинхо служил в нём и, единственный из всех, выжил в 1147 году. Теперь Дахху открыл секрет того, что стало с душами погибших.
Зная, как причудливо и изысканно судьба всегда ткёт свои гобелены, чувствую, что всё это не просто так.
Как следует насладившись тем, что кто-то разделил с ним тайну бокки, Смеющийся задумчиво побарабанил пальцами по подбородку.
– А сейчас давай вернёмся к более насущным делам. Ты сказала, что тебе нужна помощь с Полынью. Какая?
Я встрепенулась, мгновенно переводя себя из лирического режима в чуть ли не боевой.
– Для начала отправь, пожалуйста, ташени одной Ищейке из Иноземного ведомства… Её зовут Андрис Йоукли. Если кто-то и знает, что происходит с Внемлющим, так это она.