Я резко вдыхаю, когда замечаю дом Пэмми – великолепно перестроенный амбар, стоящий практически на дальней границе Гонта, так что его с натяжкой можно включить в состав города. Она так сбегает из Гонта? Выбрала такой вариант? Или я – единственная, кто иначе воспринимает Гонт?
Дверь открывается, и за ней стоит Пэмми с кухонным полотенцем, в легинсах и мешковатой футболке, но она все равно выглядит великолепно. Ее светлые волосы блестят, похоже, она совсем недавно делала мелирование. Я смущенно касаюсь пальцами своих неухоженных мышиных каштановых волосенок. Мне стыдно от того, как я себя запустила.
– Имми! – Пэмми практически бросается на меня, перелетая через порог. Она обнимает меня обеими руками и прижимает к себе так крепко, как мог бы медведь, если б я попалась к нему в лапы. – А я уже гадала, когда же ты наконец до меня доберешься. Дай на тебя взглянуть. Выглядишь потрясающе!
Я делаю шаг назад. Я ошеломлена ее приемом. Мы виделись всего несколько месяцев назад, вскоре после смерти матери. Пэмми приезжала в Лондон, чтобы побыть со мной. Она – единственный человек, кто знал о моих сложных отношениях с матерью, и поэтому ее присутствие рядом со мной в те дни значило гораздо больше, чем она сама когда-нибудь поймет. Конечно, Пэмми тогда решила, что я выгляжу ужасно из-за смерти матери, – она понятия не имела про мой нервный срыв. В сравнении с Имоджен, которую она видела тогда, наверное, я сейчас выгляжу гораздо лучше.
– Нет, ничего потрясающего, – отвечаю я, когда она отходит в сторонку, чтобы впустить меня в дом. – Со мной не нужно притворяться. Именно поэтому я на протяжении многих лет не выставляла свою фотографию в социальных сетях.
– Ну, я на самом деле считаю, что ты выглядишь отлично, если принять во внимание все обстоятельства. Как ты?
– Спасибо, хорошо. Здесь у тебя очень здорово, Пэм, – говорю я, уклоняясь от вопроса, хотя и знаю, что она ожидает разговора о моей матери. Я оглядываюсь вокруг. – Восхитительно! Готова поспорить: ты и подумать не могла, что будешь жить здесь.
– Ха! Я также не могла и подумать, что выйду замуж за Ричарда Льюиса. – Она улыбается. – Ты помнишь, как я его ненавидела?
– Дик-не-мужик, если не ошибаюсь? – Не могу не улыбнуться в ответ.
С Пэмми всегда было легко. Что обычно говорят про друзей? Это те люди, которые все про тебя знают, но все равно тебя любят. Хотя Пэмми всего про меня не знает – больше не знает. Когда-нибудь я расскажу ей про случившееся в Лондоне. Будет хорошо, если появится еще один человек, кроме Дэна, с которым я смогу об этом говорить, да и я знаю, что для меня будет облегчением сбросить этот груз с плеч. Но сегодня я пришла говорить не об этом. Сегодня меня беспокоит совсем другое, и мне нужно с кем-то поделиться, пока я совсем не перестала понимать происходящее.
– Давай-ка я налью тебе бокальчик вина, – предлагает Пэмми и ведет меня в огромную, абсолютно белую гостиную.
Сейчас. Скажи ей прямо сейчас.
– Как Дэн?
Дэн с Пэмми встречались всего пару раз, и я испытала облегчение от того, что они, похоже, поладили. Надеюсь, теперь наша дружба возобновится, я имею в виду настоящую дружбу, а не то, когда связываешься с человеком, только если ты в жутком состоянии или на пороге смерти. Я совсем не знаю взрослого Ричарда (надо следить за языком, чтобы не назвать его Дик-не-мужик в лицо), но если он способен мириться с Пэмми, то совершенно точно поладит с Дэном и мной.
– Он хороший, напоминает ребенка, отправившегося за приключениями. Он – настоящий городской житель, поэтому переезд сюда можно назвать подвигом. Он напоминает мне героев Энид Блайтон [14], хотя клянется, что не прочитал ни одной ее книги.
Пэмми открывает дверцу огромного серебристого холодильника. Он напоминает мне наш с льдогенератором в дверце, который стоял в нашей квартире в Лондоне. Я чувствую щемящую тоску по нашей стильной бездонной денежной яме.
– Думаю, до него еще не дошло, что мы здесь надолго, если не навсегда. Я все время ловлю его на том, как он пытается настроить центральное отопление с помощью телефона.
Пэмми хихикает.
– Я вообще-то удивлена, что в вашем доме есть центральное отопление. Вы на самом деле планируете там жить? Домик сильно отличается от вашего пентхауса.
Я толкаю ее в руку.
– У нас был не пентхаус. И он даже был не наш, если помнишь. Столько денег потрачено, и ничего нет. И да, мы какое-то время поживем в бабушкином доме, попробуем его немного отремонтировать перед тем, как продавать.
Пэмми протягивает мне бокал вина. Я качаю головой.
– Нет, для меня слишком рано.
Она пожимает плечами.
– Как хочешь. Где-то сейчас уже пять часов. – Она щедро наливает себе вина. – Чайник ставить?
– Давай я поставлю.
Я наливаю воду в прозрачный чайник из космического века.
– Он все еще пытается убедить тебя воссоздать «Уолтонов»? [15]
– Ага. У меня уже заканчиваются легкомысленные отмазки. Теперь я обычно громко включаю кран в ванной, когда достаю из упаковки противозачаточную таблетку.
Пэмми втягивает воздух сквозь зубы.
– Как же все запутано, и ведь мы сами плетем нашу паутину. – Она устраивается за кухонным островком и предлагает мне сделать то же самое. – Не позволяй ему разговаривать с Ричардом, а то мой муженек начнет ему рассказывать про свободные штаны и теплые ванны. – Пэмми улыбается, увидев, как я приподнимаю брови. – Очевидно, это хорошо для спермы. У сперматозоидов одна задача, но оказывается, они во многом как сами мужчины: им нужны подходящие условия, все должно быть правильно, или ничего не получится.
Я корчу сочувственную гримасу.
– Значит, у вас так пока ничего и не получается?
– Нет, – морщится она. – Низкий уровень сперматозоидов.
Не знаю, что тут играет роль – то, что я сижу здесь с моей лучшей подругой, как в подростковые годы, или то, как она произнесла эту фразу (будто объявила, что у нее грипп), но я ничего не могу с собой поделать. Фыркаю и мгновенно краснею.
– Боже, Пэмми, прости…
– Можешь смеяться, сучка. – Пэмми улыбается, комкает бумажное кухонное полотенце и бросает в меня. – Ричард очень болезненно относится к тому, что количество живчиков у него уменьшается.
– Пэм, прости, я не смеялась. Я просто…
– Не извиняйся. – Пэмми смеется. – Мы даже не можем произнести слово «сперма» и не поссориться. Это ужасно. Не уверена, что кто-то из нас сильно хотел детей до того, как мы выяснили, что их, вероятно, у нас не будет. А теперь даже разговоры о чужих детях приводят к скандалу.
Услышав эти слова, я чувствую укол вины – я знаю о том, что растет внутри моего тела, и эта тайна жжет меня. Как я могу отказать Дэну в семье, зная, как люди типа Пэмми и Ричарда стараются завести детей? Я снова и снова повторяла себе, что думаю о ребенке, ведь я по собственному опыту знаю, что это такое – быть нелюбимой и нежеланной. А что, если я буду так же относиться к своему ребенку, как моя мать относилась ко мне? Едва ли идеальным вариантом является ждать и надеяться на лучшее.
– Эй! – Пэмми склоняется вперед и касается моей руки. – С тобой все в порядке? У вас с Дэном все в порядке?
– Да, у нас все нормально. – Я чувствую, как начинаю закипать. Чертовы гормоны. Раньше я никогда не была такой эмоциональной. – Просто… – Я вздыхаю. В свете того, что моя лучшая подруга только что сказала мне, это последнее, что я хочу сообщать ей, но я должна с кем-то поделиться. У меня такое ощущение, будто слова разбухают внутри меня, и я задохнусь, если не дам им вырваться из горла. – Я беременна.
Пэмми с шумом выдыхает.
– Дерьмооо… Ты в порядке?
Ее вопрос срабатывает как триггер, он срывает плотину, и у меня начинают литься слезы, которые я сдерживала весь день после того, как утром сделала тест. Как я могла быть такой дурой? Я в обязательном порядке каждый вечер принимала противозачаточные таблетки, но несколько недель назад подхватила кишечную инфекцию, и неделю после этого не могла просить Дэна использовать дополнительную контрацепцию – как бы это выглядело, раз предполагается, что мы пытаемся зачать ребенка?
– Нет, думаю, что нет, – шепотом отвечаю я.
Пэмми обнимает меня, и я позволяю себе плакать, уткнувшись ей в плечо. Уже охрипнув от рыданий, я откидываюсь назад на спинку стула и вытираю глаза рукавом.
– Прости меня, – говорю я, когда Пэмми встает, чтобы снова включить чайник. – Ты мне только что рассказала, как вы с Ричардом хотите детей, а я тут рыдаю из-за того, что забеременела. Готова поспорить: ты, наверное, жалеешь, что я вернулась после всех этих лет.
– Не дури. – Она заваривает чай и вручает мне чашку. – Он без кофеина, – говорит Пэмми. – Две ложки сахара. У нас у всех свои проблемы. Моя не облегчает твою. Ты уже думала о том, что будешь делать?
– Я выяснила только сегодня утром. Всего несколько недель, не больше. У меня все это время немного кружилась голова и вроде беспричинно подташнивало. Я все списывала на стресс из-за возвращения сюда. Мы чуть машины не лишились – попали в аварию, только въехав в город… – Я отмахиваюсь от обеспокоенного взгляда Пэмми. – Оказалось, ерунда, но когда я почувствовала головокружение, то решила, что от шока. А затем несколько дней назад я поняла, что месячных не было. И мне потребовалось столько времени, чтобы набраться храбрости и сделать тест.
Пэмми опускает ладонь на мою руку, и я чувствую, как тепло разливается по всему телу. Слава богу, у меня есть она, человек, с которым я могу поговорить. Сегодня с утра после теста я сходила с ума, металась взад и вперед по дому, а Дэн в это время что-то писал на своем ноутбуке наверху, совершенно не представляя, какое изменяющее жизнь событие только что произошло. Я не уверена, что он даже знает, какой сегодня день недели, – он всегда такой, когда пишет первый набросок. Он очень удивился, когда я зашла к нему, чтобы сообщить, что отправляюсь к Пэмми. Уверена: он думал, я на работе.
– Наверное, это глупый вопрос: ты сказала Дэну?
Я смеюсь.
– Ты права: это глупый вопрос. Если б я сказала Дэну, то мы бы не увиделись: он бы замотал меня защитной пупырчатой пленкой. – Делаю глоток чая и корчу гримасу. – У чая без кофеина именно такой вкус? Серьезно? Даже нормального чая нельзя выпить, пока беременна? Чертовому ребенку еще нет десяти недель, а я уже иду на жертвы.
– Это тебе ничего не подсказывает?
– Нет, – твердо заявляю я. – Мне это ни о чем не говорит. Говорит другое. У меня есть новость, которую мой муж ждет больше года, – это то единственное, что сделает любовь моей жизни самым счастливым человеком на свете, но я лучше воткну булавки себе в глаза, чем сообщу ему об этом.
– Но ты же не можешь избавиться от ребенка? Это разобьет ему сердце.
– А он никогда не узнает, – тихо отвечаю я. – Если я решу прервать беременность, Дэн никогда, вообще никогда не должен узнать, что я была беременной. Это разобьет ему сердце, и, думаю, в таком случае нашему браку придет конец.
Чувствую себя ужасно, заявляя ей это, ведь я так открыто говорю об аборте, когда Пэмми так отчаянно хочет ребенка. Но у меня больше никого нет. Это так эгоистично.
– Но если ты будешь ему врать и избавишься от ребенка, ты сможешь с этим жить? Ваш брак выдержит такую тайну?
– Не знаю, – вздыхаю я. – А что будет, если я рожу ребенка, которого не хочу, для того, чтобы порадовать мужа? Это брак выдержит? Кажется, что любой вариант, какой бы я ни выбрала, обречен. По крайней мере, вариант с тайной не испортит жизнь несчастному ребенку.
– Вот в этом и заключается твоя проблема, Имоджен, ты считаешь, что не сможешь быть идеальной матерью. Нет идеальных матерей. Все допускают ошибки, теряют терпение, говорят вещи, которые не имеют в виду, и непреднамеренно портят жизнь детям. А что, если б все вдруг решили, что единственный способ решить эту проблему – вообще не рожать детей? Население вскоре вымерло бы.
– У большинства людей нет генетической предрасположенности портить жизнь своим отпрыскам, – возражаю я. – У большинства людей…
– Бла-бла-бла, трудное детство, бла-бла-бла, мать, которая не обращала внимания, бла-бла-бла, плохие гены. – Судя по виду, Пэмми сама сейчас может расплакаться. – Дело в том, что ты – не твоя мать. Ты делаешь свой выбор, и если ты решишь любить своего ребенка и сделаешь все, что можешь, то будешь достаточно хорошей матерью. Все могут только стараться и быть такими. Не идеальными, а достаточно хорошими.
– Ты этого не знаешь, – рявкаю я, и мне тут же становится плохо. Но она не знает, какой матерью я буду. Какую опасность я буду представлять. Потому что последний ребенок, которому я не помогла, которого я подвела, теперь мертв.