На следующее утро мы все впятером встаем рано для того, чтобы закончить уборку после вчерашней вечеринки. После уборки мы с Кэм забираемся под одеяло и завтракаем чипсами. Включаем третью серию «Эмили в Париже», но Кэм вдруг вздыхает и нажимает на паузу.
Я знаю, что она собирается сказать. Честно говоря, я думала, что она раньше скажет это.
– Мейсон пожал ему руку… – хрипит она, и наши взгляды встречаются. – Пожал руку…
Я грустно улыбаюсь подруге, мы обе знаем, что это значит.
Мейсон не испытывает к Трею никакой неприязни, он совсем не ревнует и не сердится.
Он не врезал Трею, не обозвал его последними словами.
Мой брат пожал Трею руку.
В первый раз нам абсолютно ясно, что чувствует мой брат.
Он любит Кэмерон, но не так, как ей бы хотелось.
– И знаешь, что странно, – шепчет она сквозь слезы, – я думала, мне будет больней. То есть мне очень паршиво, но мне казалось, что я буду буквально умирать от горя. – Она хихикает и хлюпает носом. – Ты понимаешь?
– Конечно, понимаю. – Я поворачиваюсь на бок, подложив руку под голову.
– Мне грустно, но в то же время я счастлива, что Трей здесь.
– Так и должно быть. Помнишь, что мы решили? Веселимся на полную катушку, и плевать на мальчишек. Так что забей. У тебя теперь есть парень-красавец, готовый одарить тебя счастьем и любовью. Что еще нужно?
– Ты права. – Она смеется и всхлипывает одновременно, потом качает головой. – Неужели Трей действительно приехал?
– Может быть, это знак.
– Знак, что пора потрахаться.
Я хихикаю, и знаменитая ухмылка возвращается на лицо Кэмерон. Она снова включает сериал, и мы досматриваем сезон до конца, хрустя чипсами. Проводим так целый день, не вылезая из кровати.
В семь часов Кэм ушла к себе. Я заснула, но быстро проснулась. Мы и так провалялись весь день, было классно, и теперь спать не получается.
Лежу с открытыми глазами в темноте. Шторы задернуты, смотрю на часы и обнаруживаю, что сейчас только час ночи. Вздыхаю – еще чертову кучу времени придется вот так вот тупить до рассвета.
Решаю посмотреть что-нибудь по телевизору, но бесконечная реклама выматывает, и я на цыпочках, чтобы никого не разбудить, спускаюсь в кухню.
Достаю из холодильника бутылку воды и любуюсь роскошным видом на океан у панорамного окна. Сияние луны над темными волнами – это нереально красиво, мое любимое зрелище. Согласна, жутковато становится, если насмотришься хоррора, но если не придумывать всякой ерунды, место просто идеальное.
– Привет.
Я взвизгиваю, и чья-то большая рука быстро зажимает мне рот. Оборачиваюсь и сталкиваюсь лицом к лицу с Чейзом.
– Черт… – Я нервно смеюсь. – Вполне мог получить бутылкой по лицу.
Он улыбается, отступает назад и оглядывает кухню.
– Что ты делаешь в темноте?
Я поджимаю губы.
– Ну, в темноте происходит все самое интересное.
Он хмурится, и я сдерживаю смешок.
Повисает неловкая пауза, потом я решительно заявляю:
– Ладно, пойду спать.
Но мне не удается выскользнуть из кухни, Чейз нежно сжимает мое запястье, я оборачиваюсь через плечо и вижу его зеленые глаза.
– Только что попробовал одно смузи, такая гадость… – говорит он.
Я подавляю смешок.
– Да, неприятно.
– Это все Брейди виноват.
Хихикаю, и он перестает улыбаться.
– Страшно хочется пломбира. – Он пытливо смотрит мне в глаза. – Наверняка тебе тоже.
– Сейчас ночь, Чейз.
– Ну и что? – Он пожимает плечами.
– Ладно… – Я оглядываюсь и пытаюсь понять, почему мне так хочется сбежать. – Я принесу ложки.
– Моя девочка!
Чейз идет к морозилке, а я стараюсь убедить себя, что он сказал «моя девочка» в прямом смысле, имея в виду, что я действительно его.
Вытащив контейнер с пломбиром, он расставляет на стойке бутылки с сиропами, потом идет в мою сторону. Решив, что он собирается взять креманки, я делаю шаг в сторону, но он вдруг неожиданно выставляет руку и мешает мне пройти.
Поднимаю глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, и тут его ладони ложатся на мои бедра. Он приподнимает меня и сажает на кухонную стойку.
Гранит очень холодный, я ойкаю, наклоняюсь вперед и непроизвольно прижимаюсь к его груди.
Чейз посмеивается, когда я хватаюсь руками за его плечи.
Поднимаю голову, и у меня перехватывает дыхание. Его губы в нескольких миллиметрах от моих, и сам он тоже это заметил.
Мне нужно лишь чуть податься вперед, и наши губы соприкоснутся, но так я уже сделала однажды и ничего хорошего из этого не вышло.
Нет, я не стану повторять этот опыт, даже если с той ночи в баре что-то изменилось.
Изменилось многое. Он по-другому смотрит на меня, по-другому разговаривает со мной.
Даже его прикосновения стали другими.
Это выглядит так, будто он впервые решился прикоснуться ко мне, попробовать меня на ощупь. Он обнимал меня множество раз, но не крепко и не долго. Не так, как сейчас.
Чейз застыл. Он смотрит на мои губы, и я задаюсь вопросом, вспоминает ли он наш мимолетный поцелуй столько же раз, сколько вспоминаю его я.
Тепло приливает к моему животу, но я делаю усилие и отвожу взгляд, мне не хочется опять оказаться в глупой ситуации. Опускаю глаза и вздрагиваю, осознав одну простую вещь: я вылезла из постели и спустилась вниз только для того, чтобы выпить воды, ну, может, немного перекусить… и на мне нет ничего, кроме ночной рубашки с большим вырезом и стрингов. Я сижу на стойке голыми ягодицами.
Чейз смотрит вниз и видит, как задралась моя смятая ночная рубашка, а под ней, совсем рядом с его прессом, желтеет треугольничек моих трусиков.
Он отстраняется и возвращается к тому, что делал за несколько минут до этого.
– Хочешь карамельный сироп? – хрипло спрашивает он, нервно откашливаясь.
– Шоколадный!
Злюсь на себя из-за того, что мой голос звучит взволнованно. Ну что за сукин сын!
Что он чувствует? Смогу ли я очаровать его?
Внутренне усмехаюсь в ответ на свою мысль. Скорей всего, он просто ловит кайф от лета, хорошо проводит время.
Как бы то ни было, легко я не сдамся.
Чуть откидываюсь назад и наблюдаю за тем, как двигаются под кожей его мышцы.
А я разве не сказала? На нем нет рубашки, его торс обнажен, и это просто великолепно.
Его каштановые волосы в живописном беспорядке, он сильно загорел, потому что много времени проводит на солнце. Но его кожа такая гладкая! Он уже много лет собирается набить себе татушку, но пока не сделал этого.
Я облизываюсь.
Какая красота!
– Я чувствую, как ты меня разглядываешь.
Чейз даже не оборачивается, чтобы убедиться, он знает, что это так.
– Да понимаешь, – я хватаюсь за стойку и немного наклоняюсь вперед, – когда Господь благословляет нас через вино, мы наслаждаемся вином с удовольствием. Почему же не отдать должное и другим Его творениям!
Чейз кладет ложку для мороженого и с улыбкой оборачивается. Он прислоняется попой к гранитной столешнице, скрещивает ноги и раскрывает мне объятия.
– Ну, так чего же ты ждешь?
Он поразил меня в третий раз за эти три дня, я буквально чуть челюсть не выронила от удивления.
Чейз флиртует со мной, и я только рада.
Решаю воспользоваться столь неожиданным приглашением, прежде чем он пожалеет о том, что сказал.
Впервые я чувствую себя свободной, неограниченной во времени. Не нужно прятаться в тени и испуганно оглядываться. Беззастенчиво разглядываю каждый сантиметр его естества, от кончиков каштановых волос до подошв босых ног. Не в силах оторвать взгляд, любуюсь крепкой челюстью, линией шеи, отмечаю, как она утолщается, переходя в плечи – широкие и крепкие, как у настоящего футболиста. Потом разглядываю его руки, блуждаю взглядом по каждому бугорку его пресса.
Мои колени соприкасаются друг с другом, когда я дохожу до выступающих из-под пижамы бедер. Пижамные штаны сидят на нем свободно и спущены ниже талии. Прикусываю щеку зубами, чтобы не издать какой-нибудь неприличный звук. Пытаюсь представить, как же на самом деле выглядит та выпуклость, что выпирает из-под полосатого хлопка.
Поднимаю глаза и вижу его взгляд…
В нем что-то необычное.
Темнота.
Отчаяние?
Чейз с трудом сглатывает, а у меня внизу все пульсирует. Опускаю левое плечо, понимая, что ночная рубашка наверняка соскользнет с него. Так и происходит. Из-за широкого выреза она скользит все ниже и ниже, и, когда останавливается, материал плотно соприкасается с моей грудью, очерчивая ее округлость.
Подразнить его… совсем немного.
Чейз пристально смотрит на меня, прищуривается.
– Что ты делаешь?
– Похоже, это твой любимый вопрос на этой неделе…
Он слегка хмурится:
– Мне стоит реже проявлять любопытство.
Мой желудок сжимается от волнения.
– Может быть, и так.
Я чувствую себя храброй и отвожу руки чуть дальше за спину, чтобы вынудить его приблизиться ко мне. Стараюсь показать свое желание намного яснее на случай, если он до сих пор не понял.
Я хочу тебя.
Его взгляд останавливается на моих губах, и меня охватывает дрожь.
Сработало.
Чейз отталкивается от столешницы и, как наевшаяся зверюга, не спеша направляется ко мне.
Еще три шага.
Он сжимает кулаки.
Еще один.
Он рядом.
Я подвигаюсь чуть ближе.
И тут появляется мой брат.
Вот дерьмо!
Я резко выпрямляюсь. Мейсон сразу же улавливает, что что-то происходит.
– Что случилось? – орет он, и дверь хлопает его по заднице, когда он застывает на пороге.
Мне хочется сорваться с места и убежать, но я не могу пошевелиться, что-то произошло с моим телом за две последние секунды.
Я снова испуганный подросток, которого вытащили на сцену на концерте One Direction и которого вырвало прямо на ботинки Зейна Малика[11].
К счастью, Чейз не впал в ступор.
– Ничего не случилось, – говорит он, – просто захотелось мороженого. Хочешь?
Он небрежно хватает сироп для мороженого со стойки и возвращается к забытому пломбиру.
– Ари, иди спать.
Командный тон брата выводит меня из себя.
– Я мороженое хочу!
Я даже не пытаюсь скрыть, как он бесит меня.
– В комнате поешь, – приказывает Мейсон, свирепо раздувая ноздри.
– А может, я не хочу в комнате… Постой-ка! – Оглядываю его повнимательней. Брат в джинсах и в толстовке с капюшоном, и он только что вошел через дверь патио. – А ты куда ходил?
– Иди. Сейчас же.
Драматично закатив глаза – исключительно чтобы позлить его, хватаю бутылку с водой и спрыгиваю со стойки. Взгляд брата прожигает мне спину, пока я огибаю столешницу.
Прохожу мимо Мейсона и задеваю его плечом. Он хватает меня за руку. Держит нежно, но глаза мрачно буравят лучшего друга.
– У тебя есть пижама, Арианна, надевай ее на ночь, – бурчит он.
– Знаешь что… Когда будешь надевать футболку в спортзал, я, возможно, посоветую тебе, какую именно.
Брат хмурится, и я прохожу мимо него.
Пусть Мейс злится сколько угодно, а мне нужно взять себя в руки и с достоинством, не спеша, подняться к себе.
Как только я закрываю за собой дверь комнаты, пускаюсь в пляс, я счастлива.
Вот же класс!
Чейз не мог отвести взгляда!
Он хотел до меня дотронуться!
Даже не знаю, понял ли он сам, что сейчас произошло.
Может, и хорошо, что Мейсон застал нас в этот момент. Если бы он вошел на кухню на пятнадцать секунд позже, возможно, он увидел бы совсем другую сцену.
Теперь Чейз не сможет притворяться, что только я приставала к нему. Он тоже хотел меня.
Он шел прямо ко мне.
Он…
Дверь резко распахивается, я подпрыгиваю от неожиданности и оборачиваюсь.
– Чейз! – выдыхаю я.
– Мороженое забыла.
Он хмурится и ставит угощение на столик у двери.
Я таращусь на креманку, залитую карамельным сиропом.
– Это твое.
– Да.
Он разворачивается и выходит в коридор.
Я мрачнею, но дверь снова открывается. Чейз погружает руку в мои волосы, разворачивает меня и прижимает к косяку.
Он сердито смотрит на меня, я чувствую, как дрожит его рука, а потом произносит:
– Да пошло оно все. – И прижимается ртом к моим губам так сильно, что я почти задыхаюсь.
Он прижимается все сильней, все крепче, и я открываю рот, отвечая на его поцелуй. Он стонет. А потом резко отстраняется. Его поцелуй был стремительным и неожиданным, и так же неожиданно Чейз исчезает.
Я остаюсь в одиночестве, с поднятой вверх рукой. Как застывшая статуя.
– Сучка! – слышу шепот справа от себя и резко поворачиваю голову.
Кэмерон выглядывает из тени – она была в смежной ванной. Подруга потрясена увиденным.
Мы тихо визжим от восторга и запрыгиваем на мою кровать.
Улыбка не сходит с моего лица. Наконец-то я точно знаю, что могу надеяться на взаимность.
Никто не разубедит меня в этом.
Чейз Харпер совсем не равнодушен ко мне, хоть и старается изо всех сил казаться равнодушным. Или просто хочет, чтобы я так думала.
Он выдал свои чувства.
Где они были раньше, я не знаю, и мне все равно. К тому же он и себя больше не обманывает – чего ж еще надо?
Я хихикаю и зарываюсь под одеяло.
Кэм вздыхает:
– Может быть, этим летом у нас обоих будет по красавчику.
Мы смотрим друг на друга и хохочем.
Кто знает?
Сегодня один из тех летних дней в Южной Калифорнии, когда жаркое солнышко выглядывает только во время обеда и исчезает до того, как вы успеете насладиться. Поэтому мы с Кэм убрали подальше пляжные полотенца и решили встретиться с Лолли и Пейтон в городе, чтобы поесть тако. А мальчишки остались дома смотреть футбольные матчи на YouTube.
Когда мы вернулись домой, Кэмерон пошла наверх, чтобы накрасить ногти, а я плюхнулась на диван.
Только я закончила телефонный разговор, как в гостиную вошел Мейсон.
– С мамой разговаривала?
– Да. Она поговорила с тетей Сарой о Кенре и пыталась дозвониться до Пейтон, но та не отвечает. Я сказала ей, что, вероятно, Пейтон легла отдохнуть.
Мейсон издевательски хихикает:
– И не такое бывает от мексиканской еды.
– Еще так бывает, когда в пузе растет человечек, – говорю я, и Мейсон чуть кривит рот. – Папа сказал, что они готовы к поездке.
– Это хорошо. Когда мы уедем, отпуск им не помешает. Подвинься.
Он похлопывает меня по колену, устраивается рядом и закидывает руку на спинку дивана.
Провожу рукой по его мокрым волосам.
– Ты только из душа?
Он кивает, улыбается и выхватывает пульт у меня из рук.
– Да. Отец Брейди купил ему набор тренажеров. Как только появится возможность, привезем их сюда, будем здесь качаться, и не придется ходить в тренажерный зал в городе.
– Мне тоже стоит покачаться.
Мы смотрим друг на друга и смеемся.
– Ты бы гордился мной, если бы видел нас с Кэм в тренировочном лагере. Я останавливалась передохнуть всего… раз пять.
Я улыбаюсь, а Мейс усмехается:
– Выбирай беговую дорожку, сестричка, и у тебя все получится.
Киваю, сворачиваюсь калачиком и натягиваю флисовое одеяло до подбородка.
Несколько минут мы просто смотрим телевизор, потом улыбка исчезает с моего лица.
Мне так нравятся все эти мелочи, наши уютные беседы – мне будет страшно не хватать их. Тяжело даже думать о том, что все это может прекратиться.
– Послушай, Мейс, – тихо спрашиваю я, не отрывая взгляда от экрана, – как ты думаешь, мы будем приезжать сюда каждое лето?
Брат рассеянно кивает, щелкая кнопкой в поисках спортивного канала.
– Конечно.
– Ты правда так думаешь? То есть не сомневаешься, серьезно?
Он усмехается и поворачивается в мою сторону:
– Серьезно. А почему ты сомневаешься?
– В колледже многое может измениться. – Я пожимаю плечами, откидываюсь на подушку. – Да, мы будем в одном кампусе, но это совсем не то же самое, что было раньше. Не так, как мы жили дома.
В уголках глаз брата появляются маленькие морщинки.
– У всех нас изменится жизнь, это правда, но, думаю, мы найдем время друг для друга. Будем, в конце концов, приезжать сюда. Родители для того и подарили нам дом, верно? Чтобы мы не теряли связь друг с другом.
Я киваю:
– Да, но сработает ли это?
– Не знаю, Ари. Черт. – Брат проводит рукой по затылку и снова смотрит в телевизор. Он хмурится. – Должно сработать.
Какое-то мгновение я разглядываю Мейсона.
Мой брат ненавидит говорить о переменах, даже о тех, которые, возможно, и не случатся. Проще говоря, он боится перемен, а когда он чего-то боится, он выплескивает на окружающих гнев и разочарование. Что, такой период? Мейс был таким всю жизнь.
Не знаю, все ли близнецы переживают одинаковые чувства, как мы с Мейсом. Мы созависимы. Страх одиночества присущ как ему, так и мне. Возможно, так происходит, потому что никто из нас никогда не был по-настоящему одинок. Потому что мы живем в большой любящей семье, частью которой Кэм и Брейди были с рождения, а Чейз присоединился к нам, когда ему было двенадцать.
Мейсон смотрит на меня с осуждением.
– Если ты думаешь, что я ни о чем не догадываюсь, ничего не вижу, ты ошибаешься. – Ему не нужно ничего объяснять, мы оба знаем, кого он имеет в виду. – Я веду себя так по причинам, которые тебе пока трудно понять. Я просто пытаюсь спасти тебя от…
– От чего?
Он вздыхает:
– От разочарования. Мы всю жизнь были вместе, ты делала то же, что и мы, и никогда не жаловалась, но каково это жить без нас, Ари?
– Я попробовала во Флориде и получила за это по башке.
– Я не об этом говорю. – Он качает головой. – Возможно, я отреагировал слишком резко, уж никак не ожидал от вас с Кэм такого, но я говорю о дружбе… об опыте, которого у тебя еще не было. – Мои щеки порозовели, но я не отвожу взгляд. – Во взрослой жизни много чего, с чем ты еще не сталкивалась.
– Может быть, мне это все и не нужно.
Брат чуть улыбается:
– Откуда ты знаешь?
Я подтягиваю колени к подбородку, обхватываю их руками и пожимаю плечами. Не знаю наверняка. Но мне всегда хватало нашей компании. Я не искала общения извне. Почему что-то должно измениться?
Я понимаю, о чем он говорит, и он прав. Мы впятером буквально все делаем вместе.
Мы проводим вместе каникулы, праздники и все остальные дни тоже.
Мы вместе ходим по магазинам, отмечаем дни рождения, а уж в школу мы вместе ездим каждое утро еще с незапамятных времен. Сначала мы ездили в школьном автобусе, садились всегда на одни и те же места, потом нас возила мама Брейди на своей большой машине. Мейсон первым сдал тест на водительские права, так что в последнее время он возит нас. Каждый. Божий. День.
Великолепная пятерка! Мы неразлучны, мы – единое целое.
И нам это всегда нравилось. До сих пор нравится. Поэтому мы все поедем в одно место и будем учиться вместе еще четыре года.
Неужели он хочет, чтобы все изменилось?
– Поездка в Авикс пойдет тебе на пользу, – мягко говорит Мейсон. – И я буду рядом, если понадоблюсь тебе. И даже если не понадоблюсь.
Тревога овладевает мной.
– Ты говоришь так, будто все заканчивается. Будто не будет больше нашей компании.
– Мы – семья, а семья не может закончиться. – Он качает головой, подбирает нужные слова. – Именно поэтому мы должны остаться друзьями, чтобы не испортить все. – Мейсон смотрит куда-то вперед. – Дружеские отношения помогут нам остаться вместе.
– Точно.
Брат хмуро смотрит в телик, а я упираюсь взглядом в ворсинки на носках. Когда мы перешли в среднюю школу, Мейсон попросил Чейза и Брейди стать нам с Кэм как бы братьями, оберегать нас. Таким образом, всякие слезливые драмы и влюбленности, которые наверняка случились бы между нами в подростковом возрасте, стали просто невозможны. Ребята так и вели себя с тех пор, и никто из нас никогда не переступал запретную черту.
Но сейчас мы уже не в средней школе.
А запретная черта?
Я бы сказала, что и она слегка стерлась со временем.
Реальное препятствие только одно.
И оно сидит сейчас на диване рядом со мной.