Из динамиков кабины пилотов, прорываясь сквозь тревожные крики автопилота, послышался сдавленный кашель.
Показалось? Одним рывком я очутился у двери в кабину и начал стучать изо всех сил. У входа меня встретила миниатюрная стю Кристина.
– Zakhari adakah awak masih hidup, – она проговорила в трубку коммутатора какой-то чирикающий набор звуков, видимо на малайском.
– Saya cedera, – послышался хрипящий голос первого пилота.
– Что ты спросила? Что он ответил? – Я не отрывал глаз от стюардессы.
– Он ранен, – прошептала она.
– Он может открыть дверь? Как открыть дверь??? Есть какой-то код доступа открытия двери? Can he open the door? How to open the door??? Is there some kind of access code to open the door? – сбиваясь с русского на английский, прорычал я. Английские слова вылетели на автомате; оказывается, в кризисной ситуации мозг работает без запинок.
– Beritahu saya kod untuk membuka pintu, – пролопотала она на малайском в коммутатор, наверное, спросила код доступа.
– Еmpat, lapan, lima belas, enam belas, dua puluh tiga, empat puluh dua, – с паузами и сдавленным дыханием продиктовал сдавленный голос из кабины
Миниатюрная малайка начала набирать код на панели двери пилотов: 4-8-15-16-23-42. Щелкнул замок, дверь разблокировалась, и я рванул её на себя.
Представившееся зрелище напомнило сцену из третьесортного американского хоррора. Стены кабины в брызгах крови и кусочках мозга второго пилота-террориста. Первый пилот, Захари, в алой от крови, некогда белоснежной рубахе, с торчащей из груди рукояткой ножа, на полу лужа крови, резкие звуки тревоги, доносящиеся из динамиков, неприятный запах пороха и крови. Прямо как в Сибири, в девяносто первом, стремительно пронеслась мысль. Потряс за плечо раненного пилота, но он опять был в отключке. По величине густой красной лужи на полу было однозначно понятно, что при такой потере крови он не способен управлять боротом. Нужен кто-то, кто посадит самолет хоть куда-то. Тряхнул головой и повернулся к стюардессе.
– Кто-то может посадить самолет? – обратился я к Кристине.
– Нет, в экипаже нет бывших пилотов.
Ну что? Придется побыть Томом Крузом и Брюсом Уиллисом в одном лице, и попробовать приземлить самолет самому; знать бы еще, конечно, куда… В конце концов, летная лицензия есть, и принципы должны быть те же, что у маленького самолета. И один раз ходил ради смеха на тренажер по управлению Боингом поменьше. Но там только взлет и посадка на симуляторе, и отношения к реальности имеет мало. Радует одно: инструктор объяснил, какие приборы за что отвечают, хоть в этом смогу разобраться.
– I have a pilot's license. I'll try to land the plane, help me remove him.
Отстегнул труп второго пилота, с дырой в затылке размером с мой немаленький кулак и, подхватив подмышки, стянул с кресла. Естественно, сразу весь измазался в крови, руки стали скользкие и липкие. Опять резанули неприятные воспоминания из бурной молодости. Руки, измазанные в крови, под струей воды в раковине, и розовые потоки, стекающие с кистей в канализацию. Тряхнул головой, отгоняя воспоминания, скинул уже окоченевшее тело в проход, и уселся в пилотское кресло. Судя по звукам, турбины еще работали и самолет шел на крейсерской скорости. Среди десятков кнопок и лампочек отыскал «автопилот», переключил тумблер на OFF, и взялся за штурвал. Мысленно вернулся к аттракциону по управлению самолетом; что там говорил инструктор? – уменьшить тяги двигателей, оттолкнуть штурвал от себя, переводя борт к снижению. На приборах тридцать две тысячи футов. Из телепрограмм про катастрофы всплыла информация, что максимальная скорость снижения должна быть не более 7 метров в секунду. Если снижаться по 7 метров за секунду с десятки, потребуется примерно двадцать пять минут. Примерно две с половиной минуты на тысячу метров снижения. На сколько хватит горючки – непонятно. Пока работают движки, нужно снизить самолет как можно ниже, чтобы была возможность не упасть камнем, а мягко спланировать на любую поверхность. В памяти всплыло чудо на Гудзоне: пять лет назад Боинг сел с неработающими двигателями на воды реки Гудзон и при этом выжили все. Но там пилоты были опытными ребятами, а я условно первый раз замужем. Вцепился в штурвал до боли: это позволяет не думать о хреновом финале, а отдаться процессу. Сквозь чужую кровь на коже стало видно, как побелели костяшки пальцев.
Девять тысяч.
Допустим, топлива даже хватит до полного снижения, но куда сажать? Вокруг куда ни глянь бескрайний простор океана; видимо, нужно готовить пассажиров к аварийной посадке на воду. Я повернулся направо и поискал глазами стюардессу. Оказалось, что она все это время была рядом, зажимала рану в груди КВСа, откуда-то взявшимся полотенцем. По цвету его белого как мел лица было понятно, что он не жилец. Я видел таких раненых после разборок много лет назад. Без операционной, хирурга и переливания крови ему писец. Вообще непонятно, как он смог очнуться и нажать на кнопку разблокировки в таком состоянии. Ничем как божественным провидением я это объяснить не могу.
– Оставь его, он все равно умрет, подготовьте пассажиров к посадке, пусть наденут жилеты.
Стю оторвалась от пилота и растворилась за дверью, через несколько секунд я услышал её твердый голос, раздающий команды пассажирам.
Восемь тысяч.
Движки по-прежнему работают без единого чиха, хотя система кричит о низком топливе уже минут десять. Может, это как в машине? Датчик начинает орать сильно заранее, чтобы напугать водителя и заставить заехать за бензином. Психология страха работает тем сильнее, чем громче орет тревога. Когда уже оно кончится?! Как же не хочется сдохнуть! Столько еще не сделано…
Сына в МГИМО пристроил – на самом деле не дурака, но мажора, но что поделать: родная кровь, нужно участвовать. А ректору даже столь уважаемого ВУЗа тоже надо кушать. Хотелось было, конечно, в Лондоне его оставить, но пришлось все отменить: сын будущего депутата-ультрапатриота не может учиться в Лондоне. Олежка за это на меня, конечно, люто обиделся: после частной школы в Англии переехать на родину было для него ударом. Понятно, что не в Чебаркуль приехал, а в златоглавую, но все равно бесился от того, насколько тут все непривычно и по-другому. С другой стороны, с таким количеством папиного бабла и влияния здесь вариантов прожигать жизнь оказалось сильно больше. Поэтому у парня немного сорвало резьбу: гоняет по городу на заряженном Мустанге, тёлок по клубам тискает, жрет элитный вискарь и снюхал уже несколько кило кокса. Хорошо, что хоть тёлок тискает, а не дружков, а то эти ваши просвещённые Европы могли что угодно с ребенком сделать. Пидорасню я бы не пережил. Сколько раз засранца из ментуры приходилось вытаскивать в невменяемом состоянии, и не сосчитать. Никаких, кроме этого, интересов, Тёлки, клуб Soho и кокс. Хотелось бы, конечно, думать, что не от меня такой распиздяй вышел, но ведь внешне – натуральный я: те же два метра, та же косая сажень в плечах, глаза неопределенного каре-зеленого цвета, и полное отсутствие волевого подбородка. Вряд ли жена второго меня семнадцать лет назад встретила и от него нагуляла.
С другой стороны, если вспомнить себя в этом возрасте: дай мне в холодной Сибири во времена моей молодости такие же возможности, ой не знаю, что бы я сам творил. Тогда возможностей было на пару бутылок рябины на коньяке и пироженки из магазина «Аленка», да в общагу Пединститута завалиться. Главное было прорваться через Зину Сергеевну, лютую вахтершу, испепеляющую взглядом любое существо мужского пола, включая сильно пьющего шестидесятилетнего сантехника дядю Колю.
«Ходите тут к девкам, а они потом пузатые тут! Валите из общежития, и чтобы я вас тут больше никогда не видела». Хорошо, что девочки-студентки были совершенно другого мнения, поэтому общими усилиями для несанкционированного доступа в общагу был организован «канат». Из кухни второго этажа под покровом ночи в окно выбрасывался привязанный к батарее канат, по которому страждущие женского тела молодые люди типа меня, попадали в гнездо похоти и разврата. Я был пару раз на улице красных фонарей в Амстердаме, так вот по сравнению с общагой Педа в начале девяностых, это целомудренное и пуританское место. Такого количества жаждущих секса девушек я больше не видел нигде и никогда. Причем совершенно неожиданно для меня контингент, состоящий в основном из приезжих с маленьких городов и деревень девок, имел совершенно отвязанную мораль. Особенно отличался четвертый этаж, училки начальных классов. Там меня тупо передавали из комнаты в комнату, из койки в койку, как эстафетную палочку. Нет я, конечно, понимаю, почему был так востребован: спортивный парень двухмерного роста, бывший пловец, сложенный пропорционально во всех отношениях. Как я любил говорить «оснащен по последнему слову техники», но чтобы вот прям вот так?.. Тогда я еще хотел чувств и привязанностей. Пару раз даже пытался завести отношения, но эта возможность прыгать в любую кровать в любой момент не позволили мне построить что-то стабильное на срок больше двух недель. Может, конечно, если бы я был трезвый, я бы смог сдерживаться, но алкоголь в моей жизни в то время был постоянно, и никаких сдерживающих барьеров он мне не оставлял. Портвешок, рябина на коньяке, водочка – мне было не важно, чем заливать глаза. Мне кажется, именно этот двухлетний алко-секс-марафон с таким количеством легко доступных девиц разнообразной наружности и сформировал мое отношение к женщинам. И последствия этих загулов: в какой-то момент пришлось закупать большой объем антибиотиков и сильно лечиться. Хорошо, что в те времена в Сибири практически не было СПИДа, а то вполне мог с таким образом жизни заразиться и помереть молодым. С появлением более или менее серьезных денег цинизм превратился в черту характера. Никакой любви, только секс, такой какой я хочу, тогда, когда я хочу, и с той, с кем я хочу. Сначала девочки в сауну, потом и просто содержанки. Иначе иди ты на хрен и не делай мне мозг – я тебе плачу, не хочешь по-моему? – придет следующая, кто сделает не хуже, и так, как хочу и куда я захочу. Все они одинаковые.
Сын, похоже, по моим стопам пошел, и в отношении к бабам, к алкашке, и к жизни.
Сейчас, если что, придется повзрослеть. Вот помру – кто холдингом рулить будет, непонятно. Сейчас надо изолировать; не дай Бог журналюги пронюхают очередную выходку, совсем не будет вязаться с моей политической программой. И в Лондон не отправишь: те же газетчики сразу вычислят, что у турбопатриота сын за границей учится. Недовоспитал, пока Олег рос, некогда было им заниматься: бизнесы-хуизнесы, все сбросил сначала на жену, а потом на частную школу в Англии. А Ольга, как оказалось, тоже особо не заморачивалась: пока сама по бутикам и фитнесам, его нянькам да преподам передала, ну а в десять лет просто парень на полный пансион в Лондон переехал в закрытую школу.
Итого: Олег Петрович Завадский – пока самый неудачный проект бизнесмена Петра Завадского. Мое личное отношение к ребенку видимо тоже сложилось из моего детства. Родителям было не до меня, они выживали на фоне разваливающейся страны. Особой любви и ласки не было: выполняй повседневные дела, убирай в комнате, учись в школе, ходи на плавание. Все мое воспитание. Жрать даем, жить есть где, одеваем – что тебе еще надо? Живи себе сам, нам некогда, мы свой маленький мир строим. Девяностые не оставляли места для сантиментов, и они сделали выбор в пользу создания своего небольшого бизнеса по продаже пуховиков и прочего тряпья на местной барахолке. Я к ним, конечно, тянулся, но лет в двенадцать выпившая на какой-то из праздников, мама Катя заплетающимся языком поведала: «Лучше бы я тогда аборт сделала, да отец не дал, сейчас бы проще было». Те слова засели в голову такой сильной занозой, с которой я не мог справиться довольно долго. Ну как так-то? Родная мать хотела от меня избавиться и, если бы меня не было, ей было бы лучше. Как человеку с этим жить дальше? Как утоптать в голове такую информацию? Родная любимая мамочка – и такое… Как я уже потом осознал, я всю свою жизнь пытался доказать матери что не зря она тогда меня не выскребла. Ситуацией, после которой меня немного отпустило, стал момент, когда я уже был бригадиром в банде, державшей барахолку. Я пришел собирать дань с их торговой точки, и сказал, что им платить не нужно, они и так под моей охраной. Морально я почувствовал себя сильнее и круче, чем отец и мать. Теперь вы от меня зависите, и я могу делать с вами все, что хочу. Захочу – выгоню с точки, захочу – отмету ваш смешной бизнес. Но я же благородный: живите, цените, что я есть на этом свете.
Я искренне думал, что у меня с ребенком всё будет по-другому, как мне тогда казалось. Я очень хотел сына, мечтал о нем. Когда Олег родился – бухал неделю. А потом оказалось, что он орёт по ночам, ссытся, срётся и вообще ограничивает мою жизнь мужика и бизнесмена. Олег рос сложным и громким пацаном. Жена все время занята, стала страшная и прозрачная. Секса нельзя: пока рожала порвалась так, что секс отменился на долгое время. Сначала я переехал в другую комнату от него с женой, а потом все чаще стал ночевать не в доме, а в квартире, купленной около офиса. И, что характерно, не один: молодых и крепких девок вокруг было достаточно. И в тот момент я осознал, что не готов заниматься ребенком и вкладывать в него что-то, кроме денег. А для воспитания хорошего человека этого оказалось откровенно мало, и сын, воспитанный няньками, баблом и частной школой, совсем не тот, кого я хотел бы увидеть сейчас. Но сейчас уже ничего не поменять, и ему придется выкручиваться самому. Надеюсь, что моя кровь позволит прийти в себя и понять, что всё поменялось, повзрослеть раньше под давлением обстоятельств. Ну или нет: бабла с завода, которым он владеет по документам, должно хватить на кокс и девок до конца жизни.
Хотя теперь сугубо фиолетово на его поведение: если тут закончусь, его будущее меня слабо волнует. Если выживу, возьму его за гениталии так, что не дернется: хватит своим поведением мне жизнь отравлять и карьеру портить.
Семь тысяч, звук движков до сих пор ровный.
Жена Оля. Мисс Березники девяносто седьмого года. Я тогда уже при деньгах и бизнесе был, мы как раз там заводик прикупили. Решил проспонсировать конкурс, ну и понятно, что председателем жюри был. Лишним было ей объяснять, как титул получить, она и не спрашивала; предварительный отбор закончился в сауне. В те времена прямо нужно было, чтобы жена мисс-хоть-чего-угодно. Вот я и получил главный приз в призовой ленточке. Красивая, молодая – как породистая лошадь. Скандинавская красота, блондинка по всему телу, высокая, спокойная как слон, без реакции на мои нервы; тем и зацепила; мы вообще не ругались. Решил, что с такой можно остепениться и размножиться, тогда мне был сын нужен, наследник. Начиналось все здорово, я даже притормозил с похождениями, дома всего хватало: такой аппарат под боком… И по общению все сложилось, и поржать и выпить было о чем вместе, и бизнес обсудить; мозги работают как надо. Наверное, мог бы остановиться в тот момент, и получить настоящую семью, но Ольгин залет сломал все к чертям собачьим. Беременность тяжелая была, и трахаться нельзя было от слова совсем. И на этом фоне очень некрасивая ситуация вышла с Ольгиной подругой и, по совместительству, Пашкиной бабой.
Праздновали мой день рождения в коттедже, Паша уснул бухой в слюни, Оля спать рано ушла по здоровью, а мне приспичило, вот я и уболтал выпившую Натаху на пару палочек. В совершенно ненужный момент вошла Ольга, и обнаружила, как ее благоверный порет невесту лучшего друга и партнера. Скандал устраивать не стала, нордический характер проявила. Но поставила условие: Паша ничего не узнает, я обещаю, что в нашем доме больше этого не повторится, плюс я обеспечиваю ее и сына до конца жизни. Потребовала дать слово, зная, что у меня «пунктик» – я свое слово никогда не нарушаю. Ну я и пообещал, и обещанное выполнил. Слава Богу, что Паша так ничего и не узнал, иначе из-за моего разового блуда могли крепко разосраться. А он необходимый винтик моей империи, я бы даже сказал не винтик, а болт от Братской ГЭС. С Натахой они в итоге разошлись, до свадьбы дело так и не дошло, так что всё раскружилось нормально.
Потом я Ольге в виде «прошупрощения» фитнес подарил, за сына и молчание, и она, умничка, из подарка смогла серьезный бизнес развить. Клубы «FitOut» сейчас на каждом шагу, и самые модные в столице. Целыми днями занимается собой и своими фитнесами, и вполне себе уже финансово от меня не зависит. Жесткая, красивая и умная баба; жаль, что любви так и не получилось. Но тут скорее моя вина: не умею я в такое, не про любовь я. По ощущениям, Оля спит со своими инструкторами по расписанию. Но тут я совсем не против, пусть трахается, а что ей делать? Баба красивая и здоровье требует, да и я сам вообще не без греха; нет у меня ни злости, ни возмущения по этому поводу. По факту мне давно на ее леваки уже по хрену: живем каждый своей жизнью, секс последний раз пару лет назад был, по пьяни и жутко романтическому настроению. Разводиться геморойнее и дороже выйдет: почти все имущество нажито в браке, придется делить. Пусть. Да и не надо это ни ей, ни мне, держим лицо перед прессой: жена красавица и умница рядом с успешным бизнесменом и начинающим политиком. А если совсем по-честному, и не хочу я разводиться, Ольга мне как друг уже.
Для утех и радостей Алинка есть. Очередная пассия: думал, надолго не задержусь, а вот уже год как с ней. Старею, видать, лень по новой искать. Не, конечно, разовые моменты, как на встрече с американцами, присутствуют, но так что бы на постоянку искать – вообще лень. Под Новый Год в новую квартиру переселил, со всеми удобствами. Ха, действительно: квартира со всеми удобствами, включая отсос. По дороге из офиса, и в офис, в любой момент; почти как «МакАвто».
– Американо и минет пожалуйста.
– Да, хорошо проезжайте в соседнее окошко.
Хороша чертовка: тридцатник от роду, а крепкая и упругая как зрелый помидор. Ирония в том, что познакомился в фитнес-клубе жены, вроде как совершенно случайно. И вот совсем не уверен, что Ольга тут ни при чем. Радует, что у Алины мозги есть: не предъявлять лишнего, других мужиков к себе не водить, да и подписывать документы без вопросов. Понимает, чем грозят глупости. Простые честные отношения: я ей деньги и комфорт, она мне любовь и ласку.
Скорее видимость любви и ласки. Ни на секунду не верю в искренность. Зависимые люди всегда фальшивы по своей сути; вся эта любовь, и уважение могут быть только на одном социальном уровне. А где я и где она? Как только человек попадает в зависимость, он становится наркоманом – зависимым, а я видел, как искренне лгут и изворачиваются нарки, когда им нужна доза. И здесь тоже самое: подсаживаются на комфорт, безопасность и деньги, и думают, что искренне любят. Заставляют себя так думать. Попробуй их всего этого лишить, и сразу станет понятно, что терпеть мои загоны и закидоны за бесплатно никто не будет.
Нет любви. Не бывает. Только себя, только к себе. Все мы индивидуумы: для себя решая, что вот она, "ЛЮБОФФЬ", в основном сидим и лелеем свои эмоции в отношении объекта обожания, реакций от него ждем, благодарности, ответности какой-то. Подарки, бабки, Мальдивы, Картье. А на самом деле мы в этот момент любим только себя. Свои возможности и свои жесты. ТОЛЬКО СЕБЯ, и тебе по-хорошему по хрену, кто напротив: это просто зеркало и отражатель твоих эмоций. Ну да, есть, конечно, вкусовщина и элементарно необходимый набор качеств: сиськи, жопа, фейс приятный, характер задорный. Но чтобы вот так по-настоящему любить самозабвенно до мурашек по коже от голоса? Всё это для шестнадцатилетних пубертатных юношей.
Шесть тысяч.
Завод на Украине наконец-то выкупили окончательно. Не хватало медного комбината для полного флеш-рояля. Пятый в коллекции. Никель, титан, олово, алюминий – и теперь медь. Очень долгая сделка получилась, трудная и геморройная. Два года прежнего владельца обрабатывали со всех сторон, всё обставили так, как хотели. Торговались как в последний раз; вот уж ничего не скажешь, хохляцкий характер – всё думал, что самый хитрый и умный. Но вышло в итоге по-нашему, заплатили ровно столько, сколько изначально рассчитывали.
Неспокойно там сейчас, поэтому отправил туда самого Пашку, друга детства, начальника службы безопасности. Пал Саныч Бортко это тебе не хрен с горы, а серьезный мужчина. С майданами этими непонятно, конечно, что там на Украине дальше. Хотя донецкие подписались, что всё ровно будет. Донбасс отдельное государство, туда Киевские со своей «рэволюциэй незалэжности» не дотянутся. Который раз уже эта хреноверть на сопредельной… Думаю, побуровят немного, газом им рот заткнут. Тимошенка с заявлением выступит, и дальше работать будем. Братские народы, как-никак. Но всё-таки хорошо, что Пал Саныч со своими ребятами сейчас там, мне так спокойнее.
Да твою мать, мысли как будто сейчас в Москве приземлимся и всё будет по-прежнему! Как же всё не вовремя!.. Только процесс перевода заводов закончили. Переписали все заводы на номиналов, на тех, кому доверяю, или тех, кто не задаст вопросов: Новосиб на Алину, Норильск на Толика-помощника, Богучаны на Олега, Артемовск взял Пал Саныч, и главную звезду в Березниках переписали на Сашку Иванова.
Пять тысяч.
Сашка. Ну вот почему не он мой сын? Толковый, образованный, честный, порядочный (в отличие от меня). Сделал себя сам, воспитание детдомовское, характер кремень. Знает цену деньгам и своему слову. Добился положения, поднялся с самых низов, земляк с Новосиба, с Оловозавода. Коллектив его уважает, бабы вокруг кипятком ссутся, мужики хоть и завидуют, но не переходят границ. А он железный: только бизнес, только хардкор. Кругозор такой, что даже сам завидую. Ни семьи, ни детей: чтобы не отвлекали от работы. Старательно скрывает свои загулы с Татьяной, но и хорошо, что скрывает, и что с Татьяной. Значит, все-таки есть слабые места. В общем, Сашка проверку прошел; ни одного слова лишнего в любом состоянии. Ни бухой в синюю дыню, ни в кровати разгоряченный, сразу после, ни в моменты ночных откровений – сколько ни вызывала на криминальные темы, ни разу ничего подозрительного не было. Каждый загул – равно доклад о проделанной работе от Татьяны: где, как, зачем и в какой позе. И нет у меня угрызений никаких, что под него любовницу свою бывшую подложил. Никому верить нельзя, а Таня сама предложила: пацан симпатичный – и бабло и удовольствие. Девочка, выращенная в моем личном инкубаторе, верная и лояльная. Нравится мне приятное с полезным совмещать; главное со старта обозначить, что я тебе помогаю с карьерой, обеспечиваю деньгами, а ты со мной спишь, но это ненадолго и дальше будет следующая. Кто соглашается – переходят в ранг моей личной тайной бабской гвардии. Отряд Мата-Харей. Таня была совсем не первая, но одна из самых адекватных и умных девок, я был ею очень доволен, и пока мы с ней трахались, и после, на заданиях. Пришла очередь следующей пассии, и выход отличный получился. Саня хороший пацан, а что молодой, так это вопрос временный, тридцатник в этом году; можно говорить, что четвертый десяток пошел. Забавно, что они с Алиной ровесники, а какие разные люди, и какие разные судьбы!..
Интересно за ним наблюдать: идеалист, искренне не понимает, как можно делать плохо, если можно сделать хорошо. Кроме того, что сам так мыслит, всю свою команду на это натаскивает. Какой мы рывок в продажах за последние пару лет получили: ничем другим, кроме как его назначением коммерческим, объяснить нельзя. На Боинг ведь тоже он вышел, и слепил всю эту схему, и идею с политикой тоже он подкинул. Башка варит как котелок с волшебным зельем. Ни одной бредовой идеи, всё по делу, с обоснованием и четко понятной стратегией – цены ему нет. Нет, цена есть всем, просто его цена для меня очень высокая. Он, пожалуй, единственная достойная замена меня в управлении холдингом. Если разобьюсь, на него да на Пашу надежда. Только они вдвоем знают всю картину по компании.
Как ее сейчас без меня в одну кучу собрать, не сильно понятно; все номиналы были только у меня в кулаке.
За мои ошибки придется платить другим людям.
Четыре тысячи.
Да когда ты уже заглохнешь, мысленно матюгнулся я на двигатель. Ну невозможно тянет жилы это ожидание наступающего пиздеца! Хотя в телевизоре показывали, как пилоты периодически сажают самаль на заглохших двигателях: таких случаев был не то что один или два, а десятки; главное сохранять спокойствие, и знать, что делать. И задача спланировать хреновиной весом в сто тонн – не самая невероятная для профи. Есть одна небольшая проблема: я очень примерно представляю, что делать с этой хреновиной. Здесь тумблеров, кнопочек и лампочек столько, что понять без спецподготовки вообще нереально. Но вариантов не так чтобы много: буду сажать, как маленькую Сессну. Штурвал есть? Есть. Уже легче.
На небе ни облачка, в иллюминатор куда не глянь – водное полотно, отражающее блики утреннего солнца. Даже если и сядем, то куда? Кругом океан, и где мы находимся вообще непонятно. Как разобраться в этих приборах? Что тут что включает? ЛЯ!! Должна же быть рация, нужно связаться с землёй, какой я тупой!..
Внезапно раздался громкий «Бом-м-м». В кабине вырубилось электричество, погасли все приборные панели, кроме нескольких лампочек и приборов, видимо работавших от бортового аккумулятора. То есть, воздушное судно рассекает воздух уже чисто по инерции, постепенно теряя высоту.
Всё, допросился: трындец, потухли оба двигателя. Керосин наконец-то кончился.
Сука!!! Вместе со всеми приборами отрубило высотомер, быстро посмотрел на часы, поделил минуты на метры: осталось примерно три тысячи, значит семь-восемь минут до приводнения. Скорость падает, но пока не критично. Главное теперь держать самолет руками и не клюнуть носом, иначе уйдем в штопор, и не задрать его так, чтобы камнем упасть в воду. Остаётся только держать штурвал и молиться, благо один раз уже помогло.