В дальнем конце площади Сурена о чём-то разговаривал со своими слугами. Справа медленно покрывалась пылью большая лужа крови, рядом с ней лежали тела. Слева – что-то кричали римляне. И вдруг над всем этим раздался громкий, как труба, голос Павла Домициана:
– Умри, как настоящий римлянин, друг наш! Я спою тебе гимн Марса!
Лаций повернул голову в его сторону и громко ответил:
– Не надо гимнов! Я не собираюсь умирать! – слепой певец, который уже набрал в лёгкие воздух и готов был запеть, поперхнулся, услышав такие слова, и закашлялся. Римляне в тревоге замолчали, увидев, что парфяне тоже поняли смысл его слов. Они сразу взбесились и стали что-то кричать, тыча в его сторону копьями и стараясь вывести из себя.
– Нас всех убьют. Прямо здесь, – прошептал кто-то из пленных. Но его никто не услышал. Потому что на площади в этот момент показались два всадника в тёмных шерстяных накидках, с тонкими мечами. У них были тёмные, как спелые финики, лица. Это были воины Абгара. Парфяне с копьями отступили к ограде, а арабы медленно направились к центру. Лаций не стал дожидаться последнего момента и побежал им навстречу. До ближней лошади оставалось три-четыре шага, когда он резко повернул в сторону и забежал сбоку. Кочевник, ожидавший его спереди, вдруг увидел заросшее лицо в другом месте. Но для Лация важно было другое – теперь перед ним находилась всего одна лошадь, а не две. Они сами мешали друг другу. Он старался не дать им напасть на него вдвоём и резкими перебежками отходил к ограде так, чтобы кочевники загораживали себе путь. Один из них вскоре не выдержал и, дико взвизгнув, погнал жеребца вперёд. Животное заржало и понеслось прямо на Лация. Он успел отскочить в сторону, но не удержался и упал на землю. Сверху просвистел кривой меч, чудом не достав до головы. Судя по резкой, жгучей боли, лезвие царапнуло спину. Лаций поморщился. Враги с радостью заверещали на своём гортанном языке и, развернувшись, кинулись на него вместе. Но им помешала ограда. Они уткнулись в неё головами лошадей, не причинив ему никакого вреда. Им пришлось развернуться, чтобы проехать мимо него боком. Это было для арабов неудобно. Лаций, в свою очередь, сделал несколько выпадов, чтобы достать до ног лошадей, но кочевники были опытными и успевали отвернуть в сторону. Наконец, один из них отвлёк его внимание, а второй бросил верёвку, которая жёсткой волосяной петлёй стянула горло. Лаций успел просунуть под неё руку, но сильный рывок повалил его на землю и он чуть не потерял сознание. Горло стянуло железным кольцом, и в груди образовалась пустота. Но глаза ещё видели, что происходит вокруг. Из последних сил он попытался ударить по верёвке, но кочевник умело ослабил её, и короткий меч не смог перерубить волосяные сплетения, соскользнув по ним, как по воде. Лаций рванул аркан на себя один раз, другой, третий… Это позволило ему просунуть пальцы глубже и ослабить петлю. Теперь он смог сделать несколько коротких вдохов, хотя лошадь всё ещё продолжала тащить его по земле. Вдруг она остановилась. Лаций схватился за верёвку второй рукой и подтянул её к себе. Давление на горло сразу же ослабло, и в лёгкие ворвался воздух. У-у-у-х-х – засвистело в горле. Кочевник увидел это и раздражённо закричал. Он стал дёргать за верёвку, пытаясь сбить его руку и затянуть петлю потуже. Но было уже поздно: Лаций сдвинул её на подбородок. Цветные круги исчезли, хотя белый туман остался. Он чувствовал только одно – вдох, выдох и гул в голове.
– Лаций, сзади!!! – донёсся до него вдруг отчаянный крик Икадиона. На либертуса сразу же набросились стражники и сбили с ног. И хотя Лаций этого не видел, он всё-таки услышал голос друга. Враг был где-то совсем рядом, хотя он его и не видел. Верёвка больно давила на зубы, уши и затылок. Мечей не было. Он вдохнул полной грудью и ощутил резкий прилив сил. Руки крепко вцепились в верёвку и рванули её на себя. Лаций завертелся по земле, стараясь откатиться в сторону. Сбоку донёсся звук падения и короткий крик. Петля сразу ослабла. А на то место, где он только что лежал, обрушился страшный удар. Это второй кочевник спешился и всадил меч в землю. Если бы Лаций не откатился, то араб попал бы ему в грудь. Но, промахнувшись, он сам не удержался и упал на колени. Лаций увидел это и поспешил встать. Ему казалось, что он делает это слишком медленно, к тому же ему никак не удавалось сорвать с головы эту жёсткую петлю…
Упавший на землю араб уже поднялся и стал снова дёргать аркан, пытаясь помешать ему. Спасти Лация теперь могло только чудо. Он просунул руку под тунику, выхватил нож и ударил по верёвке. Она упала на землю, как мёртвая змея. Кочевник бросил аркан и погнался за лошадью. До второго врага, который хотел убить его на земле, было шагов пять. Лаций медленно пятился, стараясь восстановить дыхание, и следил за тем, как сутулая фигура осторожно приближается к нему, вытянув вперёд меч. Плечи ныли от саднящей боли, но кости были целы. Ему пришлось отступать назад, к ограждению. Заметив это, противник кинулся за ним и едва не задел плечо. Лаций отскочил, ища глазами свои мечи, но в пыли их не было видно. Кочевник занёс свой клинок над головой и со всей силы обрушил его вниз. На этот раз удар пришёлся по брёвнам. Нападавший был всадником, а не пехотинцем, и не умел драться в ближнем бою. Он замахнулся ещё раз, но поднял меч слишком высоко, и это было большой ошибкой. Лаций шагнул ему навстречу, их взгляды встретились, а лица оказались так близко, что почти касались друг друга. Кочевник вздрогнул и замер. Удар он так и не закончил – замах был слишком высокий и слишком долгий. На тёмном, как финик, лице застыла гримаса боли и удивления. Локоть медленно опустился его врагу на плечо. Меч выскользнул из безвольно повисшей руки и звонко упал на твёрдую землю. Он медленно сполз на землю, открыв рот в немом крике и держась за бок: из-под рёбер у него хлестала яркая струя крови. Через несколько мгновений силы покинули воина, и он тихо умер.
Его соплеменник собрал в это время верёвку и решил бросить её ещё раз. Но Лаций уже был готов. Схватив петлю на лету, он намотал её на руку. Всадник потянул аркан на себя, но получил в ответ рывок такой силы, что слетел с лошади, как сбитая палкой оливка. Когда он поднялся, перед ним стояла высокая фигура с мечом его погибшего товарища. Несчастный хотел побежать, но со стороны зрителей раздался резкий окрик. Кочевник вздрогнул и остановился. Лацию показалось, что это был голос Абгара. Несчастный смотрел ему в глаза и не шевелился. В них отражалось палящее солнце. Было видно, что ещё немного, и силы покинут его… Послышался громкий гортанный окрик, и воин медленно поднял упавший меч. Лаций отрицательно покачал головой, но у араба не было выхода. Он сделал шаг вперёд и нанёс удар. Мимо. Лаций просто уклонился в сторону, не сходя с места. Ещё один удар – и снова мимо. Три, четыре, пять ударов – и все в пустоту. Он просто отходил от слабеющего противника, не желая убивать его просто так. Арабы были наездниками и не умели воевать на земле. В этот момент из-за ограды раздался пронзительный звук спущенной тетивы, и в спину несчастного кочевника вонзилась длинная стрела. Лаций даже не пошевелился. Он опустил меч и медленно повернул голову в ту сторону, откуда был сделан выстрел. Присмотревшись, он увидел Абгара. Тот стоял с хмурым лицом. В руках у него был лук. Лаций видел, что все вокруг готовы разорвать его на части. Парфяне как будто взбесились: разъярённые лица с широко раскрытыми ртами извергали крики ярости и плевались слюной, руки взлетали вверх, рубили воздух несуществующими мечами, метали в него копья и стрелы… и от этого шума у него заложило уши. Пот тёк по локтям и попадал на рукоятку меча. Пальцы стали скользкими. Надо было посыпать ладони пылью. Но что-то внутри подсказывало, что лучше было не шевелиться. Все ждали. Не хватало только одного слова Сурены. И хотя Лаций тяжело дышал, внутренне он был спокоен. Он спрятал нож под ладонью и прижал его к бедру, затем бросил меч на землю и остался стоять лицом к Абгару. Рядом с тем появилась фигура визиря. Он поднял руку. Сурена хотел что-то сказать, но неожиданно всё изменилось, под навесами забегали слуги, и все парфяне повернули головы в другую сторону. Абгар вздрогнул и, быстро отвернувшись от Лация, склонился в поклоне. Что-то было не так. Лацию ничего не оставалось, как стоять под палящим солнцем и ждать.