Все счастливые мафиозные семьи на свободе счастливы одинаково, а каждая находящаяся в тюрьме несчастлива по-своему. Все смешалось в общей камере номер тридцать один в первом корпусе городского централа. Или СИЗО номер один, находящемся по адресу Прохладная Гора, 99.
Так или примерно так написал бы сегодня царь литературных зверей конца позапрошлого и начала прошлого веков о происходящих в нашем городе событиях. А волнение в камере началось из-за того, что некоторых сидельцев начал вызывать к себе для профбеседы кум – начальник оперчасти СИЗО, майор Орехов. Он косил под тонкого интеллигента и редко бил зэков днем. Даже если он и позволял себе эти плебейские развлечения, то исключительно во время своих ночных дежурств и только для разрядки. Орехов получил университетское образование, много читал и стал жандармским ротмистром по чистому, как ему казалось, недоразумению. Он хлестал водку с другими операми, но в отличие от них не напивался до потери человеческого облика, а лишь бледнел и молчал. Он перетрахал всех красивых контролерш и телефонисток и сейчас волочился за новенькой прапорщицей, еще не успевшей прогнить и скурвиться.
Находясь в небольшой камере, так называемой «сексотной», где стояли только стол и два табурета, он шлифовал в уме комбинацию, в результате которой только что «заплывший карась» должен был выпрыгнуть из трехкомнатной квартиры. Эту комбинацию придумал не он, а райотдел. Ему осталось только дожать. В доле были несколько человек: участковый, нарывший эту хату, паспортистка из ЖЭКа, которую драл участковый, опера, подбросившие бичу наркоту, и, естественно, он. У шустрого участкового с паспортисткой в доле были риэлторша и начальник райотдела. У оперов – прокурорские, а у него – начальник СИЗО. Вся эта веселая и вечно голодная семья в ожидании сидела за большим, так сказать, столом и била ложками по тарелкам, требуя «оросить их хищные клювы».
Схема отъема была проста и элегантна. Паспортистка сообщала участковому о том, что по такому-то адресу проживает одинокий человек. Участковый приходил на профбеседу, знакомился с условиями жизни, спрашивал, все ли в порядке, не нужна ли какая-нибудь помощь. Если человек был пьющим, а одинокие люди, как правило, именно такие, то он собирал у охочих до жалоб соседей заявления, что в квартире «притон», и заводил ОРД.
Дальше бравые опера с дрессированными понятыми делали обыск и «находили» наркоту и патроны. При аресте «бич», естественно, «оказывал сопротивление» и т. д.
В начале задержания его оформляли на сутки и прессовали в ИВС, объясняя перспективу, и, если жертва была тупая и несговорчивая, отправляли в СИЗО. Здесь, наконец, приходил адвокат, который тоже был в доле (но в общей) и предлагал свободу в обмен на квартиру. Согласитесь, это была красивая и, что самое главное, гуманная комбинация. Однако же попадались гуманоиды, которые не верили своему счастью. Странные люди. Опера ведь могли вывезти дурака за город, например в Знаменку, и держать его в подвале на цепи вместе с московской сторожевой по кличке Маклер до тех пор, пока не надоест доедать после собаки. Потом человек подписывал все доверенности – и… «бурные воды навсегда скрывали его в своей черной бездне».
Орехова передернуло от нарисованной картины. Однако же это лирика, а проза состояла в том, что бич (бывший интеллигентный человек), вот уже две недели находясь под прессом, только сегодня сообщил о своем желании поговорить «по душам». Дверь открылась, и на пороге появился бывший преподаватель музыкального училища, спившийся после смерти жены. Только по одному взгляду, мельком брошенному на зэка, Орехов понял, что тридцать первую камеру не зря называли филиалом горБТИ. Орехов широко улыбнулся, предложил зэку сесть и быстро достал бумаги. «Лед тронулся, господа присяжные заседатели». Вовремя и в правильном направлении.