Это был третий закат солнца, который она наблюдала здесь, и третий раз – с мыслью, что он может оказаться последним в её жизни. Печально следя за тем, как на небе вспыхивают ярко-розовые полосы, Ксения уткнулась лбом в твёрдую грубую древесину, отделяющую её от внешнего мира.
От голода у неё ещё днём появилось головокружение, которое не проходило до сих пор. А может, помимо этого, сказались общее утомление и постоянный, испытываемый ею каждую минуту пребывания здесь, страх.
Биологический ритм часов её сбился: теперь основная часть бодрствования и физической активности, когда она упорно расковыривала гвозди в досках, шатала последние за верхний край (там, где между ним и потолком был зазор, достаточный, чтобы пролезла ладонь), пытаясь выломать, приходилась на ночь. С одной стороны, это было ужасно, поскольку в темноте к ней со всех сторон подползали мёртвые твари. Они шипели ей в спину, выли, и норовили ухватить за ноги. Минувшей ночью к покойнице в красном платье и полусгнившей блондинке присоединилась ещё одна – с блестящими волосами, из-под которых в её пустые глазницы текла кровь.
А с другой стороны, Ксюша только ночью могла спокойно предпринимать попытки освободиться – убийца, судя по всему, не оставался здесь ночевать, предпочитая, чтобы призраки мёртвых, убиенных женщин приходили только к ней. Да и страх от их появления придавал ей адреналин, а тот – физическую силу.
Сегодняшней ночью они опять к ней пришли. Дверь в ванную то и дело с ужасным скрипом норовила закрыться, да и тусклого света, падающий оттуда, был слишком слаб, чтоб их прогнать. Блондинка в этот раз спряталась у неё под кроватью, брюнетка с окровавленным черепом тихо подбиралась из дальнего угла, Красное Платье заняло неизменное место у неё за спиной. А ещё одна, новенькая – Ксюша предположила, что это был раздроблённый ею при падении в подвале скелет в зелёных лохмотьях – тихо выла за железной дверью, пытаясь войти, и скребя по ней так, что у Ксении волосы вставали дыбом.
Дрожа от страха, она пыталась сосредотачиваться на мыслях о Гоше. О его шёлковых волосах шоколадного цвета, чувственных губах, дымке его серых глаз, в которой она всегда растворялась. О том, что он её обязательно найдёт и вытащит отсюда. Ксюша представляла, как он вместе с Юрой посылает в леса огромные толпы людей на её поиски. Те прочёсывают их «стеной», и, в конце концов, находят этот дом, откуда её в итоге спасают. Утром, днем и вечером, когда не спала, она постоянно прислушивалась к любому шороху извне, всем сердцем ожидая того, что сейчас за ней придут. Нынешним утром она даже заснула, прислонившись спиной к деревянной стене (отчего спина потом болела полдня). Ночью же, из-за привидений, сделать это было сложно, но она пыталась.
А иногда в её голову закрадывались страшные мысли, что Гоша не приходит потому, что маньяк уже убил его, когда муж пытался до неё добраться. Сердце Ксюши при этом сжималось, и она гнала эти мысли прочь.
За ночь она несколько раз уставала от своей деятельности и принималась плакать, тряся в воздухе онемевшими, покрытыми свежими царапинами пальцами – ноющими так, словно она безотрывно два дня писала на телефоне, но подойти к кровати не решалась – покойница под ней только этого и ждала.
Покойница… Да. Тем краем сознания, что ещё сохраняло трезвость рассудка, Ксюша начинала понимать, что от переутомления, стресса и голода грань между реальностью и вымыслом стала для неё как никогда более размытой. И сейчас, не меньше, чем самого маньяка, она боялась, что на таком «благоприятном» для этого фоне у неё начнутся галлюцинации, и она чётко начнёт видеть все эти ожившие трупы на самом деле.
Чёрт бы побрал. Ксюша всегда боялась привидений и чудовищ. В детстве она отказывалась спать одна в своей комнате, если мама не сидела с ней, читая ей сказки до тех пор, пока дочка не заснёт, а потом ещё не оставляла ночник включённым, а дверь в коридор, где горел свет – открытой. Ночник был старый, советский, принадлежавший ещё её бабушке – она и дедушка жили вместе с ней и мамой, и мама перенесла его в Ксюшину комнату. Он был сделан в виде белой лилии с оранжевой каёмкой по бокам лепестков, с красным камнем в центре, изображавшем пестики и тычинки. Всё это было закреплено на тёмно-зелёном блюдце. Когда ночник включался, изображение лилии тенью ложилось на противоположную стену, и Ксюше это нравилось – её детская комнатка вся становилась «цветочной».
Она ухватилась за деревянную опору.
Кажется, сзади что-то хрипело.
Ах да… это же мёртвые женщины. Души, обречённые вечно шататься рядом с местом своей насильственной смерти.
«Только не оборачиваться…»
Светильник. Бабушкин. Мамин.
Ох, чёрт, она потеряла брелок…
Ксения громко всхлипнула. Где-то рядом одна из умерших отозвалась ей таким же душераздирающим всхлипом.
И как же есть хочется.
Брелок-кот… Ей семь лет, она смотрит на витрину газетного киоска «Роспечать», и ей безумно нравится симпатичный серый котик с розовым бантиком на шее и прикольной подвесочкой. Она заворожено глядит на него – и вскоре получает от любящей мамы, а заодно и мороженое-стаканчик в соседнем киоске. Мама берет её за руку, чтобы перевести через дорогу, а Ксюша держит в руке брелок и неотрывно разглядывает, любуясь, как игриво в нём переливаются солнечные блики…
Как вокруг много солнечного света!
Она всем своим существом устремилась туда, даже не поняв, что потеряла сознание.
Очнулась Ксюша там же, где упала – в закутке у правого угла, рядом с деревянной стеной. Она застонала. Ей так не хотелось возвращаться в свою тюрьму из замечательного сна, в котором она снова была ребёнком, и в белом сарафанчике с пышной юбкой, чешках и белых колготках в полоску, радостно плясала в кружке местного ДК под «Танец маленьких утят» вместе с остальными детьми, со смехом повторяя движения учительницы-хореографа. Вика Лебедева, её лучшая подружка в начальной школе, черноволосая девочка в нарядном розовом платье из шуршащей, словно пакет, ткани, веселилась рядом, счастливо глядя то на неё, то на Галину Николаевну, улыбаясь полубеззубым ртом – тогда у неё активно выпадали молочные зубы.
Ксюша вздохнула и еле поднялась, чтобы сесть. Голова у неё закружилась. Интересно, где сейчас Вика? В пятом классе она перевелась в другую школу, и больше Ксюша о ней ничего не слышала.
Пошатываясь, она добралась до кровати и рухнула на неё, закрыв глаза. Во рту было сухо. Голова гудела. Желудок снова начало неимоверно крутить, словно там образовалась сосущая чернота, поглощающая стенки, благодаря чему орган выворачивался наизнанку. Она перевернулась на левый бок, прижала колени и груди и начала дышать как можно глубже, надеясь, что всё это поможет.
Вскоре она услышала, как вернулся хозяин дома, и невольно испытала облегчение. С тех пор, как позавчера днём он уехал, оставив ей капусту, он здесь не появлялся, и Ксюшу иногда посещал страх, что он может больше вообще не приехать. Случись с ним что – и её ждала бы голодная смерть взаперти.
На эти мысли желудок ответил ей схваткообразной болью от очередного спазма.
Интересно, захочет ли похититель сейчас ещё раз принести ей еду? Или решит проучить её после того, как она поступила тогда с его капустой?
Сейчас Ксюша уже готова была пожалеть об этом. Открыв глаза, она посмотрела на стены: кое-где на них всё ещё виднелись прилипшие и засохшие останки злосчастного блюда.
С приходом маньяка в дом страх за свою жизнь вновь превратился из спящего вулкана в действующий, который, извергаясь, заливал потоками лавы каждую клеточку её тела. Нервы её напрягались до предела, когда их главный центр управления – мозг – начинал перебирать всевозможные варианты того, чем может обернуться столь близкое нахождение убийцы, вплоть до самого худшего. А что самое страшное, Ксения понимала, что в том состоянии, в котором сейчас находится, не сможет противостоять ему. Главное сейчас – это, не упав от головокружения в обморок, добраться до ванной и попить воды. Вода позволяет ей поддерживать внутренние ресурсы организма хотя бы на треть от нормы. То, что она здесь есть в неограниченном количестве – на самом деле было большой удачей. Проглатывая её столько, чтобы она заполняла пустой желудок, Ксюша вспоминала случаи, когда люди выживали в экстремальных условиях, целый месяц употребляя одну воду.
Целый день сегодня она старалась находиться в пределах видимости в замочную скважину, опасаясь, что если маньяк снова вздумает наблюдать за ней и она не попадётся в его поле зрения, то он зайдёт сюда самолично. Порой Ксюша кожей ощущала его присутствие по ту сторону двери, и, всякий раз, услышав за ней шевеление, она холодела.
Сил у неё всё равно оставалось не так много; их надо было беречь, поэтому почти всё время она просто лежала на кровати, борясь с дурнотой, и время от времени проваливаясь в полубредополусонное состояние: ей казалось, что Гоша нашёл её, что он сейчас рядом с ней. Она слышала его голос, чувствовала тепло его рук и ощущала запах его груди. Но когда она пыталась дотянуться до него, обнять – просыпалась, обнаруживая, что ловит руками пустоту.
Мысли её плавно переходили к воспоминаниям реальных историй, когда похищенные женщины годами находились в заключении у психопатов, ежедневно подвергаясь гнёту, насилию, рожали от них детей… Когда она представляла себя на их месте, у неё тут же начинались рвотные позывы. Один раз её действительно стошнило – она едва успела свеситься с кроватью. Рвоты было совсем мало, и она была какая-то жёлтая – скорей всего, её рвало уже желчью.
«Кто, пожалуйста, найдите меня, чтобы это не стало реальностью. Я не хочу…»
«А ещё мне очень, очень, очень нужна еда».
И средства личной гигиены. Из таковых здесь были лишь туалетная бумага и белое хозяйственное мыло – используя такой бедный арсенал, Ксюша справлялась, как могла.
На улице зарядил дождь, и по крыши забарабанили капли.
Она стала думать о маньяке. С того первого дня, когда он взял её силой, он больше не пытался навредить ей. По крайне мере, если не учитывать, что он морил её голодом. Может, с ней он действительно решил расправиться подобным образом? И теперь с удовольствием наблюдает, как она мучается от голода, и думает, когда же она, наконец, сдохнет.
«Но он же принёс капусту! – зазвучал в голове протестующий голосок. – Может, если бы ты её съела, он угостил бы чем-то ещё?»
Ксения хмыкнула. А может, он принёс один раз ей еду, чтобы продлить её муки. Вполне в духе такого, как он: подумать, что обычные пытки он уже проводил на всех остальных, а ей вот устроит голодовку со смертельным исходом.
Или он держит её для какой-либо другой пытки, устройство для которой пока что готовит?
«И потому он каждый день уезжает».
Фух. Ксюше резко стало жарко. Предположения и домыслы насчёт его мотивов продолжали сыпаться к ней в голову.
«А может, о моей пропаже уже объявили по телевидению?»
Ксюша представила, как Гоша выступает перед репортерами с серьёзным, грустным лицом, а глаза его при этом, сделавшиеся ещё шире, глубже и выразительней – как всегда бывало, когда он говорил о чём-то важном и мудром – лихорадочно блестели.
Внезапно она охнула, поняв, что тогда о произошедшем узнали все её родные и приятели. Дядя Ефим. Саша. Её братья Лёша и Ваня. Анита – университетская подруга, с которой Ксюша до сих пор общалась. Её бессменный редактор, Маргарита Ивановна, и даже их замечательный и весёлый охранник Пётр Петрович, с которым она, приходя в издательство и выходя из него, всегда перекидывалась парой ничего особо не значащих слов, но от которых на душе всегда становилось радостно.
Теперь, конечно, продажи её книг возрастут ещё больше – но что ей сейчас уже до этого?
Похититель тоже мог узнать, кто она такая. Узнать – и оставить её в живых, чтобы… Чтобы что? Запросить выкуп? Заставить её писать для себя? А может, он читал её книги и хочет обсудить с ней сюжет одной из них, или конкретного героя?
Ксюша неожиданно хихикнула – в первый раз с того дня, как её похитили (даже мышцы лица, уже отвыкшие от такого выражения, потянулись и заболели). Пожалуй, Герман Федулин ему бы понравился. О, да. Забитый, нелюдимый пятидесятилетний дядька, работавший столяром и проводящий большую часть времени на захламлённой веранде, служащей ему мастерской, в финале книги оказывается жестоким серийным убийцей. Ещё до рождения его не хотела мать; отчим потом бил его, отношения с одноклассниками не складывались, единственная понравившаяся ему в молодости девушка презрительно отвергла, предпочтя другого…
Гера ещё в детстве любил забивать голубей камнями и палками, а когда вырос, перешёл на людей. Незадолго до того, как он собирался совершить очередное убийство, он мастерил деревянную куклу, делая её похожей под типаж будущей жертвы. К примеру: синее платье, чёрные волосы, голубые глаза. А потом находил похожую девушку и убивал.
Ксюша улыбнулась, вспомнив, как полицейские, в числе которых были и главные герои – два друга, Денис Гончаревич и Максим Чеканов по прозвищу «Чек», а также Наталья Веснина, криминалист, с которой у обоих были свои любовные отношения, сбивались с ног, пытаясь предупредить очередное убийство. Про этих ребят, кстати, она всегда планировала написать продолжение. А желательно – серию.
Она подумала, что её настоящий маньяк напоминает ей Федулина только наличием в его доме деревянной стены и потолка. Тот бы, наверное, вообще всё сделал из дерева. Он ведь постоянно работал с этим материалом, и многое про него знал. Ох, опасный оказался мужчина. А ведь по нему и не сказать было: хорошо ладил с детьми, мастерил им скворечники. А те, поскольку Гера работал неподалёку от местной школы, частенько к нему забегали…
Маньяка из её нынешней книги он тоже бы оценил. Вот только судьба этого произведения, которое она, согласно договору с Гошей, должна была дописать и сдать в издательство до двадцатого июля, сейчас зависела от того, выживет она или нет.
Может, ей стоит попытаться поговорить с похитителем? От того, что он постоянно молчал, ей было не по себе, и, если откровенно признаться, так он внушал больший ужас – отсутствие человеческой речи делало его ещё менее похожим на человека.
Сама Ксюша тоже не пыталась заговорить с ним – за исключением того раза, когда она отчаянно кричала тому в подвале, кто он такой и что ему нужно, пока он шёл на неё с ножом.
Не факт, что он с ней заговорит, но может, стоит-таки попробовать?
Внезапно от голода все внутренности скрутило так, что она согнулась, как от сильного пинка ногой в живот. Лихорадочно дыша, она ждала, пока боль отпустит, и чувствовала, что пряди её волос прилипли ко лбу, а взгляд дико блуждал по стенам, останавливаясь на тех местах, где были приклеены клочья разбросанной капусты.
На неё вдруг накатило воспоминание об ещё одной ситуации в жизни, когда ей приходилось голодать. Конечно, не настолько экстремальной и не так радикально, однако Ксюше тогда четыре месяца приходилось буквально сидеть на каше, картошке и дешевых макаронах. Кажется, это было в конце две тысячи девятого года – года, в котором произошло сразу несколько вещей. Тем летом бабушка с дедушкой, под конец своей жизни перебравшиеся на дачу, умерли – аккурат через месяц после того, как Ксюша закончила университет. Чтобы достойно их похоронить, она истратила большую часть своих не слишком больших сбережений – несмотря на то, что её дядя, братья и Саша тоже добавили свои деньги. Той же осенью она приступила к работе в должности школьной учительницы русского языка и литературы. Платили ей, как всем учителям, не слишком хорошо, а во второй четверти ситуация с зарплатой и вовсе ухудшилась в связи с разгаром мирового экономического кризиса. Тем же временем цены на все, в том числе за квартиру и коммунальные услуги, росли. Если первое время после смерти близких и похорон Ксюша ещё какое-то время сводила концы с концами, то в декабре она, расплатившись со счётами за свою трёхкомнатную квартиру в адмиралтейском районе, поняла, что на жизнь до следующей зарплаты ей осталось всего чуть больше тысячи рублей. Учитывая, что стабилизации финансовой ситуации и в мире, и в стране в ближайшее время не ожидалась, а от того небольшого количества частных учеников, которых она, стараясь хоть как-то подработать, взяла в качестве репетитора, заработок был копеечный, ситуация грозила перейти в хроническую. Тогда Ксюша решила сдавать жильё. Сдать всю квартиру целиком не получилось, и она выставила на съём две комнаты. Но только на одну в итоге через два месяца удалось найти съёмщицу, коей оказалась молодая студентка биологического факультета Алина. Потом она ещё прожила у неё два года, после чего переехала к своему молодому человеку – как раз перед тем, как её рукопись наконец-то приняли в издательстве. Девушка была дружелюбной, неконфликтной и отлично разбавила одиночество Ксюши, отчего депрессия, развившаяся у неё в последнее время – как из-за него, так и по причине наступления по-настоящему взрослой жизни со всеми её трудностями и ответственностью – потихоньку отступила (хобби писать книги тоже, конечно, сыграло в этом немалую роль).
Благодаря Алине же более-менее удалось выровнять и ситуацию с деньгами. Но те четыре месяца, проведённые Ксюшей в отчаянной нужде и множественных ограничениях себя во всем, были весьма нелёгкими. Моменты, когда ей удавалось тогда поесть где-нибудь в гостях, она считала везением, но не могла для себя допустить, чтобы это происходило часто – навязываться и выпрашивать, давя на жалость, всегда было выше её достоинства.
Сейчас, вставая с кровати и, пошатываясь от головокружения, под аккомпанемент урчания пустого желудка, направляясь к стене, ей подумалось: как бы она отреагировала тогда, узнай, что когда-нибудь с дефицитом еды для неё будет ещё хуже? Настолько хуже, что ей придётся соскребать со стен засохшие куски позавчерашней тушёной капусты? Собирать, с горящими от внимания глазами изучая каждый миллиметр холодно-голубых бетонных стен, дверей, кровати и земляного пола, стараясь не пропустить ни одного обнаруженного кусочка, и тут же жадно класть в рот, не обращая внимания, что на вкус она уже стала окислившейся и холодной. Капуста просто таяла во рту, независимо от того, какие попадались куски: сырые и вялые, как половая тряпка, или полностью засохшие, аппетитно хрустевшие при жевании. Ксюша продолжала находить их повсюду и сразу есть, даже не тратя лишне время на то, чтобы помыть слегка запачканные землёй те останки капусты, что она поднимала с пола.
И казалось, в этот момент не было ничего замечательнее.