В другой ситуации жалостливый Егор даже посочувствовал бы расстроенной мачехе, но после того, что она сделала, прощения быть не может. Только подумать – сказать папе, что Егорка сумасшедший! Только потому, что мальчишка видел тех пропавших в лесу детей, чьи цветные, пожелтевшие на солнце и будто кем-то пожёванные по краям фотографии развешаны по всей округе.
Впрочем, папино поведение понятно Егору ещё меньше. Уж отец-то точно разговаривал с той маленькой девчонкой и даже комплименты ей говорил, но почему-то не признаётся и до сих пор делает вид, что ничего подобного не происходило.
Мальчик шмыгнул через тёмный коридор в сторону своей спальни, озабоченный запутанными фактами. Очевидная странность того, что обе лампочки разом перегорели, перестала волновать его тревожный и неусидчивый разум. Пришли воспоминания прошлого года, а вместе с ним и обида на предавшего память матери отца.
Егор встретил ту девчонку возле ворот своего дома, когда у отца развязался шнурок на кроссовке. Папа наклонился, чтобы шнурки завязать, и от сына отстал. Семья Егорки только-только обосновалась в этих краях, и мальчик никак не мог привыкнуть, что местные запросто здороваются с ним и расспрашивают о жизни, будто давние друзья.
– Привет. Как дела? – улыбнулась миловидная незнакомка, протягивая Егору букет луговых васильков. Несмотря на юный возраст, каждую букву девочка выговаривала чётко и правильно, словно отвечала у доски перед строгой учительницей русского языка. Сам Егор немного картавил, когда волновался, поэтому невольно позавидовал.
Лилово-розовые цветы упёрлись в его смущённое лицо. Какая гадость!
– Э, – заметно смутился застенчивый мальчик и попятился в сторону ворот, делая вид, что приветствия не расслышал. От вдыхания цветочной пыльцы в носу сильно зачесалось, и Егорка еле удержался, чтобы не чихнуть.
Стоял тёплый и радушный июль, наполненный благоуханием пахучих трав и жужжанием деловитых пушистых шмелей. Миловидная девочка была одета в плотный серый комбинезон, застёгнутый на все пуговицы. Егор невольно подумал, насколько жарко и душно ей в этой странной одежде, но потом решил, что наряд предназначен для прогулок по лесу. Кровососущим насекомым будет непросто прокусить толстую ткань, чтобы полакомиться молодой кровью.
Лишь одно было совершенно непонятно: как родители отпустили маленького ребёнка в лес, где водятся дикие кабаны и лисы? Егору гулять по лесу отец не разрешал. А Егор-то явно постарше белобрысой незнакомки.
К вечеру поднялся ветерок. Светлые волосы юной леди были распущены и не падали ей на глаза только благодаря розовому ободку. Егор почему-то особенно хорошо запомнил этот простенький девичий ободок: тонкий, матовый, со смешной завитушкой с одного края.
– Не бойся, – не растерялась девочка.
«А я и не боюсь», – хотел, было, ответить оробевший Егор, но папа его опередил.
– Добрый вечер, – поприветствовал он смелую путницу, жестом показывая, чтобы Егор отправлялся домой, – Вы здесь одна? Какой у вас цвет глаз красивый.
– Голубой. Мама говорит – ничего особенного. У нас у всех голубые глаза и белые волосы. И у бабушки, и у папы…
Дослушивать их непринуждённую болтовню Егор не стал. Отец имел глупую привычку: восхищаться женскими глазами. Только что стихи не сочинял, подхалим. Егорку это раздражало и смущало, потому что сам он был к женщинам равнодушен.
Наверное, папа и некрасивой, длинноногой Катьке комплименты говорил. Конечно, говорил. Вот, и не уберёг себя от скверной беды – присосалась мачеха к добросердечному человеку, как голодная пиявка. А уж Катькины-то глаза самые обычные: карие, как у коровы Зинки, которая в коровнике у любимой бабушки живёт. Да!
А на следующий день к ним пришёл тот худой и длинный, как жердь, подросток. Он долго трезвонил в звонок на воротах, пока папа ему не открыл. Ну, не мог отец об этих детях забыть! Просто не мог!
Когда в их гостеприимный дом приехало двое представительных мужчин в полицейской форме, Егор спрятался на втором этаже. Мальчик лёг животом на пол и подглядывал за взрослыми в щель между вертикальных перекладин, изо всех сил стараясь остаться незамеченным. Полицейские дружелюбно беседовали с отцом о пропавших в лесу детях, но тот лишь растерянно мотал седовласой головой. Скоро из кухни вышла румяная и вспотевшая Катька в красном переднике. Она равнодушно посмотрела на снимки и лишь пожала худыми плечами. Машина с синей мигалкой уехала, а пара фотографий так и остались лежать на столе.
– Это же та девчонка! – обрадовался Егор, когда любопытство взяло над ним верх, и он спустился, наконец, к странно притихшим, растерянно рассматривающим фотографии взрослым.
– Какая девчонка? – вкрадчивый Катькин тон сразу Егору не понравился.
– Та, с цветами! Пап, помнишь? Ты ещё сказал, что у неё глаза красивые.
Мачеха поперхнулась и закашлялась.
– Какие цветы, Егор? Ты что-то путаешь. Я вижу эту девочку впервые, – тихо произнёс папа, спокойно вглядываясь в раскрасневшееся от волнения лицо сына.
– И пацан, пап! Это тот, который к нам приходил! Пап, ну, вспомни! – Егор чуть не заплакал от обиды, тыкая в злосчастные фотоснимки указательным пальцем, – Ты же сам ему ворота открывал.
Отец с Катькой молча переглянулись.
– Егор, я понимаю, что тебе здесь скучно и совсем нет друзей, – начала Катька елейным тоном.
– Я не с тобой разговариваю, а с папой, – резко прервал её Егор, обиженный папиной ложью.
– Не повышай голос на мать, – прикрикнул родитель строго.
– Мать? – Егорку словно бешеная кобыла укусила, – Она мне не мать! – закричал он визгливо и громко расплакался.
Позже Егор жёстко корил себя за те неожиданные детские слёзы, но было слишком поздно. Уже на следующий день Катька пригласила к ним в дом детского психолога. По всему было заметно, что мачеха и заносчивая женщина-психолог, похожая на надменную гусыню, очень хорошо знакомы, поэтому умный и осторожный Егор не проронил при разговоре ни слова.
И вот, теперь он находился на домашнем обучении, лишённый интернета и гаджетов, зато с направлением к врачу, именуемому взрослыми «психиатр». Странно, что Егорку до сих пор в психушку не положили к душевнобольным детям. На старом месте жительства они с друзьями частенько бегали в одну из таких больниц, чтобы дразнить «дураков». Папа здорово ругался, когда узнал. Так маленький Егор познакомился со словами «душевнобольной» и «психиатрическая помощь».
А теперь он сам «дурак».
Егор уселся на кровать, легкомысленно болтая босыми ногами. Воспоминания о пропавших детях притупили его страхи, и тот, кто жил под кроватью, наверняка сильно этому удивился и обижать неосторожного мальчика передумал. Полная луна перебралась в другой конец оконной рамы и уже почти за неё закатилась.
Наверное, заблудиться в лесу – по-настоящему страшно. Особенно, когда на небе тяжёлые тучи, и луны не видно. А, если дождь пойдёт? А волки? Стоит свернуть с протоптанной тропинки и всё – считай, пропал. Но дети пропали летом, в сезон белых ночей – это немного меняло дело. Егор как-то сразу успокоился.
Он залез под одеяло, уютно укутываясь в него, как в кокон, и почти сразу уснул.