Бруно сидел на том же месте, в том же костюме и с тем же брюзгливым выражением лица. Впрочем, увидев Отто, он несколько оживился.
– Господин Рейва! Присаживайтесь, – произнес он подозрительно благожелательным тоном.
– Благодарю, господин Куц. – Отто отчасти из предосторожности, отчасти из желания позабавиться решил придерживаться такого же официального тона. – Как поживаете?
– Спасибо, неплохо. Послезавтра улетаю на Всемирный конгресс тотального внедрения Правил.
– А разве их еще не везде внедрили? – искренне удивился Отто.
– Прискорбно, но факт! На Земле еще столько отдаленных мест, куда цивилизации сложно добраться, – Бруно сокрушенно покачал головой. – Грустно сознавать, что есть люди, по сей день прозябающие во мраке невежества и вседозволенности. Но наши адепты делают все, чтобы приобщить этих язычников к Правилам. Организуются экспедиции, собираются пожертвования, Правила издаются даже на таких редких языках, о которых все давно позабыли – и не вспомнили бы, не появись в том острая необходимость… Однако я отвлекся. Определились с профессией?
– Определился, хоть это было нелегко, ведь все профессии в моем Списке такие интересные. Я провел эти дни в мучительных раздумьях, какую из них предпочесть.
– Я в курсе, как вы провели эти дни. Но об этом мы после поговорим. Итак, кем вы решили стать?
– Художником.
– Вот как! Разве у вас есть к этому способности?
– У меня есть к этому желание. Вероятно, последствия несчастного случая: постоянно тянет рисовать. На салфетках в кафе, на газетах, на любом клочке бумажки… Хотите, ваш портрет нарисую? – Отто потянулся к картонному скоросшивателю, лежащему на столе. – Вот хоть на этой папке.
– Ну-ка! – Бруно схватил скоросшиватель и сунул в ящик стола. – Что за выходки, в самом деле?
– Я просто хотел продемонстрировать свои навыки, а вы уж сами решайте, отправлять меня на курсы или нет.
– Не отправить не имею права. Правила относятся к желаниям граждан с уважением.
– Замечательно. Я хочу приступить к обучению как можно скорее.
– Кажется, ваша бывшая жена – художница? – уточнил Бруно, глядя куда-то вбок: так он делал, когда не хотел смотреть собеседнику в глаза, эту его привычку Отто помнил еще с Литинститута.
– Была художницей.
– Любопытное совпадение.
Хотя Наставник оставался подчеркнуто-доброжелательным, Отто внезапно охватило предчувствие опасности. Он располагающе улыбнулся и сказал, копируя благодушный тон собеседника:
– Вряд ли это можно назвать совпадением, господин Куц. Скорее мой выбор – следствие ее бывшей профессии. Когда мы с Уной были женаты, она часто рисовала дома, и я получал большое удовольствие от вида мольберта, запаха красок, всего этого антуража… ну и, конечно, сами картины меня завораживали. Порой я Уне даже завидовал. Вероятно, это отложилось на подкорке, отпечаталось в подсознании. А в момент удара, когда меня основательно приложило головой об асфальт, в мозгу активизировались некие процессы, отвечающие за склонность к рисованию, и когда я очнулся, то первое, что сделал – не поверите – потребовал у медсестры альбом и карандаш! Пока ко мне не вернулась память, я был уверен, что всю жизнь был художником. И только когда мне показали книги с собственной фамилией на обложке, я вынужден был признать, что всю свою сознательную жизнь посвятил писательству.
– Довольно подробностей! Вот вам направление в Институт переквалификации.
– Премного благодарен. Но что, если мои способности окажутся не настолько впечатляющими, чтобы я мог аттестоваться и устроиться работать по специальности?
– На этот счет можете не волноваться. Если решили стать художником – непременно станете. Давайте лучше поговорим о вашем поведении, – Бруно сложил пальцы домиком, оперся на них подбородком и придал лицу выражение вселенской скорби. – Вынужден констатировать, что оно – то бишь ваше поведение – очень меня огорчает.
– А что такое? – Отто изобразил удивление.
– Соблаговолите вспомнить, куда вы отправились два дня назад, после того, как посетили ателье и поликлинику.
– Мм… кажется, домой.
– К кому домой, господин Рейва?
Отто счел за лучшее промолчать.
– Рад, что у вас хватает здравого смысла не отрицать очевидное.
– Вы за мной следили?
– Не я лично, разумеется. Слежка не входит в круг моих обязанностей, для этого есть другие сотрудники Ведомства. В нашу первую встречу я предупредил, что за вами будет вестись пристальное наблюдение. Кажется, я тогда выразился предельно ясно.
– Ну, хорошо. Припоминаю, что в тот день действительно заходил к бывшей жене. У нее остались кое-какие мои вещи. Я решил остаться у нее на ужин, потому что слишком плохо себя чувствовал, чтобы готовить себе еду, а на рестораны я пока не зарабатываю.
– Вы пробыли у госпожи Льярве почти три часа!
– У меня разболелась голова, и я прилег…
– Прилегли? – возмущенно перебил Наставник. – Вы не имели права прилегать в квартире бывшей жены. Это запрещено Правилами! Никаких интимных контактов, никаких ужинов, никаких совместных прогулок по паркам и задушевных бесед на скамеечках! Вас еще в больнице предупреждали…
– Откуда вы знаете, о чем меня предупреждали в больнице?
– Не уводите разговор в сторону. Итак, вы подтверждаете, что на протяжении последних трех дней неоднократно виделись с Уной Льярве?
– Не неоднократно, а всего два раза. И оба раза – по необходимости.
– А сегодня что за необходимость случилась?
– Хотел посоветоваться с ней насчет выбранной профессии.
На столе оглушительной трелью взорвался телефон. Бруно посмотрел на определитель номера, помахал Отто рукой в сторону двери, снял трубку и подобострастно произнес:
– Куц слушает.
Выйдя в предбанник, Отто задумался, отпустил его Куц насовсем или только на время телефонного разговора? В приемной его ничего больше не держало: направление на курсы лежало у него в кармане. Но тон, которым говорил с ним Бруно перед тем, как зазвонил телефон, и подтверждение факта слежки наводили на мысль, что с Наставником лучше не ссориться.
Сам по себе Куц был человеком вполне безобидным, в отличие от стоявшей за ним системы. Отто имел весьма смутное предоставление о возможностях Ведомства, но не сомневался, что возможностей вполне хватит, чтобы упечь его, Отто, куда подальше. Поэтому он решил дождаться официального окончания аудиенции и, когда Бруно закончил говорить по телефону, вернулся в кабинет.
– Вам что надо? – неприязненно поинтересовался Куц.
– Я подумал, разговор еще не окончен.
– Не окончен. Но я вас не вызывал. Извольте выйти и зайти, когда я вас позову!
Отто подавил нервный смешок, пожал плечами и вернулся в предбанник. С одной стороны, происходящее его забавляло, с другой – становилось все противнее. Внутри разливалось мерзкое ощущение, словно он выпил рыбьего жира, которым его потчевали в детстве.
«Войдите!» – крикнул Куц, и Отто, сжав челюсти, в третий раз потянул на себя ручку двери.
– Вот что, господин Рейва, – сказал Наставник, на этот раз не предложив садиться. – Я не призываю вас к благоразумию – вы, кажется, на него неспособны. Я не стану говорить о чувстве самосохранения – оно у вас отсутствует. Я также не стану напоминать об уважении к существующему порядку, ибо патриотизм для таких, как вы, – пустой звук. На вас можно воздействовать только страхом.
Отто судорожно вздохнул.
– Страхом за дочь, например, которая, как ни прискорбно, привлекла к себе внимание надзорных органов. Учитывая некоторые обстоятельства, ее пока не трогают. Пока – вот слово, на которое я обращаю ваше внимание, господин Рейва. Но всё может измениться в любой момент. Мне достаточно снять трубку и попросить Наставника Агнес Грег… А вот о чем именно попросить – зависит от вас. Я понятно излагаю?
– Вполне.
– Потом, есть еще Уна Льярве. Пусть она и бывшая ваша жена, но все же не совсем чужой вам человек, поскольку она мать вашей единственной дочери…
– Я всё понял.
– Ну и чудненько. Надеюсь, больше хлопот с вами не будет. Ведь не будет, правда же?
Отто покачал головой. Отвращение переливалось в нем через край; он с трудом сдерживал рвотный позыв, причем сейчас это отнюдь не было оборотом речи. Он мечтал поскорее оказаться на улице, чтобы удовлетворить физиологическую потребность, становившуюся все более нестерпимой.
– Вы свободны. Ближайшие две недели можете не показываться. Если вы понадобитесь, я сам вас найду. Место жительства не менять.
Отто едва успел выбежать на улицу, как его стошнило на шлакобетонную стену Делового центра, прямо под окном нотариальной конторы. Стало немного легче, но все же не настолько, чтобы выбросить разговор с Куцем из головы.
Дело приобретало скверный оборот.