Решение пришло во сне – до того реалистичное, что казалось уже свершившимся фактом. Проснувшись среди ночи, Отто некоторое время лежал неподвижно, не открывая глаз, пытаясь осмыслить свой сон и медленно возвращаясь в реальность.
– Нет, – произнес он вслух. – Я не смогу.
Сможешь, возразил внутренний голос. И через собственные принципы переступишь, и дальше пойдешь – не пойдешь даже, а побежишь. С волками жить – по-волчьи выть. И потом, ты не для себя это сделаешь. Точнее, не только для себя. Пусть хоть таким способом, но Уна получит то, что ей причитается.
Ох, вот только не надо делать из меня героя, вступил Отто в диалог с внутренним голосом. Я просто хочу показать дулю Правилам и при этом заработать: жить ведь на что-то надо. Помогать Уне, безусловно, тоже надо. Но главная правда в том, что я не хочу ломать себя, даже если это в конечном счете окажется не таким уж бесполезным делом (получилось же у Порвиса стать доктором!). Переучиваться на физика- ядерщика в пятьдесят лет после того, как всю сознательную жизнь сочинял тексты?
Нет, это уж пусть другие. Более гибкие, и без дырки в голове.
Уна явно не обрадовалась неурочному визиту Отто и даже не старалась это скрыть. Хотя на ней был домашний халатик, она попыталась соврать, что опаздывает к маникюрше. Когда Отто бросил красноречивый взгляд на ее ухоженные, покрытые свежим лаком ногти, Уна вспыхнула и пробормотала, что ей нужно отдохнуть перед дежурством, и она вообще-то собиралась вздремнуть.
– В два часа дня?
– Да! – ответила Уна вызывающе. – Я плохо спала этой ночью и рано встала.
– Я не задержу тебя надолго. Свари, пожалуйста, кофе.
Уна поджала губы и ушла на кухню, а Отто расположился в гостиной, перебирая в уме различные аргументы, но все они казались ему в равной степени неубедительными.
Вернувшись с двумя кружками кофе, Уна села на диван, глядя на бывшего мужа с неприязнью.
– Ты сегодня не в настроении, – заметил Отто.
– А с чего мне быть в настроении? Дадите вы пожить спокойно, как же.
– Кто еще портит тебе жизнь? Или ты употребила множественное число для усиления драматического эффекта?
– Тебе не удастся меня спровоцировать.
– Ты бы лучше спросила, как я себя чувствую.
– Зачем? Амбре говорит само за себя.
– Ну выпил немножко на ночь, вместо снотворного…
– Немножко? – фыркнула Уна, закатив глаза.
– В колючках ты мне нравишься гораздо больше, чем в слезах. Никогда не знал, что делать с плачущей женщиной. Хотя… помнишь, ты однажды пришла с работы расстроенная? Ох, как же славно я тогда тебя утешил.
– Говори, зачем пришел, и постарайся не затягивать.
– Я выбрал профессию.
– И кем ты решил стать?
– Художником.
– Это не смешно! – Уна вскочила. – Это, если хочешь знать, просто подло.
– Ты просила быть кратким, поэтому я изложил только самую суть дела. Хочешь подробности?
Уна смотрела на Отто так, как смотрят на ребенка, произнесшего первое слово – но отнюдь не то, которое рассчитывали услышать любящие родители.
– Ты же не умеешь рисовать! – воскликнула она. – Ты даже оттенки цветов с трудом различаешь.
– Слушай, я вчера был в Литинституте. Так вот, мою должность теперь занимает человек, который раньше работал налоговым инспектором и ничего, кроме квартальных отчетов, не писал. Однако это не мешает ему регулярно издаваться и получать гонорары. Конечно, не исключено, что в бытность свою инспектором он на досуге пописывал в стол и теперь просто легализовал свое увлечение, но…
– Ладно, хватит. – Уна вздохнула. – Тебе пора.
– Я еще не закончил. Собственно, я только начал.
– Думаешь, я не знаю, зачем ты пришел? Повидал меня – и хватит. Мне действительно нужно отдохнуть перед дежурством. Впредь, пожалуйста, не приходи без приглашения.
– Сядь и выслушай меня, черт возьми! – рявкнул Отто.
Уна изумленно взглянула на него и машинально опустилась обратно на диван.
– В общем, я тут придумал одну схему, – продолжил Отто прежним спокойным тоном. – Никакого риска, если обставить всё грамотно.
Внезапно Отто кое-что вспомнил и, понизив голос, уточнил:
– Нас ведь не подслушивают?
– Могут, – одними губами ответила Уна.
– Пойдем на улицу. Прогуляемся немного, заодно и поговорим.
– Еще чего!
– Я устал с тобой препираться. Или ты идешь со мной, или я ухожу – и на этот раз с концами, без шуток. Так ты идешь или нет?
По аллеям примыкающего к дому сквера гуляли мамаши с колясками и пенсионерки с собачками. В дальнем его конце была установлена эстрада, где летними вечерами играл духовой оркестр. Перед эстрадой стояли скамейки, усыпанные облетевшими листьями.
Уна опустилась на скамейку, сложив руки на коленях. Отто осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, сел рядом – так близко, что их бедра соприкоснулись. Он ощутил знакомое волнение, подавил его усилием воли и попытался сосредоточиться на предстоящем разговоре.
– К чему такая таинственность? – спросила Уна.
– Я не шутил, когда сказал, что решил стать художником. Буду выставляться в галереях, участвовать в вернисажах и всякое такое. Но картины будешь писать ты.
– Я?
– Твои старые работы использовать нельзя: профессионалы могут узнать руку. Но изменив стиль…
– Не собираюсь выслушивать этот бред.
Уна попыталась встать, но Отто удержал ее и заговорил со всей убедительностью, на какую был способен:
– Я всё продумал. Поступлю на курсы, получу диплом, потом якобы совершенствую свои навыки и явлюсь в Союз художников с твоими холстами. Меня зачислят в штат, хотя бы на полставки. Ну, а дальше пошло-поехало: выставки-продажи, гонорары…Твои работы можно продавать за хорошие деньги. Особенно если придумать соответствующую легенду: бывший писатель, стукнутый по голове автомобилем, благодаря Правилам становится талантливым художником. Отличный агитационный ход, даже Куцу не к чему будет придраться.
– Я тебя не узнаю, Отто… Ты стал другим. Уж не знаю, кома ли так на тебя повлияла или шок от погружения в новую реальность, но раньше ты не был таким хватким, таким… расчетливым.
– Ну, когда-то же надо меняться. Чем плоха моя идея?
– Да всем! – воскликнула Уна. – Всем она плоха.
– На самом деле только одним: вся слава достанется мне, а не тебе.
– Я об этом вовсе не думала…
– Ты прежде всего об этом подумала, и ничего плохого в этом нет. Да, славой придется поступиться. Тут уж ничего не поделаешь. Зато ты получишь приличные деньги, а твои картины, вместо того чтобы пылиться в кладовке, займут достойное место в галереях и частных коллекциях.
Отвернувшись, Уна надолго замолчала.
– Почему ты думаешь, что мои работы будут востребованы? – наконец спросила она.
– Потому что ты талантлива, и сама это знаешь.
– А если обман раскроется?
– Не раскроется. Я оборудую дома мастерскую. Стану носить берет набекрень и заляпанную красками блузу. Отпущу бородку, начну злоупотреблять красным вином и заведу роман с натурщицей…
Уна рассмеялась:
– У тебя своеобразное представление о художниках!
В ее настроении произошел явный перелом, и Отто посчитал это добрым знаком.
– Давай попробуем, – сказал он. – Если на поверку идея окажется никудышной, я сразу от нее откажусь. Но я уверен, что у нас всё получится.
– У нас… – горько повторила Уна. – Вот это-то меня и пугает.
– Что?
– Твои попытки удержать меня любым способом. Ты не можешь смириться с тем, что я больше тебе не принадлежу, и придумываешь разные предлоги для наших встреч. Это опасно, Отто! Не менее опасно, чем твоя безумная затея с картинами. Признайся, ты все это задумал только для того, чтобы иметь повод видеться со мной?
– Не только. Но раз уж ты об этом заговорила… Я не верю, что наши встречи могут привести к неприятным последствиям. Если, к примеру, я сейчас обниму тебя и поцелую (Ох нет! – воскликнула Уна и поспешно передвинулась на другой конец скамейки), то люди просто решат, будто у тебя с кем-то свидание. Пусть Близнецам нельзя выходить замуж – но иметь любовника ведь не запрещено! Даже если этим любовником станет твой бывший муж.
Отто замолчал, осознав, что вещает в пустоту: Уны на скамейке уже не было. Она торопливо удалялась по аллее и вскоре пропала за деревьями.
Внезапно у Отто вновь возникло ощущение, что за ним наблюдают. И хотя поблизости не было никого, кто напоминал бы того парня в кепке, неприятное ощущение не покидало его до самого дома.