Он с трудом дотянул до вечера следующего дня, когда дневные медсестры передавали смену ночным. Чем ощутимее темнело за окном, тем медленнее двигались стрелки на часах. Отто нетерпеливо мерил шагами палату, изводясь навязчивыми мыслями: что, если Уна не придет? Вдруг она заболела? Впрочем, это было не самое страшное, что могло с ней случиться.
Судя по информации, полученной от Порвиса, с ней могли сделать что угодно. Например, заставить перевестись в другую больницу, чтобы полностью исключить контакты с ним. Хотя это еще не самое страшное. Порвис говорил об острове, куда ссылают несогласных с Правилами. Отто надеялся, что Уна не даст им – кто бы они ни были – повода для подозрений в нелояльности к новому режиму. Он не сомневался, что власть в стране захватила шайка сумасшедших, а такие способны на всё.
Когда в палату вошла Уна, Отто почти убедил себя в том, что больше никогда ее не увидит.
Он кинулся к ней, но на полпути остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. Уна сама подошла к Отто, обняла его и пробормотала:
– Ты всё знаешь…
– Да. – Он коснулся губами ее прохладного виска. – Доктор Порвис рассказал.
– Сядь. А лучше ляг. Тебе предписан постельный режим.
– Я нормально себя чувствую.
– Пожалуйста, не спорь. Я медсестра, и мне видней, – мягко сказала Уна.
Ее интонация и взгляд подтвердили худшие опасения Отто: она по-прежнему любит его. Он стиснул зубы, чтобы не застонать от отчаяния.
– Неужели всё это правда?
Уна кивнула.
– Нелегко тебе пришлось?
Она снова кивнула. В ее темных глазах блеснули слезы.
Отто протянул руку, чтобы погладить Уну по щеке, но в последний момент передумал: за ними могли наблюдать. Это не казалось ему таким уж фантастическим.
– Тебя заставили стать медсестрой?
– Нет, нет! Я сама выбрала эту профессию. Она была в списке разрешенных.
– А как же твоя прежняя работа?
– Мне больше нельзя этим заниматься.
– Получается, ты больше не пишешь картины?
Уна испуганно моргнула и виновато отвела взгляд.
– Пишу, – прошептала она. – Дома, по ночам. В те дни, когда не дежурю. Пришлось устроить в ванной нечто вроде мастерской. Там очень тесно, и от влажности портятся краски, но выбирать не приходится. Готовые работы я подписываю старыми датами и прячу в кладовке.
– Значит, из издательства тебе пришлось уйти?
– Меня уволили. Так же, как и тебя из Литературного института. Тебе тоже придется выбирать новую профессию. Интересно, что в списке для мужчин-Рыб?
– Узнаю, когда познакомлюсь с Наставником, – мрачно ответил Отто.
– Надеюсь, он сделает скидку на твое физическое состояние. По крайней мере, пока ты полностью не восстановишься после болезни.
– Думаешь, меня могут обязать разгружать вагоны?
– Нет, что ты! Для людей с высшим образованием не предусмотрены рабочие специальности.
– А что было в твоем списке?
– Сейчас уже не припомню хорошенько… На выбор дается порядка двадцати профессий, и вовсе не все из них плохие. Но когда я знакомилась со своим списком, то, наверное, была в таком шоке, что все варианты показались мне одинаково неподходящими. Помню кассира, наладчика пускового оборудования, водителя трамвая… У меня ведь нет высшего образования, только средне-специальное. Еще был океанолог, кажется.
– Выбрала бы океанолога! Сейчас бы жила на берегу Тихого океана.
– Я не могла. – Уна, не восприняв шутку, серьезно взглянула на Отто. – Как бы я бросила тебя?
– Значит, ты из-за меня подалась в медсестры?
– Не только. Мне всегда хотелось приносить людям пользу. Картины… ну что картины? Сегодня востребованы, а завтра нет. Иллюстрации к книгам и того хуже. Представляю, сколько моих иллюстраций изуродовано глупыми мальчишками, малюющими литературным героям чернильные усы… А так я могла видеть тебя, разговаривать с тобой. Я почему-то не сомневалась, что ты меня слышишь. Мой куратор пошел навстречу – разрешил устроиться именно в эту больницу. Я ведь окончила курсы медсестер с отличием. В отделение реанимации и реабилитации берут только лучших выпускников.
– Я никогда не сомневался, что ты – лучшая.
Губы Уны горестно скривились, словно она собиралась заплакать.
– Наша жизнь уже никогда не будет прежней, – пробормотала она. – Всё разрушено. При других обстоятельствах мы бы сейчас просто радовались тому, что ты вышел из комы. Строили бы планы на будущее, а теперь…
– Никакой критики Правил – надеюсь, ты неукоснительно соблюдаешь это правило?
– Доктор Порвис неплохо тебя обработал.
– Он рассказал лишь суть, но и этого хватило, чтобы я испугался.
– Да, это страшно – поначалу. Потом привыкаешь.
– К такому невозможно привыкнуть!
– Срабатывает инстинкт самосохранения. У кого он менее развит, те пытаются бунтовать. Но для них это плохо кончается. Помнишь Манушичей, наших соседей? Их забрали в июне. С тех пор я их не видела.
– А как Агнес?
Отто заставил себя задать этот вопрос. Не спросить он не мог, и тянуть не имело смысла. Он внутренне сжался, ожидая услышать худшее. Однако к его безмерному облегчению, Уна улыбнулась.
– Ей повезло: не пришлось переучиваться. Декоратор помещений – профессия редкая, но она оказалась в списке женщин-Весов.
– Я очень рад. Она ведь, кажется, собиралась замуж за Роберта?
– Ох, ты же не знаешь! Они поженились. Через полгода после того, как ты попал в больницу. Агнес хотела дождаться, когда ты очнешься, но Роберт отправлялся в многомесячную экспедицию и не хотел тянуть со свадьбой.
– Через полгода после… – Отто быстро подсчитал в уме. – То есть еще до Правил?
– Их не развели, нет! – Уна мгновенно угадала ход его мыслей. – Роберт родился под знаком Льва, а Львам можно создавать семьи с Весами.
– Роберт – отличный парень. Я рад за Агнес.
– Она придет тебя проведать, когда тебе разрешат посещения.
– А когда меня выпишут?
– Не раньше следующей недели. Я смотрела твою карту. Назначен комплекс обследований: магнитно-резонансный томограф, допплерография, консультации кардиолога, невролога, психиатра…
– Психиатра? – Отто усмехнулся. – Порвис решил, что от полученной информации я могу тронуться умом? Ну а если серьезно, я чувствую себя прекрасно и хочу поскорее уйти отсюда.
– Не нужно торопиться! Наберись сил, а заодно осознай тот факт, что мир теперь другой.
Подготовься к тому, что отныне тебе придется заниматься отнюдь не тем, что ты делал раньше.
– К такому невозможно подготовиться.
– Ты должен.
– Предлагаешь уподобиться страусу? Сделать вид, что ничего страшного не произошло?
– Не пытайся изменить то, что уже пытались изменить тысячи людей. И где они теперь? Что стало с их семьями? Я не хочу потерять тебя второй раз, Отто!
– Это уже произошло. Мы больше не муж и жена. Мы не сможем жить вместе, просыпаться вместе, ссориться и мириться… Мы можем только дружить, да и это, как я понял, еще не очевидно.
– Что бы ни было, ты – мой муж, Отто. Был и останешься.
– Не произноси этого вслух! Ты не должна подвергать себя опасности. Мы разведены и теперь чужие друг другу. Понимаешь?
Уна внимательно посмотрела на него и кивнула.
– Ты прав. Мы должны делать вид, что смирились. Ты тоже будешь только делать вид, ведь правда? Ты по-прежнему меня любишь? – спросила она, понизив голос до едва слышного шепота.
Отто закрыл глаза и сжал губы. Подлец, слабак, приспособленец, жалкий трус… Он сдался без борьбы, не успев даже вступить в нее, хотя бы попытаться отстоять то, что отобрали у него силой.
Он вспомнил себя восьмилетнего, загнанного в тупик возле гаражей: взъерошенный, подвывающий от страха сутулый очкарик, окруженный гогочущими переростками с соседнего двора. Сначала у него отняли футляр со скрипкой. Потом дали пинка под зад. А потом…
Отто думал, что навсегда забыл тот страшный день. Но память глумлива: она начисто вымарывает то, что тщетно пытаешься вспомнить, подсовывая взамен то, о чем изо всех сил пытаешься забыть.
За то недолгое время, что Уна ждала ответа, всё самое мерзкое поднялось с глубин души Отто, запачкав грязью то неприкосновенно-святое, что еще удерживало его в этом мире. Если бы он знал, через что ему предстоит пройти, он бы никогда не просыпался.
Дверь открылась, в палату заглянула медсестра.
– Сестра Льярве, вы срочно нужны доктору Порвису.
– Мне надо идти, – сказала Уна.
– Ты придешь ночью? Она покраснела.
– Отто, ты ведь не думаешь, что мы можем…
– Черт возьми, Уна, ничего такого я не имел в виду! Я просто спросил, придешь ли ты ночью.
– Постараюсь, но обещать не могу. На отделении много тяжелых больных. Ложись спать. Утром у тебя допплерография, нужно, чтобы ты выспался, иначе показатели будут не самыми лучшими.
– Смахивает на шантаж: не выспишься – не выпишем.
– Так оно и есть.
Уна направилась к выходу. У двери она остановилась, обернулась и одними губами прошептала:
– Я люблю тебя.
И снова Отто закрыл глаза – безотказный прием. Он открыл их, только когда почувствовал, что Уны в палате уже нет, а потом долго лежал, глядя в потолок и размышляя о том, что больше соответствует истине: начало конца или конец начала?
Что ж, подумал Отто переде тем, как погрузиться в сон, по крайней мере у Агнес все хорошо.