Когда я поднялась на четвертый этаж, у меня закружилась голова, а кожа покрылась испариной. Каждая косточка в теле болела, каждый мускул дрожал. Даже хлопать ресницами было больно. Я была в полном раздрае.
Я бросила сумку на потрепанный диван, который Джейс сохранил от предыдущих владельцев «Трэпа». Мне хотелось заменить это черное кожаное чудовище на что-то новое, но мое предложение встретили категорическим отказом. Джейс легко относился практически ко всему, кроме своего дивана. Поэтому, вписав свое имя в договор аренды рядом с его, первым же делом я отмыла изношенную вещь водой с белым уксусом, пока она не стала меньше пахнуть дохлой коровой, потной задницей и старым пивом.
Я не стала звать своего соседа, так как он на занятиях. Мне известно его расписание, поскольку оно почти идентично моему. Дверь его спальни в конце небольшого коридора была распахнута, открывая взору кровать, заправленную с военной точностью, жалюзи задернуты до самого верха, и ни одного носка или разбросанных по полу боксеров. Хотя он не пошел по стопам своего отца-военного, в отличие от Леона, Джейса воспитали приверженцем аккуратности, и это наложило отпечаток на его личность.
Неряхой меня не назовешь, но я определенно не зациклена на чистоте. Я часто оставляла футболку на спинке стула и везде бросала открытые учебники с пометками. Но с тех пор, как переехала, я сознательно старалась по утрам натягивать покрывало на подушки, складывать полотенца в нашей общей ванной и мыть грязную посуду вручную. А когда забывала об этом, то, вернувшись домой, обычно обнаруживала, что все три пункта уже выполнены за меня.
Я вошла в свою спальню с голыми кремовыми стенами, мебелью из белого дуба и стеной из окон шестиугольной формы, которая выходила на пожарную лестницу. Там сейчас сидели два голубя с пурпурно-серыми взъерошенными перьями, крепко обхватив перила тонкими коготками. Мне вспомнилось, как я завидовала тому, что они родились со всеми перьями, что им не нужно их зарабатывать. Никогда никому в этом не признавалась. Даже Лей. Ведь кто готов признать, что завидует крысам с крыльями, а именно так большинство жителей Нью-Йорка воспринимали талисманы своего города?
Когда я задернула шторы, что-то блеснуло на плоской крыше соседнего здания. Я прищурилась, сердце бешено заколотилось при мысли о том, что Ашер или другой истинный последовали за мной, но это всего лишь громоздкие вентиляционные блоки и телевизионные антенны.
Пульс успокоился, и я отгородилась от яркого солнечного света. Скинув ботинки, я свернулась клубочком на кровати и стала рассматривать простую стену над письменным столом. Я любила искусство, но никогда не украшала спальню. Ни в гильдиях, ни в парижской квартире Мими, ни в «Плазе», ни здесь. То ли я никогда не чувствовала необходимости заявить о своем присутствии, то ли просто нигде не ощущала себя как дома.
Вероятно, последнее. С раннего возраста нас учили, что наш истинный дом – Элизиум, а мир людей – просто остановка на пути к конечной цели.
Достав телефон из куртки, которую не удосужилась снять, я принялась искать картины художников. Я просмотрела три сайта, прежде чем нашла то, что искала. И заказала два огромных принта, закрепленных на алюминии и покрытых оргстеклом. С промыванием мозгов покончено. Хватит быть бродягой. Этот мир – то что нужно. Мой конечный пункт.
Отложив телефон на тумбочку, я закрыла глаза. Не думала, что снова получится заснуть, но вскоре воркование серых уличных птиц стихло, сменившись шумом волн, разбивающихся о белоснежный песок. Передо мной стояла Лей, персиковые волосы развевались вокруг ее овального лица, зеленые глаза сияли от счастья, платиновые крылья мерцали, словно инкрустированные бриллиантами.
«Как ты можешь улыбаться после того, что представители нашего вида с тобой сделали?»
«Сделали? Что они сделали, Селеста?»
«Они позволили тебе умереть. Сожгли твои крылья».
«Но мои крылья здесь, милая».
Они на месте, но это неправильно.
Лей потеряла свои крылья. Сераф Ашер обратил их в пепел.
Разве не так? Внезапно ее перья вспыхнули пламенем, расплавившись, точно воск, вокруг ее босых ног. Она не кричала. Не плакала. Не двигалась. Просто осталась на месте и стоически приняла свою судьбу.
Лей! Лей! Я потянулась к ней, но она отступила.
И еще.
И еще.
– Все в порядке, Селеста. – Ее голос звучал странно, немного хрипло.
– Нет, не в порядке! Твои крылья. Их нет. Это нечестно.
– Селеста… – Тембр был таким глубоким. Таким мужественным. – Детка, проснись. Тебе снится кошмар.
Мои глаза распахнулись, и взгляд остановился на карих радужках, подбородке с щетиной и темных волосах, зализанных назад с помощью геля, – Джейс.
Не Лей.
– Никто никому не сжигает крылья. – На его губах играла улыбка. Разумеется, Джейс считал это забавным, поскольку в его версии мира у людей нет крыльев. Он убрал прядь волос с моего лба и, пропустив ее сквозь пальцы, заправил за ухо. – Я принес несколько пицц. С дополнительной порцией баклажанов.
Мой желудок заурчал, хотя я была уверена, что сейчас ничто не задержится во мне надолго. Потирая глаза, я села и оглядела свою мрачную спальню.
– И еще вино. Не на пицце.
Я попыталась улыбнуться, но мои губы были слишком вялыми. Неужели все это действительно произошло сегодня? Мими правда умерла? Ашер в самом деле приготовил мне яичницу? Все это казалось таким сюрреалистичным.
– Разве ты не должен быть на работе?
– Я же сказал, что сегодня я весь твой.
В моей груди вспыхнуло пламя эмоций, оно наполнило глухую, холодную оболочку небольшим теплом.
– Хочешь об этом поговорить?
Не уверена, имел ли Джейс в виду мой ночной кошмар или же смерть Мими. Но поскольку я не желала говорить ни о том, ни о другом, я ответила:
– Нет.
– Хочешь обняться?
– Да.
Он обвил меня татуированными руками, и я уткнулась в основание его шеи, вдыхая древесно-имбирный аромат. Мы не разговаривали, хотя его горло подрагивало. Вероятно, от незаданных вопросов.
Я ценила его молчание.
Его дружбу.
Его объятия.
Его самого.
– Я заказала несколько картин для своей комнаты.
Пару мгновений Джейс молчал. Возможно, беспокоился о том, что я просверлю дырки в безупречной штукатурке? Не уверена, почему именно это стало моей первой мыслью. Возможно, потому что я боялась изуродовать его квартиру.
– Наконец-то.
Я отстранилась.
– Ты не возражаешь, если я украшу квартиру?
– Возражаю, что ты спрашиваешь.
– Это твой дом.
– А это твоя комната.
– Я просто арендую ее. – Я смяла плед.
– Все равно она твоя. – Он положил ладонь на мою напряженную руку, заставляя костяшки пальцев расслабиться. – Особенно сейчас.
Теперь, когда мне некуда возвращаться по выходным.
Мои глаза щипало, словно их обожгли зажигалкой. Я закрыла их, пытаясь подавить нарастающую печаль.
Губы – теплые, мягкие – коснулись моих. Нерешительно. А затем с меньшей осторожностью. Знакомое давление губ Джейса отодвинуло мою печаль в сторону, спрятав ее за всплеском примитивной потребности. Потребности чувствовать одновременно что-то еще и в то же время не чувствовать вообще ничего. Мои пальцы скользнули к его голове и запутались в жестких локонах, прижимая Джейса все ближе, ближе и ближе, пока мы не стали только воздухом, теплом и пульсирующей кровью.
Я позволила его пальцам и губам обнажить меня, успокоить так, как не могут слова. Поверхностный комфорт, но все же комфорт. Слишком скоро его вес и тепло исчезли, и я осталась одна в темноте, обнаженная и холодная, насытившаяся, но пустая…
Невероятно пустая.
Как и мои стены.
Спустив воду в унитазе и захлопнув ведро, Джейс спросил:
– Пицца и вино?
– Я не голодна. – Я свернулась клубком и сделала глубокий вдох. Я просто дышала. Сдерживая слезы, но не в силах сдержать всепоглощающую печаль.
– Ладно. – Дверные петли застонали. – Тогда постарайся заснуть, Си.
Когда дверь закрылась, я задохнулась от плавающих осколков сердца и заглушила рыдания смятой подушкой.
Джейс не вернулся, потому что мы разделяли интимные моменты, но никогда не спали вместе.
Сегодня ночью я хотела, чтобы он забыл о моих правилах, вернулся и обнял меня.
Но он так и не пришел, и в итоге я обнимала себя сама.