Жизнь в Риме продолжалась, как и раньше. Весталка Лициния, узнав о гибели Марка Красса, подала в суд. Сначала некоторые «внутренние» противоречия не позволяли судьям принять единогласное решение, хотя договор чётко и ясно определял права весталки на дом. Они долго ссылались на важное правило «habeas corpus»12, которое для вынесения судебного решения требовало наличие тела или места погребения со свидетелями. Когда же через месяц вернулись ещё несколько легионеров, которые своими глазами видели гибель консула, кто-то из судей попытался возразить, что договор нельзя исполнить, потому что «тело величайшего из римлян не было предано земле». Патетичного оратора быстро успокоили, и Лициния, в итоге, получила свой дом обратно. Когда она впервые перешагнула порог, перед ней предстали почти все те предметы, которые она помнила с самого детства и которые уже должны были потеряться или исчезнуть.
– О боги! Как же так? Мои Пенаты13! Благодарные Лары14, как же так? – вместо приветствия бормотала она, не веря своим глазам.
– Госпожа, приветствуем тебя в твоём доме, – раздался низкий грудной голос, и Лициния, обернувшись, увидела высокого сильного раба средних лет, который смотрел на неё полным обожания взглядом.
– Ты кто?.. Управляющий?
– Да. Меня зовут Табер, – он склонил голову в поклоне. – Мы узнали о гибели Марка Красса и скорбим об этом. Мы старались всё здесь сохранить. Мы думали, что тебе будет приятно увидеть свой дом таким.
– Но где вы всё это взяли? Мне уже столько лет, а этим вещам и того больше… – Лициния от удивления моргала глазами и постоянно оглядывалась, чем несказанно радовала присутствовавших в атриуме слуг. Табер тем временем стал рассказывать, как они искали и восстанавливали старые вещи с другими слугами, а потом долго отвечал на её вопросы. И тут Лициния вдруг вспомнила, что в доме Марка Красса, кажется, тоже служил раб с таким же именем…
– Табер, – с замиранием сердца спросила она, – ты был рабом Марка Красса?
– Да, – опустив взгляд, ответил он.
– Ты был в доме Марка Красса в тот день, когда я приезжала обсудить продажу дома? – вдруг вспомнила она, вновь испытав испуг и боль, которые хранила в сердце все эти долгие годы.
– Ты приезжала несколько раз, госпожа, – уклончиво ответил тот. – Но я всегда был рядом, – большая кучерявая голова склонилась в поклоне. Сердце Лицинии бешено заколотилось, и на лице выступил румянец. Она не понимала, что с ней происходит, но чувствовала, что от этого раба исходят только добрые намерения.
– А в тот день, когда у Красса был накрыт фруктовый стол? Ты был там? – прошептала она.
– Я сам готовил этот стол. Справа от входа стояли персики из Капуи, дальше, до самого центра – цизальпинские яблоки, слева были финики из Сирии, ближе к проходу – виноград с южных склонов…
– Не надо! – вспыхнув, как факел, прервала его Лициния и задохнулась на вдохе, не зная, что сказать.
– Госпожа, – тихо, почти шёпотом, произнёс Табер, приложив руку к груди, – не бойся в этом доме никого. Послушай меня, прошу тебя… Я долго ждал этого дня… Но сейчас я решил тебе всё рассказать… Видят боги, моя любовь к тебе настолько сильна, что все эти годы я хранил её в своём сердце. Я боялся сказать тебе, – неожиданно признался он. Лициния слушала его, поражённая не только этим признанием, но и тем, как изысканно и красиво говорил этот раб. Он поднял на неё взгляд, и, увидев его глаза, она всё поняла. Табер знал об их тайной встрече с Крассом. И все эти годы хранил тайну. Вдруг он улыбнулся и сказал: – Подожди! Если ты не веришь, я докажу тебе это. Подожди, пожалуйста! – с этими словами он быстро вышел, не дав ей даже возможности что-то возразить. Вернувшись, он с улыбкой протянул какой-то предмет. – Вот, я храню это с тех пор, – на столике перед Лицинией лежали небольшая брошь и тонкий пояс-подвязка. Несколько мгновений она немигающим взглядом смотрела на эти вещи, не в силах признаться себе, что это была именно та брошь и тот пояс, которые она по неосторожности выронила из корзинки в тот злополучный день, а потом так долго искала повсюду…
Лициния долго молчала. Голова была тяжёлой, и в висках сильно стучало. Табер тоже не решался прервать её молчание и ждал.
– Я должна подумать, – наконец, выдавила она из себя сухие, холодные слова и сразу же увидела, как ужасно они прозвучали для Табера. Он вздохнул и сник, плечи опустились, руки безвольно повисли вдоль тела и на лбу залегли две глубоких складки. – Табер! – резко позвала она. – Табер! Ты – очень хороший человек! Я, наверное, обидела тебя. Но если ты столько лет хранил эти… эти вещи, то… – она сама задыхалась от переполнявших её чувств, – то как я могу отблагодарить тебя? Ты достоин самой большой награды… Я решила… – Лициния на мгновение замолчала, ещё раз прислушиваясь к своему сердцу. Но оно билось радостно и ровно. – Я решила, что ты должен быть свободным человеком, – решительно произнесла она. Эти слова вызвали в его душе ответные чувства. Он сделал шаг вперёд, потом протянул к ней руки, как бы желая обнять, остановился, оглянулся по сторонам, затем развёл руки в стороны и снова опустил их, схватился за голову, запустил пальцы в волосы и рассмеялся.
– Это правда, госпожа?
– Да. С сегодняшнего дня ты – Лициний Корнелий Табер. И, поверь, все члены семейства Сцеволы поддержали бы меня в этом решении.
– Госпожа, госпожа… – качая головой, повторял потрясённый Табер. Он упал на колени и обнял её ноги, потом стал целовать сандалии.
– Не надо, встань! – приказала она. Табер медленно поднялся, и, посмотрев ему в глаза, Лициния почувствовала себя маленьким деревцем под высоким утёсом. Она обняла его за шею и прижала к себе большую, кучерявую голову. Табер неудобно согнулся, ткнувшись лбом ей в плечо, потом вдруг подхватил Лицинию под руки и крепко прижал к груди. Она рассмеялась, болтая сандалиями в воздухе, и впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему счастливой.