Карибу-Кантри, 8 января, вторник. Около недели назад
Эш приносит охапку дров, пока Ной зажигает керосиновые лампы в своей бревенчатой хижине. Прогноз предвещает наступление арктического фронта. Все снаружи замерзнет за считаные минуты, когда ударит мороз. Эш складывает дрова у камина и зажигает огонь. Пока он занимается растопкой, Ной шаркает и спотыкается на кухне.
Когда дрова начинают потрескивать, Эш отряхивает руки и штаны и идет на кухню. Его пес тем временем укладывается у камина на тряпичный коврик, который когда-то был разноцветным. Эш нежно относится к этому коврику. Пэйдж Норд, жена Ноя, привезла его из Мексики за год до своей смерти. Эш испытывал самые лучшие чувства к этой женщине. Она была доброй, сердечной и щедрой.
Между тем Ной наливает два стакана браги. Он включил газовую духовку. На плите стоит судок с едой в ожидании, пока духовка разогреется до нужной температуры. На столе находятся две белые тарелки и пачка сигарет «Денали плэйн».
Деревянная крышка стола многое повидала на своем веку. Когда Эш смотрит на старые узлы, вмятины и царапины, то мысленно возвращается в прошлое – в то время, когда ему было двенадцать лет.
Его отец, Олаф, взял Эша с собой, потому что хотел обсудить с Ноем какое-то дело в амбаре. Что-то насчет удобрений или корма для скота. Так или иначе, взрослые мужчины находились за пределами слышимости, пока Эш смотрел, как миссис Норд раскатывает тесто на этом самом столе. Бекка помогала ей; ее руки были обсыпаны мукой, розовые щеки разрумянились. Пятнышко муки осталось у нее на подбородке. Ей было одиннадцать лет, и она была самым красивым существом, которое он когда-либо видел. Вот такая это была сцена: Бекка и ее мама работают на теплой кухне, где пахнет дрожжевым тестом. Эш почти физически ощущал дух любви, царивший в этом доме, и это переполняло его юное сердце.
Какое-то время он просто стоял и смотрел на Бекку. Ее темные волосы были зачесаны на затылок; выбившиеся пряди вились вокруг лица. Россыпь веснушек на носу, щель между передними зубами. Ее глаза имели оттенок темного меда. Она взглянула на Эша и улыбнулась. Улыбнулась ему.
Сейчас Эш ощущает эту улыбку, поразившую его прямо под дых, как снаряд, выпущенный над столом с мукой и тестом для выпечки. В ту самую минуту, когда его отец беседовал в амбаре с Ноем Нордом, Эш понял, что, хотя сейчас Бекке всего лишь одиннадцать, когда-нибудь он женится на Ребекке Джейн Норд, дочери полицейского и владельца небольшой фермы. По его представлению, все складывалось идеально. Однажды, когда его отца не станет, он унаследует отцовское ранчо. Бекка будет жить с ним и сделает его кухню уютной и теплой, – такой же, как эта. Его сердце уже изнывало в предчувствии этого момента.
«Хочешь задержаться еще немного, Эш? – спросила миссис Норд. – Первая порция выпечки будет готова через две минуты».
Эш подумал, что если Бекка вырастет хотя бы наполовину такой доброй и щедрой, как миссис Норд, он все равно будет рад жениться на ней. В глазах миссис Норд и в ее улыбке таилось волшебство, способное озарить целую комнату.
«Твое здоровье», – говорит Ной. Воспоминание рассыпается, как осколки разбитого зеркала, и Эш возвращается в зимнюю реальность.
Он встряхивается и берет стакан, протянутый Нордом. Опрокидывая жидкость в рот, Эш думает о том, что запах свежевыпеченного хлеба по-прежнему может отправить его в тот день, когда ему было двенадцать лет.
«Пойдем в гостиную», – предлагает Ной, наливая новую порцию выпивки.
«Спасибо, но я не останусь на ужин», – говорит Эш и подбородком указывает на тарелки.
«А я и не предлагаю. Давай сядем у огня. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить», – речь Ноя звучит расплывчато. У него заплетался язык, когда Эш обнаружил его в круглосуточном магазине при автозаправке «Петрогаз».
«Я не могу остаться, мне…»
Взгляд Ноя пригвождает его к месту. Внезапно старик становится почти трезвым и даже напористым. У Эша зарождается смутное беспокойство.
«Это важно», – говорит Ной.
Внутри веет теплом от разгоревшегося камина, и Эш вешает свою теплую куртку на крючок за кухонной дверью, рядом с оливково-зеленым оружейным сейфом Ноя. Он замечает, что ключ от сейфа торчит в замке.
Эш следует за Ноем в гостиную.
Ной положил архивную папку на кофейный столик рядом с очагом. Сейчас старик тяжело опускается в кресло-качалку; при этом часть жидкости из стакана выплескивается ему на руку. Керосиновые лампы наполняют комнату неровным оранжевым светом. Ной слизывает пролитую брагу с тыльной части большого пальца, – похоже, на этой стадии опьянения он утратил многие признаки цивилизованности. Но даже после огромного количества спиртного, употребленного за сегодняшний день, старый коп остается в ясном уме и твердой памяти.
Эш устраивается на карнизе каменного очага, лицом к Ною.
«Ты солгал, Хоген».
«Прошу прощения?»
Ной сохраняет удивительную неподвижность, когда его взгляд снова пригвождает Эша к месту. Ной как будто что-то прикидывает про себя. Беспокойство еще сильнее проникает в мысли Эша. Это нехорошее предчувствие. Он наклоняется и чешет шею своему псу в ожидании, пока Ной не объяснит свои слова.
Ной указывает стаканом в сторону папки на кофейном столике.
«Открой и посмотри».
Эш хмурится.
«Давай же».
Он открывает папку. На стопке бумаг внутри лежит фотокопия декабрьского выпуска «Clinton Sentinel» двадцатилетней давности. Заголовок гласит: «Мать пропавшей дочери опасается худшего».
Под заголовком находится фотография Уитни Ганьон. Темные воспоминания словно чернила просачиваются в мозг Эша. Он сглатывает, медленно поднимает голову и встречается взглядом с Ноем.
«Что это значит?»
«Как ты на самом деле заработал тот шрам на лице?»
«Ты знаешь как. – Эш отодвигает фотокопию в сторону. Под ней находится его собственная фотография, сделанная вскоре после получения раны. Он держит под уздцы кобылу на аукционной распродаже скота. Тоже газетный снимок.
Следующей идет фотография, где они с Беккой стоят рядом со старым пикапом, которым он пользовался для работы более двадцати лет назад. Его настигает еще одно воспоминание, – о том, как он бросил чемодан Уитни на заднее сиденье этого пыльного и ржавого автомобиля, о гневе и ярости, владевшими им в тот день. Образы начинают темнеть, звон в голове становится сильнее.
«Ты расскажешь мне, в чем тут дело, Ной?» – спрашивает он.
«Ты солгал, Хоген, – повторяет старик. – Солгал о своей ране».
На какой-то момент Эш испытывает крайнее смятение. Что-то темное скрыто глубоко под сводом его черепа, как сейф в подвале старого дома, и если он откроет его, то не сможет жить. Эш давно узнал, что единственный способ выжить – это выбросить ключ от подвала и от сейфа.
«Мать твою, Хоген, ты солгал! И Бекка тоже солгала. Теперь я хочу знать почему».
«Не знаю, о чем ты говоришь, – тихо отвечает Эш. Но он чувствует, как подспудная ярость закипает при малейшем намеке на запретное воспоминание. – Зачем тебе все это?»
«Я сплоховал с этими детишками. – Ной указывает стаканом на раскрытую папку и едва не проливает брагу. – С Уитни и Тревором. Я подвел их, потому что местные жители, особенно ты, что-то скрывали от меня. Я относился к тебе как к родному сыну. Хотел, чтобы ты женился на моей дочери. Но ты солгал мне, Хоген. И тогда я закрыл дело. Но теперь… теперь я в долгу у этих детей. По справедливости, я до сих пор у них в долгу».
«Ной, – спокойным тоном произносит Эш, поднимаясь на ноги. – У меня сегодня еще полно дел. Я ухожу. Увидимся, когда ты протрезвеешь и будешь соображать получше, чем сейчас».
«Почему не поехал в больницу?»
Эш щелкает пальцами, чтобы подозвать собаку, и выходит на кухню за своей курткой. Голос Ноя, преследующий его, становится громче:
«Эш, ты входил в мой дом, пока меня здесь не было? Ты брал бумаги из моих записок по этому делу?»
Эш сердито надевает куртку.
«Кое-кто видел тебя, Хоген! На автобусной остановке «Ренегейт-лейн». С Уитни и Тревором. Он видел твою поножовщину с Тревором».
Эш испытывает настоящее потрясение. Прямо в куртке он возвращается в гостиную.
– Кто видел? – очень тихо спрашивает он. – Кто видел меня в тот день?
– Убирайся отсюда, поганый Иуда. Давай, выметайся отсюда. Вернешься, когда будешь готов сказать правду, мальчик. Ты и Бекка, чтоб я сдох.