К тому времени, когда Ребекка пристроила автомобиль за рядом деревьев, некогда отгораживавших их дом от проселочной дороги, солнце опустилось за горизонт, и багряные тени медленно и коварно наползали на землю. Ветер с воем срывался с вершины холма и слегка раскачивал «сильверадо», когда Ребекка закрыла нос и рот широким шарфом, оставив лишь щель для глаз. Теплые клапаны охотничьей шапки-ушанки защищали уши. Она натянула поверх брюк утепленные зимние штаны отца.
Снарядившись для морозной погоды, она вышла из автомобиля и отперла оружейный шкафчик, лежавший в багажнике. Она нашла патроны, зарядила ружье быстро немеющими пальцами и закинула его за спину. Она не могла объяснить причину, но после недавнего инцидента с оленем и зловещего подозрения о том, что ее преследуют, она чувствовала себя обнаженной без штатного оружия.
Снова натянув большие перчатки, Ребекка отошла от автомобиля и попробовала сориентироваться между скользким льдом и рытвинами, оставленными пожарной машиной. Она почти сразу же поскользнулась и чувствительно приложилась о лед. Выругавшись, Ребекка медленно встала и с большой осторожностью двинулась туда, где когда-то находилась дверь кухни.
Картина опустошения на фотографиях Бака развернулась в реальном времени. Он был прав. На слое льда намерз иней в несколько дюймов толщиной, образующий искристые узоры. Он скрывал все, что могло таиться подо льдом. Оторвавшийся кусок желтой полицейской ленты щелкал на ветру.
Ребекка застыла и прислушалась. Окрестная глушь полнилась свистящими и шипящими звуками ветра, пролетавшего над снегом и льдом и через голые, замерзшие ветви осин, тополей и ольхи. Шелестела бумажно-тонкая кора. Все звуки на морозе казались немного иными, более резкими. Ребекка посмотрела на гребень холма за пепелищем. Там росла еще одна осиновая роща. Внезапное ощущение, что за ней наблюдают оттуда, вызвало покалывание в затылке. Ребекка снова подумала об автомобиле, ехавшем за ней по грунтовой дороге. Страх понемногу просачивался в сознание.
Она отмахнулась от этого ощущения. Оно означало лишь смерть и разрушение, погребенные во льду.
Но Ребекка не могла примириться с мыслью о самоубийстве отца, поэтому ей приходилось рассматривать гораздо более зловещие варианты.
Убийство.
Поджог.
Если здесь произошло убийство, его можно было связать с каким-то обстоятельством старого преступления, о котором стало известно ее отцу. Кто-то был готов убивать ради сокрытия улик.
Это означало, что хищник мог по-прежнему находиться поблизости. Тот, кто мог снова пойти на убийство.
Или нет.
Возможно, все было именно так, как выглядело на первый взгляд, и она заразилась отцовской паранойей, словно микробами, оставшимися на его одежде и в его автомобиле.
Ребекка повернулась спиной к пепелищу и посмотрела на сарай. Пока она стояла, тени удлинились, а небо потемнело. У нее оставалось мало времени. Но изменение угла падения света привело к тому, что в ледяной впадине возле двери сарая что-то заблестело.
Она пошла туда, хрустя свежевыпавшим снегом под сапогами. Это был новый висячий замок золотисто-бронзового цвета. Открытый.
Ребекка опустилась на корточки и осмотрела его. На металле виднелись свежие царапины от какого-то острого инструмента. Она посмотрела на дверь и увидела металлическую пластинку с проушиной, где должен был висеть замок. Сняв перчатку, Ребекка достала из кармана мобильный телефон и сфотографировала замок там, где он лежал.
Еще какое-то время она сидела на корточках и размышляла. Ветер становился все холоднее, солнечный свет почти исчез. Кто-то взломал сарай, где ее отец хранил брагу? Когда? До или после пожара? Бак сказал, что полицейские забрали алкоголь и медный самогонный аппарат, но, возможно, какой-то искатель удачи, прознавший о смерти ее отца, решил поживиться спиртным.
Она подняла замок и внимательнее изучила его. В скважине определенно кто-то ковырялся. Она положила замок в карман отцовской куртки.
Дверь со скрипом отворилась, и Ребекка вошла в сарай. Внутри стоял полумрак. Она включила фонарик на своем смартфоне, но использование аппарата подобным образом имело свою цену: при низкой температуре батарейка могла разрядиться в любой момент. Ребекке уже не раз приходилось оказываться в такой ситуации.
Она посветила на полки. Все бутылки исчезли; остались лишь отпечатки в густой пыли на полках и стенах. Такие же отпечатки на деревянном столе показывали, где недавно стояло самогонное оборудование отца. А у задней стены, под крошечным окном стоял старый верстак, которым ее мать когда-то пользовалась как столиком для шитья. Фонарик высветил тонкий слой пыли и на этой поверхности.
Ребекка провела по верстаку рукой в перчатке. Пыль поднялась холодным облаком, навевая воспоминания. О матери. О том, что они всегда были одной семьей. Ребекка всегда верила, что она будет жить здесь, на ранчо. Как Мэри Эш. У нее перехватило дыхание от накативших чувств. Но когда Ребекка была уже готова отвернуться, она заметила свежие соскобы в пыли вдоль задней части верстака.
Ее пульс участился, и она посветила ближе. Отпечатки пальцев. Не руки в перчатках, а пальцы, которые хватались за край и проводили по нему. Как будто человек прятался за скамьей и наблюдал за дверью. Маленькие руки. Маленький человек. Вроде ребенка или миниатюрной женщины. Сердце забилось еще быстрее.
Ребекка поспешно сделала фотографии на тот случай, если кончится заряд в батарейке.
Потом она осторожно провела лучом света за скамьей. В расщепленном дереве ножки стола застряли два длинных волоска, темно-каштановых, с легкой волной. Они были примерно двенадцати дюймов длиной и заколыхались в воздушном потоке, вызванном движением Ребекки. А на полу застыла лужица желтой краски, посреди которой находился полный отпечаток ладони и частичный отпечаток ботинка. Полицейские инстинкты ожили, и Ребекка быстро сделала еще несколько фотографий. Ее взгляд переместился на дверь сарая.
Могла бы миниатюрная женщина, исходя из предположения, что длинные волосы не принадлежали мужчине, прятаться здесь в укрытии? Тогда она заметила еще два частичных отпечатка испачканного в желтой краске ботинка на полу сарая, по направлению к двери.
Следя за тем, чтобы не наступить на них, Ребекка переместилась к стене, где были аккуратно развешаны инструменты отца. Там она нашла бумажные конверты, которыми отец пользовался для хранения разных мелочей и рыболовных крючков. Она вернулась к скамье, достала волосы, положила в конверт и спрятала в карман. Потом опустилась на колени и, пользуясь треугольником для масштаба, сфотографировала четкие отпечатки в засохшей краске. Папиллярные бороздки хорошо прорисовывались, как и частичный отпечаток носка ботинка.
Ребекка наклонилась вбок, чтобы лучше подсветить последний снимок. Луч фонарика упал на что-то белое и блестящее в дальнем конце скамьи. Это был карманный ножик с костяной ручкой, который угнездился в широкой трещине между половицами. Ребекка засняла его на месте, потом вытащила наружу и убрала в очередной бумажный конверт.
Фонарик погас, и тени сразу же ринулись на нее из углов сарая.
Проклятье.
Ребекка попробовала перезагрузить телефон. Бесполезно. Теперь в сарае наступила почти полная темнота. Придется вернуться завтра с лучшим снаряжением и убедиться, что она ничего не пропустила. Двигаясь вдоль стены, чтобы не наступать на желтые следы, ведущие к двери, Ребекка вышла из сарая.
В снегу догорали последние пурпурные отблески. Ветер усилился, и температура быстро падала.
Несмотря на сумерки, Ребекка могла различить два ряда глубоких следов, направлявшихся вверх по склону, к гребню холма. Те, кто оставил эти следы, должны были идти по мягкому снегу перед пожаром или во время него, потому что ночью все замерзло, что подтверждалось и сводкой погоды на тот день.
Теперь могло стемнеть в любую минуту. Она должна вернуться в город и утром выехать на место преступления. Но любопытство побуждало Ребекку изучить перед отъездом эти следы. Она не нарушит их, поскольку все основательно промерзло и останется в таком положении, пока не придет новый погодный фронт, который вытеснит холодный воздух из этих мест.
Но когда Ребекка подошла к остаткам дома сзади и взглянула на гребень холма, ее снова охватило странное беспокойство. Она замерла и осмотрела тени между призрачно-белыми деревьями, пытаясь различить движение в глубоких сумерках.
Послышался щелчок, потом хруст снега. Каждый нерв в ее теле напрягся до предела. Не сводя взгляда с деревьев, она медленно потянула ружье из-за плеча.