От Лукаса так и не было вестей. Я даже не знал, получил он мое сообщение о предупреждении или нет. Впрочем, плевал я на все это. Такие анонимные записки – всего лишь способ устрашения, но никак не угроза.
Скальфаро принадлежала большая часть города, вряд ли кто-то бы стал в открытую нападать на его партнера, то есть на меня.
В Палермо, как и у нас, существовало три семьи: Скальфаро, Де Скарцис и Моретти. Скальфаро и Де Скарцис враждовали несколько поколений. Я знал об этом, потому что много лет назад клан моего отца принадлежал семье Моретти. Со мной в колледже учился их старший сын – Энзо. Мы даже неплохо общались, но потом я бросил учебу, потому что все там напоминало о Марго, и связь с Энзо постепенно оборвалась. Как и наши отношения с их кланом.
Сейчас же более выгодным для нас стал Вито Скальфаро, именно поэтому Лукас и хотел с ним мир. Мир, угрозой для которого стал я.
Этим утром в голове крутилось слишком много мыслей, так что я не придумал ничего лучше, чем пойти на пробежку. Я вышел из отеля и побежал. Город еще спал, лениво высыпались, словно белые крупинки из сахарницы, на улицу люди, петляли по улочкам, заполняли пляжи и открытые кафе. Я пробегал мимо них, пытаясь избавиться от навязчивого голоса в голове.
Я здесь для того, чтобы заполучить подпись Вито на мирном договоре. Мне оставалось только ждать, когда его юристы все проверят, и изредка ходить на светские встречи вроде того обеда.
Терпение всегда казалось мне моей сильной стороной. В этот раз ожидание показалось пыткой. Люди часто сдаются под его гнетом: выбирают меньшее, лишь бы заполучить желаемое скорее, признаются во лжи и пороках и сходят с ума, проигрывая возможные варианты будущего.
Лукас любил оставлять неугодных в неизвестности. Они находились в темноте со связанными руками и ногами много часов, страшась возможной участи. Большинство из них начинало говорить уже через два часа. Тогда они умирали быстро. Если же молчали, Лукас или Томас воспроизводили все их страхи в реальность. Томас особенно любил это дело, а Лукасу не нравилось марать руки в крови, от которой тяжело отмыться. Мне было плевать, я считался дипломатом, которого лучше не выводить на эмоции, потому что это всегда заканчивалось плохо.
После смерти Марго, от моей руки погибло, по меньшей мере, десять человек. Все они так или иначе были причастны. По словам отца, которые сейчас подвергались сомнению. Сейчас все его поступки подвергались сомнению.
Вот уже несколько дней терпение стало моей слабой стороной. Я жил в ожидании чего-то, о чем не знал сам.
Я побежал быстрее, пытаясь оставить прошлое где-нибудь на обочине, за спиной. Переставлял ноги так быстро, как только мог, концентрировал внимание на мелькающем пейзаже, на море впереди, на ощущении ветра в волосах и на лице. Постепенно в голове прояснялось, мысли уходили на второй план. Я даже стал жалеть о том, что забыл про эту привычку. Бег по утрам хорошо прочищал голову, а по вечерам расставлял все события по местам. Раньше я часто бегал. Лукас все время смеялся надо мной из-за этого, он из тех, кому и сосредоточиться, и расслабиться помогали сигареты и виски.
Не просто так Лиззи называла меня правильным братом.
Я бы точно не осилил обход всех клубов города за ночь, как Том, и не совал бы ей сигареты в четырнадцать, как Лукас.
Я остановился, когда легкие стали гореть, а сердце стучать так громко, что заглушало собственное дыхание. Мне все еще хотелось перемотать время вперед, чтобы избавиться от ожидания, узнать свои собственные шаги, но мысли хотя бы перестали душить, так что я направился обратно в отель. В два раза медленнее, чем добирался сюда.
До представления в театре оставалось еще много часов, если точнее, целый свободный день. Я не знал, чем заняться. Отглаженный костюм уже висел в шкафу, начищенные туфли стояли на полочке. За все это время я так и не притронулся к книге, которую взял с собой. Не мог отвлечься, погрузиться в выдуманный кем-то мир, все время возвращался к реальной жизни, будто впервые за пять лет пропала потребность убегать.
Я вернулся в отель, принял душ и позавтракал, хотя время больше располагало к обеду, потом развалился на кровати и сверлил взглядом белоснежный потолок, на котором крутился вентилятор. В этом городе у меня не было знакомых. Я лежал на кровати в ожидании вечера и момента, когда смогу осуществить задуманное. На самом деле, жутко боялся того, что у меня не получится, что так и не узнаю правду. Но я еще не знал, что все сложится так, как я и не мог себе представить.
Когда солнце зашло за горизонт, я уже садился в такси в идеальном костюме с галстуком цвета крови. Сердце так и стучало внутри, будто пыталось выбраться, чтобы разбиться прямо у ее ног. Нетерпение вернулось в еще большем объеме, накрыло, как внезапный ураган без предупреждения от синоптиков. Я знал, что Вито не упустит возможности похвастаться женой, так что Амели Скальфаро точно появится на этом вечере под руку со своим мужем.
Кажется, у меня даже вспотели ладони, как у маленького, неуверенного в себе мальчишки, который впервые увидел красивую девушку.
Это сравнение, пожалуй, стало лучшим, потому что, когда передо мной открылись двери театра, первым, что я увидел, стала она.
Амели держалась за локоть мужа, холодным взглядом осматривая все вокруг и изредка натягивая на лицо вежливую улыбку.
Черт с ним, с холодом.
На ней красовалось алое платье с глубоким декольте и длинными расклешенными рукавами, мерцающее в тусклом свете ламп, на плечах висела белая меховая накидка, скорее, для вида, чем в попытке согреться – на улице все еще тлел август. Рыжие волосы аккуратными завитками спадали на спину, будто сам огонь обнимал хрупкое тело.
Я едва смог оторваться от этого зрелища, буквально заставил себя отвести глаза, потому что Вито бы точно отправил меня на тот свет за такие взгляды.
Больше не Марго. Не маленькая, громкая девчонка, готовая убегать от полиции глубокой ночью и лазать по заборам.
Теперь это статная, величественная и безумно красивая девушка, облаченная в роскошь, которой всегда была достойна.
Теперь Амели, а не Марго.
Да и я больше не тот Адам.
В золотисто-красной отделке театра она выглядела так, будто сошла с росписей на стенах под руку с одним из королей. Не хотелось этого признавать, но Вито смотрелся рядом с ней правильно. Мне вдруг захотелось оставить свою затею и спокойно дождаться его вердикта о договоре.
Нет.
Я собирался влезть в их идеальную картинку и нагло там все переворошить, поэтому и направился прямо к ним.
Вито широко улыбнулся, заметив меня. Возникло чувство, что с этой улыбкой он меня и проглотит. Я растянул губы в ответ, словно встретил старого друга, а не мужчину, который женился на девушке, которую я считал мертвой пять лет.
Голубые глаза вдруг метнулись ко мне, пухлые губы слегка приоткрылись, а пальцы сжались в маленький кулак.
Ухмылка как-то сама по себе нарисовалась на моем лице, а Амели тут же взяла себя в руки и вздернула подбородок вверх, словно я на несколько ступеней ниже.
Это факт. Я, правда, стоял на лестнице.
Почему я не думал раньше о том, что она хотела свадьбу с Вито? Что вышла за него по доброй воле?
Почему я решил, что Марго – жертва?
Может быть, она хотела сбежать от меня?
Эти вопросы всплыли как-то сами по себе, я даже не смог найти ни одного оправдания для нее.
Что, если она так холодна именно поэтому? Потому что встретила того, кого мечтала больше никогда не встречать?
Впрочем, если это правда, то я хотел услышать пожелание пойти к черту.
– Добрый вечер, – проговорил я, останавливаясь около Скальфаро. Он еще ближе притянул девушку к себе, как мальчик в песочнице, который не хотел делиться лопаткой. Хотелось огреть его этой самой лопатой.
– Уже думал, что вы не почтите нас своим присутствием, – деловито заметил мужчина.
– Вышла небольшая накладка, – не хотел приходить, – пришлось задержаться, – теперь придется приводить свой план в действие.
Амели не сказала ни слова, словно меня и не существовало вовсе. Меня вполне устраивала эта игра в молчанку. Хотя у Вито могли возникнуть вопросы о внезапно исчезнувшей вежливости со стороны жены. Впрочем, его больше волновал вырез одной из присутствующих на вечере дам.
Вскоре мы прошли на балкон, обитый бархатом. Здесь насчитывалось ровно шесть мест: для Вито, его жены, меня и еще троих его партнеров. Два телохранителя заняли место у дверей, будто кто-то решил бы напасть на Скальфаро в театре.
Искусство священно для любого клана.
Так получилось, что резные стулья с высокими спинками стояли в два ряда друг за другом. Как назло, Амели оказалась прямо перед моими глазами. Так близко, что я мог рассмотреть веснушки на ее плечах и несколько родинок на шее.
Самым тяжелым испытанием стало держать себя в руках, потому что пальцы так и порывались дотронуться до нежной кожи, соединить точки между собой невидимыми линиями или дернуть за рыжий локон, словно я пятиклассник, не умеющий признаваться в чувствах.
Я даже не обращал внимания на происходящее на сцене, отсчитывал время до подходящего момента, который очень скоро настал.
Я нагнулся, делая вид, что завязываю шнурок, а сам потянулся вперед, осторожно дотрагиваясь до руки девушки, безвольно свисающей вниз.
Пальцы коснулись тонкой ладони, слегка сжали, пытаясь удостовериться в том, что она настоящая. Она не вздрогнула, не отняла руки, легко шевельнула мизинцем, как бы отвечая на прикосновение. По моему лицу сама по себе растеклась улыбка.
Моя Марго.
Один из партнеров Вито покашлял, заставляя вздрогнуть и выпустить пальцы Амели из своих. Улыбка тут же пропала. Мне захотелось его убить. Но вместо этого я поднялся и вышел в холл, надеясь, что она пойдет за мной.
Я зашел в небольшую нишу, закрытую тяжелой бархатной шторой. Сейчас холл пустовал, любой звук и шаг отдавался эхом по длинному полутемному коридору. Я прислонился к стене, в мельчайших подробностях вспоминая это невинное касание. На грани, на острие ножа.
Даже за одно это Вито бы меня убил.
Раздался скрип двери, возвращая в реальность, я приоткрыл штору, но так, чтобы из коридора меня не заметили.
Это она.
Амели огляделась вокруг, поджала губы и пошла вперед.
Я поймал ее за руку. Она вздрогнула и замерла. В точности, как мое сердце в этот момент.
Ее запястье было теплым, на нем красовалось несколько золотых браслетов и часы на тоненьком ремешке, но меня интересовали не они.
Пальцы скользнули выше, под широкий рукав платья. Амели напряглась, словно на низком старте приготовилась бежать. Я не отступил. Мне требовались ответы. Я эгоистично собирался их получить.
Дыхание остановилось. И не только у меня.
Я знал, что найду на ее руке то, что искал. Длинный, неровный шрам, рассекающий предплечье почти полностью. Шрам, который она получила, когда мы перелазили через забор, сбегая от полиции поздно ночью.
Я оказался прав.
– Марго, – сдавленным шепотом выпалил я, когда пальцы коснулись гладкой кожи. Я едва сдержал в себе стон боли. Теперь у меня не оставалось ни одной причины, чтобы сомневаться в собственной психике.
Передо мной стояла девушка, чью смерть я оплакал уже множество раз.
Она повернулась ко мне. Ее лицо исказилось от боли, каменная маска треснула, показывая все, что она пыталась прятать все это время.
Мне захотелось обнять ее, укрыть пиджаком, будто он – бронежилет или одеяло, спасающее от подкроватного монстра.
Марго… Амели… шагнула вперед, не вырывая руки из моей.
– Адам, – голос почти сорвался на слезы. На секунду мне показалось, что она бросится ко мне и просто упадет к ногам. А в следующую двери в зал открылись, я выпустил тонкое запястье из хватки и спрятался за шторой.
Амели обернулась, нарочито громко выпалила «ой».
– Ты меня напугал, – призналась девушка. И не тебя одну.
– Потерял тебя, – отозвался Вито, обхватив ее щеки ладонями. Мне захотелось вырвать его руки, но я стоял неподвижно и почти не дышал, боясь быть увиденным.
Я не знал, что буду делать с этим знанием, не знал, что изменится. Казалось, что ничего, а вместе с этим, чертовски многое. Мир буквально перевернулся с ног на голову.
Вито обернулся к охране, позабыв о жене. Она метнула взгляд в мою сторону, ее глаза раскрылись в ужасе, и Амели спешно отвернулась, поджав губы.
– Ты везешь ее домой и не отходишь ни на шаг, – прорычал мужчина, ткнув в одного из телохранителей. – Ты собираешь группу и едешь со мной, – оба здоровяка кивнули, один из них кивнул Амели в сторону выхода, она послушно засеменила следом, пока Вито набирал чей-то номер.
Значит, что-то случилось.
Возможно, Тайфун начал наступление. Или же кто-то другой. Я сбился со счета, считая врагов Скальфаро. Их такое количество, что проще сразу сдаться в объятия смерти, чем бороться. Но Вито всегда побеждал.
Я дождался, когда холл опустеет, вышел из своего укрытия и направился прочь из театра. Вряд ли кого-то взволнует мой внезапный уход.
Уже на улице закурил, пытаясь понять, что делать с уверенностью, что поселилась в груди. Пусть я теперь знал наверняка, что Амели Скальфаро – мое прошлое, но я все еще не получил ответов на свои вопросы. Главный из них звучал так: «какого черта?»
Я решил пройтись пешком до отеля. Кажется, сегодня сон снова меня не навестит. Первый пункт моего плана оказался удачным. Я не думал, что зайду так далеко, поэтому остальных пунктов у меня не было. Как и запасного плана.
Я еще не знал, что жизнь решит все за меня.
За одним из поворотов мелькнула фигура, фонарь, мигнув, погас, погружая все вокруг во мрак. Только кончик зажженной сигареты у меня в губах виднелся в темноте. Я затянулся в последний раз, бросил окурок на землю и наступил на него.
Не к чему привлекать внимание.
Если бы я знал, что это не поможет, то всадил бы горящий кончик в глаз нападавшему. Но вместо этого получил я, удар прилетел точно в челюсть, заставляя отшатнуться, а ноги сзади пронзила острая боль.
От дорогущего костюма точно останутся одни лохмотья.
Ублюдок подрезал кожу под коленями. Я рухнул вниз, сжимая губы до побеления от боли и злясь на самого себя. Попался, как школьник. Как чертов придурок, которого не научили не ходить по переулкам ночью. В них прячутся точно такие же люди, как мы – монстры.
Я не мог подняться, пока по лицу и телу прилетали удары один за другим. Их было несколько, а мои ноги меня не слушались, как и тело. Пистолет тоже не помог, пальцы его не удержали, так что он рухнул в грязную лужу около мусорки. Я остался лежать там же, чувствуя, как мышцы ломило, лицо заливала теплая жидкость, а кожу под коленями жгло, словно к ней поднесли открытый огонь, на котором меня и собирались сжечь.